— Ты его любишь?
— Да…
— Тебе будет тяжело, если пойдешь…
— Ему еще тяжелее будет… — Люда заморгала ресницами. — Он тоже меня любит.
— А почему тогда он женится не на тебе? — удивился Марусин.
— Не знаю… — тихо, едва слышно ответила Зорина. — Может, потому, что у меня папа не секретарь райкома.
Марусин растерянно встал. Все, что происходило сегодня, не вмещалось в сознание, он не мог понять этого. Задумчиво остановился возле окна. Остановка уже опустела. Полупустой автобус распахнул двери и, дребезжа, покатил дальше. Начался новый день…
Пузочес медленно открыл глаза. Машина стояла, уткнувшись фарами в чахленький кустарник. За кустарником тянулось поле, закутанное серым предрассветным туманом.
Какая-то девица лежала, уткнувшись лицом в его колени, и храпела. Пузочес с трудом растолкал ее.
— Что? — спросила она, сонно хлопая ресницами. — Приехали?
— Приехали! — сказал Пузочес, возясь с непослушной дверцей.
— Куда?
— А черт его знает куда… — Пузочес и сам не знал, где они сейчас и куда они должны ехать.
Из вчерашнего он помнил только счет, который принесли ему на серебряном блюде. Пузочес даже не взглянул на него, швырнул на поднос деньги и под изумленными взорами девиц потребовал, чтобы принесли ведро и двадцать бутылок самого дорогого коньяку.
— Самого дорогого? — удивился официант. — Самый дорогой по сорок восемь рублей бутылка.
— Да хоть по сто… — ответил Пузочес и швырнул на блюдо еще одну пачку денег.
Немедленно было доставлено оцинкованное, с оранжевым номером ведро, а следом за ним — официанты шли гуськом — двадцать бутылок французского коньяка.
Пузочес помнил, как сливал он коньяк в ведро, а потом, поддерживаемый девицами, с ведром в руке медленно двинулся к выходу. Залез в пустое такси.
— В Гатчину… — сказал он, но даже когда сообразил, что оговорился, не стал поправляться. В Гатчину так в Гатчину. И вот теперь машина стояла, врезавшись в снегозащитную лесопосадку.
Пузочес выбрался и медленно обошел машину. Разбились обе фары, левое крыло было помято. Шофер сидел на валуне и тоскливо смотрел на поле. Чуть в стороне с ведром в руке, пошатываясь, бродила еще одна девица. Тушь на ее глазах расплылась.
— Что? — спросил Пузочес. — Ездить разучился?
— А! — ответил шофер. — Сам не знаю, как зарулил. В ведре-то крепкое, оказывается, налито.
— Здорово врезался?
— И не говори! — шофер вытащил из кармана смятую пачку «Примы» и безнадежно вздохнул. — Рублей на двести ремонта.
Пузочес махнул девице, и она, с ведром, подошла к нему.
На дне еще плескался коньяк, и Пузочес глотнул его прямо через край.
— Не писай! — утирая рукавом рот, сказал он. Потом засунул руку в карман и вытащил комок денег. — На! Получай, деревня, трактор!
Не веря своим глазам, шофер схватил деньги и быстро пересчитал их. Потом поднял глаза на Пузочеса.
— Нач-чальник! — он схватил Пузочеса за руку. — Ты ж человек, нач-чальник! Да я… — шофер торопливо оглянулся по сторонам, пытаясь сообразить, что он такого хорошего может сделать для Пузочеса. — Да я для тебя жизни не пожалею, вот… И не потому, что ты мне двести рублей не пожалел, а потому, что не жлоб ты!
— Ладно! — Пузочес смутился. — Сочтемся при случае. Поехали.
И снова мчалась машина, и Пузочес вместе с девицами пил из оцинкованного ведра коньяк и уже не помнил про те деньги, что дал таксисту на ремонт.
Другое дело — таксист. Высадив в Ленинграде необычных пассажиров, он поехал в гараж и там рассказал своему сменщику о щедром пассажире. Сменщик пересказал это приятелю, и вот к концу дня все таксисты города и окрестностей знали об удивительном пассажире, который, не задумываясь, выложил три тысячи за разбитую машину.
— Вот ведь какие люди бывают! — такими словами заключил эту историю таксист, подвозивший Якова Савельевича Кукушкина к фабрике. — Это я понимаю — люди!
— Мало ли дураков на свете! — миролюбиво отозвался Яков Родионович, роясь в карманах, чтобы точно — копеечка в копеечку — расплатиться с таксистом. — Или, может, бандит какой… Ограбил банк, вот и швыряется деньгами.
— Бан-дит… — презрительно передразнил его таксист. — Это у всех скупердяев так: чуть что — так сразу и бандит. А может, он просто человек хороший!
— Сомневаюсь… — сунув таксисту мелочь, ответил Яков Прохорович. — У хороших людей только жалованье, а с зарплаты не станешь бросаться тысячами.
— А! — презрительно скривился таксист, засовывая в карман мелочь. — Мелкий вы человек, папаша, вот и говорите так. Широты в вас нет, понятно?
И чтобы полнее выразить свое презрение, рванул с места так, что прижимистого пассажира обдало едким выхлопным газом.
Ряд белоснежных столиков перспективой уходил в глубь кафе… В помещении никого не было, хотя табличка на двери извещала, что мест нет.
Посреди зала сидел Пузочес и задумчиво смотрел на пустые столики. Время от времени он наполнял свой узкий фужер шампанским и, покачиваясь, шел к какому-либо столику, садился там и молча пил. Оробевшие официантки округлившимися от изумления глазами следили за странным клиентом.
Пузочес оплатил все столики и попросил никого не пускать в кафе. Такого в истории заведения еще не было. Теряясь в догадках, официантки рассказывали друг другу, что этот загадочный человек вернулся с Севера, а здесь у него погибла в автомобильной катастрофе вся семья, и теперь он справляет столь необычные поминки. И нашлась даже официантка, молодая совсем девчонка, которая лично была знакома с этой семьей, и на нее смотрели сейчас с уважением.
Пузочес не опровергал предположений официанток.
— С Севера? Ну, да… Разумеется, с Севера. Полтыщи километров порт Ванин, три тысячи — Магадан… Да, такие вот дела, уважаемые товарищи женщины. Семья погибла в автомобильной катастрофе? Ну да… Нечто похожее на катастрофу. Жалко? Конечно, жалко, раз все погибли.
И Пузочес снова торопливо наполнял фужеры и заставлял пить официанток за помин тех, кто погиб в авиационной катастрофе.