— Валерий Александрович! — Кузьмин в упор взглянул на Ромашова. — Наведете вы порядок с контейнерами?
— Наведу! — ответил Ромашов. — Я прикинул, что все разговоры о контейнерах несколько преувеличены. На завод ежемесячно поступает около восьмисот контейнеров, а отгружаем мы от силы пятьсот. Чтобы наладить порядок, надо ввести жесткий график. В той же литейке контейнеры стоят неделями. А на сбыте? Там в одном контейнере глыба льда наросла… Наверное, до весны сбытовцы ждать собираются, когда она растает, чтобы контейнер загрузить.
— Жесткий график? — Кузьмин положил на стол ладонь, словно придавливая вспыхнувшие смешки. — А что? В этом есть резон. Я подготовлю приказ, чтобы движение контейнеров по заводу фиксировалось под роспись в специальном журнале. В конце каждого квартала будем подбивать бабки, и штрафы за простои высчитывать из премий непосредственных виновников.
— Я такой приказ не подпишу! — буркнул Медведь. — Это чер-р-рт знает что тогда получится. Бюр-рократы!
— Подписывать приказ будем мы с директором, — сухо проговорил Кузьмин. — А после моей твоя подпись, Петр Михайлович, только как исполнителя.
После планерки Гвоздеглот остановил Ромашова.
— Валерий Александрович! — он сжал вкрадчивыми, мягкими пальцами Ромашовский локоть. — Позвольте дать небольшой совет.
— Я вас слушаю, Игорь Львович… — насторожился Ромашов.
— Вы еще очень молоды, Валерий Александрович… Вы у нас самый молодой начальник цеха…
— Наверное…
— Точно! — мягко поправил Гвоздеглот. — И поэтому я хочу вам посоветовать: не увлекайтесь. Хотя бы первое время не увлекайтесь. Обопритесь в своей работе на более опытных товарищей. Нет-нет! — он протестующе поднял вверх пухлую ладошку. — Я не хочу сказать, что вы неопытный инженер. Напротив. На сборке вы прекрасно зарекомендовали себя, и я обеими руками голосовал, чтобы вам доверили цех. Но в любом деле, Валерий Александрович, есть своя специфика. И вы, я вас очень прошу, прислушивайтесь, пожалуйста, к советам старых снабженцев. Такие товарищи есть в вашем коллективе. Это и Облавадский, и Табачников…
Ромашов усмехнулся. Быстро, однако, сработала связь Табачникова с высшими сферами, на которую еще вчера столь туманно намекал Терентий Макарович. Ну что ж… Может, это и к лучшему. Теперь даже легче будет выгонять Табачникова.
— Большое спасибо за совет, Игорь Львович! — улыбнулся Ромашов. — Непременно приму к сведению.
И быстро отошел. Грустно и задумчиво смотрел ему вслед Гвоздеглот.
Термометр пришел на завод полтора года назад, но уже не осталось такого цеха, где бы он не работал. Страдая манией отвращения к труду, Термометр редко задерживался на одном месте дольше месяца.
Свое прозвище он получил в первом механическом, когда зачастил в медпункт, пряча под мышками еще не остывшие яйца. Бюллетень на три дня обходился совсем недорого, если учесть, что яйца хозяйственный Термометр после посещения медпункта съедал. Месяца два эти фокусы сходили с рук, но в конце концов столь частые посещения смутили дежурного врача. Он поставил Термометру сразу два градусника, и когда те показали разную температуру, взбеленился.
— Раздевайтесь до пояса! — безжалостно потребовал он, не спуская глаз с пациента. Тут-то и открылась проделка.
— Идите… — холодно сказал тогда врач. — Этак вы мне все термометры передавите.
Термометр обматюгал его и, схватив со стола предназначенные на ужин яйца, покинул негостеприимный кабинет.
И конечно, не в имени дело, но с новым прозвищем Термометру еще сильнее, чем прежде, не хотелось работать. Ох, как не хотелось! Но и не работать было нельзя, и временами на Термометра накатывало… Мерещилось, что все вокруг только для того и живут, чтобы заставить его вкалывать. И, подозревая всех в стремлении просуществовать за его счет, Термометр становился совершенно несносным — устраивал скандалы в столовой и в раздевалке, изливая свою ярость на уборщиц и посудомоек.
Часто Термометра били, но от побоев тоска не проходила, и тогда Термометр уходил в загул. Последний раз такое случилось с ним три недели назад, еще в инструментальном цеху.
Вернувшись из прогула, Термометр столкнулся со сменным мастером Воробьевым, который поинтересовался, долго ли Термометр собирается валять дурака.
Термометр в то утро был не в духе.
— А! — отмахнулся он. — Учебные дни поставь, да и дело с концом. Вот уж правда про тебя говорят: дурной, как ворона!
И хотел пройти мимо, но мастер схватил его за локоть.
— Кто ворона? Это ты про кого, салага?!
— Я — салага!!! — Термометр замахнулся, чтобы как следует врезать тщедушному Воробьеву, но тот опередил его.
— Дерьмо ты! — поднимая Термометра с пола и усаживая возле станка, сказал он. — Ох, и дерьмовый ты парень!
Он вытер руки и, достав из кармана пачку папирос, закурил.
— Дай задымить… — мотнув головой, попросил Термометр.
Воробьев вставил в его разбитые губы папиросу и зажег спичку.
— Как ты в глаза-то мне теперь смотреть будешь? — спросил он. — Знаешь, парень, мотай-ка ты отсюда!
Термометр хотел уволиться с завода и уехать совсем, уехать в какой-нибудь нерусский город, где его — такого хорошего! — любили бы разные казахи и узбеки, но случайно услышал, что в цех переработки и хранения материалов требуются грузчики, и уже вечером в общежитском коридоре захлебывался от восторга его голос: «Это вам, придурки, не слесарем пахать… Это такая — поднять да бросить — работа, что любого мастера можно по матери послать, а он еще сильнее тебя уважать будет!»
Но так Термометр говорил три недели назад, а сегодня на него снова накатывало…
Вчера он маялся целый день, придумывая объяснение своему прогулу. Время от времени вскакивал с постели, и тогда даже в коридоре слышали его вопль: «Во! А я учебный день возьму, а?!» — но тут же голос сникал — Термометр вспоминал, что учительница месяц назад вычеркнула его из школьных списков. «А я сочинение ей напишу, а?!» — осеняло Термометра, и снова жизнь казалась прекрасной и безоблачной. Но бесполезно было спрашивать про сочинение хотя бы минуту спустя.
— Какое сочинение? — хлопая белесыми ресничками, Термометр смотрел на вас и — искренне! — не мог вспомнить, что́ собирался делать минуту назад.
В буфете Термометр долго стоял перед витриной и, наморщив лоб, мучительно размышлял: что взять? У него было всего две монетки: двадцать и пятнадцать копеек, а позавтракать хотелось так, чтобы хватило до трех часов, — в три часа должны были выдать получку.
После мучительных колебаний Термометр выбрал молоко, хлеб и рыбу. С этим завтраком устроился за столик рядом с Карапетом из карного. Надвинув на глаза широкополую шляпу, Карапет пил молоко и читал книгу.
— Интересная книжка? — спросил Термометр, озабоченно разглядывая рыбу.
Карапет оторвался от чтения.
— Да так себе… Про любовь…
Термометр понимающе кивнул и вздохнул: рыбы ему дали совсем мало. Обидно было, что не торгуют в заводских буфетах на карандаш. Бюрократы, торгаши хреновы… Термометр вздохнул еще раз и вдруг почувствовал, что на него накатывает, — Карапет с книжкой определенно действовал на нервы.
«Я работаю… — раздражаясь, подумал Термометр. — А этот… Этот книжки читает!»
Карапет допил свое молоко и, засунув книжку за пояс, встал, собираясь уйти. Но нет, не мог Термометр отпустить его.