— Про любовь-то читаешь только? — невинно спросил он.
Карапет ничего не ответил, густо покраснел и выбежал из буфета, Термометр захохотал вслед. Все в общаге знали о несчастной любви Карапета к охраннице Варе.
— Чего хохочешь? — неосторожно прикрикнула на Термометра не знавшая его буфетчица, — Доедай поживее и выметайся. Закрываемся.
Зачем она сказала так? Глупая, глупая женщина… Разве не видела, что на Термометра «накатывает»? Хотя, может, надеялась на помощь директора столовой Фрола? Совсем глупая женщина. Фролу предстояло работать — он замещал сегодня и жену-грузчика — до часу ночи, и разве мог он попусту тратить душевные силы? Да даже если бы Фрол и решился защитить ее? Разве остановился бы Термометр?
— Что-о? — он медленно поднялся из-за стола. — Что ты сказала?!
— Закрываемся мы… — пролепетала оробевшая буфетчица и бросила взгляд на Фрола, который возился у лифта с ящиками.
— Ах, ты су-у-ка! — завопил Термометр. — Ряшку наела, так думаешь, что работяг гонять можно?! А в морду не хочешь?!
Фрол, услышав крик, специально задержался у лифта, и Термометр буйствовал без помех. Он кричал и матерился до тех пор, пока буфетчица не разрыдалась. Стало чуть легче, но нужно было идти работать, и от облегчения не чувствовал Термометр никакой радости. Надувая щеки, вышел на рамку.
Двери сбытовского склада были раскрыты, и оттуда неслись похожие на щебетание ласточек голоса. Только более резкие, пронзительные. Термометр заглянул в дверь. В полутьме склада возле стеллажа с пускачом сгрудились немые девушки-упаковщицы. Они разглядывали что-то и, размахивая руками, щебетали. Они были так увлечены, что не заметили, как подкрался Термометр. А тот разглядел наконец карты с полуголыми русалками, анемично развалившимися в мутноватых сумерках фотобумаги. Такие карты продают в пригородных поездах цыгане и немые, а кто делает и кто покупает их — неведомо. Термометр повелительно протянул руку, и только теперь девушки встревоженно закричали, а та, что держала карты, быстро спрятала их за спину.
— Ну! — повелительно сказал Термометр и протянул лапищу к девушке. И девушка, как птица, пронзительно и горько вскрикнула, а плечи ее безвольно обмякли. Она разжала руку, и Термометр взял со вспотевшей ладошки карты. Не торопясь, полюбовался ими, а потом опустил в карман и, ухмыльнувшись, повернулся спиной к девушкам. Те встревоженно закричали, но Термометр даже не оглянулся.
Хлопцы уже работали…
Прокравшись за газгольдерами к козловому крану, Термометр осторожно выглянул: нет ли поблизости Миссуна? Мастера не было, и тогда, засунув руки в карманы, Термометр вышел к платформе.
— Ты где шляешься? — раздраженно поинтересовался у него бригадир.
Согнувшись, он пытался просунуть трос под домиком-упаковкой, но паз забило снегом и трос застревал.
— Брось! — закричал с другой стороны платформы Андрей Угаров. — Давай за край возьмем!
Бригадир матюгнулся и полез на платформу, чтобы отодрать бруски, которыми была зажата упаковка. Для этого требовалось ударить пару раз кувалдой — и брусок вылетел бы, но кувалды не было, и бригадир начал выколачивать брусок ломиком.
— Мать вашу так! — не выдержал машинист тепловоза. Он не уезжал, дожидаясь, пока освободят платформу. — Когда вы, наконец, кувалду себе заведете, а?!
— Ты у начальников наших спроси! — пробурчал бригадир, раздражаясь еще сильнее.
— Погоди, Максимович! — запрыгнул на платформу Андрей. — Давай вместе возьмем…
Они подвели ломик под брусок и, схватившись вдвоем за конец его, резко взяли на себя.
— Ну вот… — улыбнулся Андрей. — Всего и делов-то. Против лома нет приема…
Теперь трос удалось провести под станком, и Термометр, не дожидаясь приказа, сам полез на крышу домика. Поблескивая на солнце, подплыли к нему покачивающиеся на тросах крюки.
Начинался рабочий день.
По виадуку, возвышающемуся за почерневшей заводской стеной, весело катились машины, а здесь лениво переругивались на путях хлопцы. Загудели станки в цехах. Заскрежетал металл. Яркое апрельское солнце сверкало в закопченных стеклах, в лужах на разбитой дороге. Начинался обычный рабочий день.
В карном дежурил сегодня Карапет.
Ему исполнилось двадцать пять лет, но жиденькая растительность лишь беспомощно пачкала румяные щеки, пухлый подбородок, и никто не решался дать Карапету больше восемнадцати.
Заступив на суточное дежурство, Карапет раздал электропогрузчики и карные тележки, а затем направился в буфет, где и нарвался на Термометра.
Конечно, зная Термометра, можно было считать, что Карапет легко отделался, но Карапет-то знал, что это не так. Уязвить его сильнее было нельзя.
Карапет любил охранницу Варю и хотя, подыгрывая ей, делал вид, что все это шутка, ревность терзала его. Особенно сильно с тех пор, когда Карапет узнал, что Варя гуляет с грузчиком Андреем Угаровым. И все знали это, и Термометр тоже знал.
Набрав воздуха, словно собирался нырнуть в воду, Карапет снял телефонную трубку.
— Она на Дражненскую проходную пошла… — словоохотливо объяснил Карапету начальник караула Бачилла. — Лапицкого подменить треба.
Бачилла был Вариным дядей…
— Спасибо… — пробормотал Карапет.
Он забрался в самый хороший дежурный кар и немедленно помчался к Дражненской проходной. Но Вари и там не было. На крылечке сидел Лапицкий и обдумывал беспокоившую его с утра мысль.
— Ты не в Дражню, мил-паренек? — поинтересовался он.
— Рано еще в Дражню, дед…
— Кто знает места, тому в самый раз… — вздохнул Лапицкий и, подумав немного, пожаловался: — А я ведь простудился, парень. Не мешало бы подлечиться…
И — горестный — он углубился в созерцание синичек, что прыгали по снегу, склевывая рассыпанные крошки.
Карапет оглянулся.
Здесь, у Дражненской проходной, где кончался завод и где сохранился даже кусочек нетронутого сосняка — десяток чудом уцелевших деревьев, здесь особенно чувствовалось, что наступила наконец-то запоздавшая в этом году весна. Хвоя на соснах ярко поблескивала в солнечных лучах. Иногда налетал с заводского поля ветер, и тогда ветки вздрагивали, и миллиарды солнечных искорок сыпались вниз, окутывая всю рощицу радужной пеленой. За соснячком строился цех. Там, в полутемном пространстве, медленно двигался самосвал.
— От, смотрю я… — задумчиво сказал Лапицкий. — Ведь любит же синичка сало, а все равно: клюнет раз, клюнет другой — и отлетит в сторонку… Се́рет. А воробей дак тот ест и ест… Куды в него лезет?
Долгие годы работы в охране развили в Лапицком его природные способности и несторожей он просто не понимал, как, впрочем, и те со своей стороны с трудом проникали в гармонию чувств и помыслов заслуженного охранника. Карапет минуты две недоуменно смотрел на Лапицкого.
— Ты, дед, зачем фильтров-то набрал? — спросил наконец он, кивая на распухшую сумку. — Куда тебе эта гадость?
— Гадость, говоришь? — Лапицкий задумался. — Не, парень… Это только кажется, что ненужная вещь, а если с умом подойти, то и фильтря в хозяйстве сгодятся. Вот посажу на их, к примеру, курицу… И будет сидеть — яйца высиживать. Очень, понимаешь ли, в этом смысле нужная вещь. Тепло-и-зо-ля-ци-он-на-я…