— Да… — вздохнул Яков Кондратьевич. — Да… Больно длинная пленка.
Пузочес, рассчитывая устроить на свадьбе скандал, был готов ко всему, но сейчас растерялся.
— Заграничная пленка! — огрызнулся он, и это-то было его ошибкой. Он стоял сейчас рядом с Яковом Кирилловичем, и тот ловко выхватил из чехла фотоаппарат.
— Заграничная? — переспросил он и раскрыл фотоаппарат. — Однако, молодой человек, интересно, п-п-п, посмотреть.
Фотоаппарат был пустым. Пленки в нем не было.
— Гады! — бледнея от бессильной ярости, закричал Пузочес. — Думаете, я не найду управы на вас? Да найду, найду! Всем вам по шапке дадут, что девчонке жизнь ломаете!
Но его уже подхватили под руки Ольгин со своим приятелем и потащили к выходу.
Хотя скандал и удалось потушить в самом начале, настроение у всех испортилось.
Кандаков насупился, отодвинул в сторону рюмку и побарабанил пальцами по столу.
— Что у тебя там стряслось? — не глядя на дочь, спросил он.
— Девочка одна на собрании наставников выступала, — пролепетала Леночка. — Наташа Самогубова. И она очень хвалила одного бывшего уголовника. Но потом, когда выяснилась ошибка, мы собрали комсомольское собрание и исключили ее из комсомола.
— Кто готовил собрание наставников?
— Я… — Леночка покраснела. — Но я не знала…
Лицо Кандакова потемнело от сдерживаемого гнева. Не слушая лепетания Леночки, он повернулся ко второму секретарю.
— Иван Петрович! — сказал он. — Разберитесь в понедельник с этим делом.
Гроза миновала, но теперь настроение было испорчено окончательно, и отчаянные усилия близких друзей и родственников спасти свадьбу только усиливали общее ощущение подавленности.
Снова встал адмирал. Хотя по его виду и нельзя было сказать, что он захмелел, но тост явно не удался. Адмирал уже успел позабыть начало тоста и сейчас, не умея остановиться, пересказывал краткое содержание своих мемуаров, недавно вышедших в Воениздате.
— Очень интересная книга! — скромно сказал адмирал и рюмкой потянулся к жениху. — Обязательно прочитайте.
— Непременно! — одаривая адмирала своей улыбкой американского миллионера, ответил жених и выпил.
И сразу оркестранты заиграли что-то громкое, и музыка заглушила слова.
Марусин оглянулся на дверь. Ребята, что увели Пузочеса, так и не вернулись за стол.
Взгляд Марусина не пропал незамеченным.
— Какая русская свадьба без драки! — подмигнул Марусину Яков Иннокентьевич Кукушкин. Он возвращался сейчас от оркестра на свое место и остановился, полуобнимая соседа.
Марусин машинально кивнул и встал.
Он и не думал уходить, но когда спускался по лестнице, уже знал, что назад, за стол, не вернется.
Внизу, возле полутемного гардероба, трепыхался зажатый комсомольцами Пузочес.
— Пустите его, мужики, — попросил Марусин. — Жених просил.
— А… — с сожалением проговорил Ольгин и вздохнул. — Ну, тогда ладно. А вообще побить не мешало бы.
Он схватил Пузочеса за шиворот и вытолкнул на улицу. Следом за ним другой парень вышвырнул свалившийся фотоаппарат.
Потом оба, как по команде, вытерли брезгливо руки и ушли наверх.
Пузочес сидел на скамейке возле входа в ресторан и, не скрывая слез, плакал. Рядом, на асфальте, лежал выброшенный фотоаппарат. Марусин поднял его и протянул Пузочесу.
— Возьми… — сказал он. — Потеряешь.
Пузочес только махнул рукой.
— На что он мне?
Марусин пожал плечами и положил фотоаппарат на скамейку. Однако безразличие Пузочеса заинтриговало его.
— Не переживай! — усмехаясь, сказал он. — Решил выпить на халяву и выпил… А издержки что ж? Издержки есть в любой профессии.
— Дурак! — всхлипнул Пузочес. — Ты что, тоже думаешь, что я ради выпивки сюда пришел? Да у меня денег… — он выхватил из кармана пачку денег. — Я весь город споить могу.
В парке все еще шло народное гуляние, и привокзальный ресторан пустовал. Швейцар с орденом Красной Звезды на золотом лацкане ливреи вместо того, чтобы кричать: «Осколочным его, суку-у!» — как обычно кричал он в этот час, мирно сидел на стуле и читал вслух газету.
«…сконструировали новую машину», — прочел он, когда Марусин и Пузочес вошли в ресторан. Поверх очков внимательно посмотрел на Марусина и спросил: «А что есть машина?»
Марусин пожал плечами.
— Жаль… — грустно вздохнул швейцар. — Жаль, что не знаешь. Так вот… — он наставительно поднял вверх палец и, помахивая им, отчеканил: — «Машина есть механизм, предназначенный для перемещения в пространстве людей и грузов».
— Не задерживайся! — прошептал на ухо Марусину Пузочес. — А то он и про самолет расскажет.
Швейцар остался один, но словно и не заметил этого. Внимательно прислушивался он к все еще звучащей внутри музыке формулировки, а потом строго спросил: «Что есть механизм?»
— Я не знаю, как ты ко мне относишься, — сказал Пузочес, едва они уселись за столик. Он сразу замахал рукой, останавливая протестующие слова Марусина. — Не знаю. Но я уверен, что втайне ты мне друг. И сейчас я все расскажу тебе. Я боюсь. Неважно кого и почему, но боюсь. Боюсь, и все тут. И еще: есть один человек, которого я люблю. Этого человека подло оклеветали. Я говорю сейчас о Наташе Самогубовой. Ее выгнали из комсомола. Это, конечно, херня, но теперь ей не поступить в институт. Еще: у меня есть деньги. Очень много денег. Я мог бы купить ей характеристику, мог бы, черт подери, купить диплом, но ей не надо этого. Ей нужно только свое. И поэтому я готов отдать все деньги тому, кто поможет Наташке, кто защитит ее.