Сжав ладонями щеки, я полной грудью сделала еще один освежающий глоток холодного воздуха и кинулась наверх, в Ларисину квартиру.
Да, все-таки не зря я пришла к Ларисе и осталась у нее на ночь. Конечно, это не значит, что без меня непременно случилось бы что-нибудь непоправимое. Однако мое присутствие сдерживало их. И Сироту-Терехина. И Динку тоже. Она… Даже вспоминать противно, как вела себя она. В пьяном исступлении она кричала нам с Ларисой:
— Вы обе дуры! Дуры-чистюли! Не хотите знать радостей в жизни. А чего боитесь? Все трын-трава, дуры! — И целовала подряд всех парней, когда проигрывала в карты — было такое условие.
Они играли в карты, когда я вернулась.
А когда Сирота снова взял в руки фотоаппарат, Динка потребовала, чтобы он снимал ее крупным планом. И начала раздеваться. Сначала оголила одно плечо, потом другое. Сирота, хихикая, щелкал затвором, а все смеялись, глядя на бесстыдную Динку.
Я не выдержала, бросилась к Сироте, хотела вырвать аппарат.
— Прекрати!
— Нервных просим не смотреть! — ответил он и, оттолкнув, сфотографировал и меня.
А Динка кричала, размахивая руками:
— Ох, ох, такое настроение — всех бы изуродовала!
Мы с Ларисой ушли в спальню. Сирота ворвался следом. Лариса попробовала говорить с ним миролюбиво, отделываясь шуточками. Но он совсем обнаглел. Тогда я сорвалась с места, вытолкала его за дверь. Лариса помогала мне держать дверь.
А Динка опять кричала что-то насчет нашей девчоночьей дурости. Потом уселась играть с Сиротой в карты. Гвоздилов уже спал, свалившись на тахту. Бледнолицая долговязая с белогривым бородачом куда-то удалились. Поп-музыка, которая оглушала нас весь вечер, наконец стихла. Да и все постепенно угомонились — Динка примостилась рядом с Гвоздиловым, Сирота заснул прямо в кресле.
Мы с Ларисой до утра просидели на кровати, забравшись с ногами под одеяло, шепотом разговаривали, вернее — говорила я, убеждала, что надо с этой шарагой кончать. И она соглашалась, ругала парней — не понимают хорошего: хотела сладить для них по-настоящему застолье, принять гостей по-взрослому, они же нализались, как свиньи. Но Динка другая.
— Чем же она другая? — сердито спросила я.
— Добрая.
— Видели мы ее.
— Ну, сегодня и она хватила через край. А вообще — другая.
Я вспомнила, как Динка стоит за прилавком, как разговаривает с пожилыми покупательницами, как развязно ведет себя с парнями, и не могла уразуметь, в чем же она другая…
За окном уже голубело небо, когда мы с Ларисой, прижавшись друг к другу, задремали. Но не успела я закрыть глаза, в квартире оживились. К нам вошла Динка, плюхнулась на кровать.
— Циркуль вам в глаза, лани вы пестрошерстные. Мы там жмемся, а у вас тут раздолье. Три ха-ха! Вечерок провели экстазно! — Она на свой вкус оценила то, что у меня оставило впечатление гнусной оргии. И не только у меня. Когда ночью я убеждала Ларису, что надо гнать всю эту банду, я увидела: ей тоже хочется поскорее выставить их из своей квартиры. И мы договорились, что утром сразу выпроводим всех и уйдем к нам. Но получилось не так.
Динка и ее дружки не намерены были выпроваживаться. Правда, долговязая с бородачом исчезли — я их уже не увидела, когда вышла из спальни в общую комнату, — зато остальные вели себя так, будто обосновались здесь надолго.
— Пожрать бы сейчас, — сказал Гвоздилов, шаря глазами по пустым бутылкам. Голос его хрипел больше, чем обычно, вид был помятый, да и все выглядели, как потрепанные и немытые.
— Не делай из еды культа, — отозвался Сирота, опять беря себе в помощники Остапа Бендера.
Динка крикнула обоим:
— Прошвырнулись бы за кусьмарой. Ох, ох! — застонала она. — В шалабоне трещит. И вонюга опять, фу! — Схватив флакон с одеколоном, она начала разбрызгивать по всей комнате — это у нее был словно «пунктик» — очищать атмосферу.
Вот тут уж я уразумела: всем им не терпелось продолжить попойку. И сказала:
— Нет, довольно!
— А что ты все выступаешь? — накинулся на меня Сирота. — Вчера, сегодня.
— А что вы прилепились к ней?
— Мы? — Дина застыла посреди комнаты с перевернутым флаконом. — Мы прилепились?
Я ждала, что Лариса поддержит меня, но она лишь сказала:
— После приду к тебе.
Гвоздилов услышал:
— Хоть сейчас канай!
Но Дина возразила:
— Дудки! Никуда не пойдет.
Лариса с тоской обвела вокруг взглядом. «Не бросить же квартиру без присмотра», — прочитала я в ее глазах.
— Приду потом, — пообещала она еще раз.
И я ушла с тяжелым сердцем, не зная, когда вернусь, хотя напоследок сказала так, словно ни с кем не прощалась: «До скорого».
Пора было явиться пред грозные очи родителей.
Я не готовилась заранее к тому, что и как буду говорить им. Как получится. А получилось, что папы не оказалось дома — в День Конституции ему выпало дежурство по училищу, а мама… Она вообще не захотела со мной объясняться. Я застала ее, когда она уходила — в руках хозяйственная сумка.
— Живая? — только и произнесла она не без иронии, пропустив меня в узком коридорчике.
— Мама, послушай, — сказала я, но она перебила:
— Не желаю ничего слушать! Только вот что, голубушка. Анна Алексеевна просила оказать доброе влияние на Ларису, а выходит — они с Динкой оказывают на тебя дурное.