И в Маргарите, и в королеве-матери Мария без труда узнавала длинноносого черноглазого Франциска, и в каждой из них была глубоко спрятана взведенная пружина царственной воли.
— А как поживает в эти дни мой супруг? — спросила королева. — Очень ли заботит его мантия императора, которая должна принадлежать ему по династическому праву?
— Oui, oui, он весьма этим озабочен, — быстро проговорила Маргарита на своем певучем французском. — Но если кто и способен склонить на нашу сторону этих жалких германцев, располагающих голосами, так это королевский посол Бонниве. Папа уже за нас, мадам, но эта волчица, Маргарита Австрийская, ненавидит весь наш род. Ах, если бы мне только до нее добраться — я бы ее задушила за вечные козни!
У Марии закружилась голова при упоминании имени ее первой царственной покровительницы, добрейшей эрцгерцогини Маргариты. Ей было совершенно не понятно, с чего милой старушке так ненавидеть Франциска. Надо не забыть спросить об этом отца, если у него найдется время на объяснения.
— И деньги, мадам, еще одно затруднение — деньги, — продолжала Маргарита, оживленно кивая головой, чтобы подчеркнуть важность своих слов. — Миллионы франков, а банкиры все норовят отвертеться от займов. Это королю-то Франции!
— Я благодарна за то, что родственницы моего дорогого государя способны поддержать его в делах управления. — После горячности Маргариты голос Клод звучал вяло и бесцветно. — Я часто не имею возможности помогать ему в его начинаниях.
— Но так и должно быть, милая дочь моя, — ответила на это Луиза Савойская. — Твоя поддержка государю проявляется здесь, в любви и заботе о его детях. Так и должно быть, — медленно повторила она.
— Я и сама отдаю этому предпочтение перед всеми иными королевскими обязанностями, ибо какой в них смысл, когда у du Roi есть вы и Маргарита?
Луиза Савойская молча кивнула, как бы закрывая эту тему, но тут в разговор снова вступила Маргарита.
— Поскольку ты спросила, сестра, скажу, что Франциск в последнее время весьма не в духе. Его беспокоит позиция Англии, а еще — и тебе об этом приятно будет узнать — он совершенно охладел к своей «даме», этой надутой Франсуазе дю Фуа. Уже давно пора ему было разглядеть, что собой представляет эта женщина.
— Право, Маргарита! Сомневаюсь, что наша милая Клод желает — в ее-то положении — выслушивать дворцовые сплетни…
— Но ведь вы тоже недолюбливаете эту женщину, матушка, она вам никогда не нравилась, — возразила Маргарита, поигрывая своими темными кудрями. — Эта белоснежная богиня что-то уж слишком увлеклась Бонниве и теперь пожинает, что посеяла. — Принцесса издала резкий отрывистый смешок. — Возможно, отчасти поэтому Бонниве и был назначен полномочным послом короля в Германии, подальше от сетей этой дамы.
— Помолчи, mignonne, — упрекнула ее мать. — Ты так поглощена мыслями о Гильоме де Бонниве, что напрашивается вопрос: тебя-то что интересует в нем? — Луиза нахмурилась и покачала головой.
Мария вдруг вспомнила: действительно, не раз поговаривали о том, что принцесса Маргарита давно уже неравнодушна к Бонниве, хотя замужем она за Алансоном.
— Как бы то ни было, — вставила неугомонная Маргарита, бросив украдкой быстрый взгляд на свою раздосадованную матушку, — наш roi du soleil заскучал и утратил душевное равновесие, а погода не такова, чтобы сражаться на турнире либо устроить охоту на оленя или вепря.
Клод слушала все это с безразличием, и Мария, хотя и не видела лица королевы полностью, ясно представила себе ее ничего не выражающий взгляд и водянистые глаза, один из которых косил.
— Нам пора уходить, милая Клод, — прервала Луиза Савойская неловкое молчание. — Я бы хотела по пути задержаться в детских покоях.
— Разумеется, — учтиво ответила Клод, медленно вставая из кресла вслед за гостьями. — Вчера я навещала их, все было хорошо, а дофин уже говорит чуть ли не целыми фразами. Мне сказали, что первыми его словами были du roi. Очень уместно, вы не находите?
— Ты совершенно права, дочь, — проговорила свекровь, уже направляясь к двери и глядя на невестку поверх своего покрытого бархатом плеча.
Ястребиные глаза Маргариты приметили Марию, стоящую ближе всех к двери.
— Дочь Буллейна? — спросила она то ли девушку, то ли сама себя. — Однако сегодня вы не в золотом и чисто белом. — Маргарита рассмеялась и удалилась вслед за своей внушающей трепет матерью, распространяя ароматы изысканных благовоний.
Мария от всей души надеялась, что королева не усмотрела в этой реплике никакого упрека, ибо та благосклонно напомнила Марии, как мило она смотрелась вместе с любезным королем на празднестве. Но после этого Клод снова утонула в своих огромных подушках на диване и сразу же, казалось, задремала. Мария долго сидела у ее ног, затем поднялась уходить. И тут до ее ушей снова долетел голос королевы Клод.
— Не позволяй мадам дю Алансон подшучивать над тобой, а королеве-матери — запугать тебя, petite Буллейн. Но, с другой стороны, будь осмотрительна и не становись у них на дороге.
Мария обернулась, и ее юбки громко зашуршали в полной тишине комнаты.
— Merci, Ваше величество.
Королева Клод, однако, склонилась на подушки, словно забывшись сном. Слабый огонь очага освещал ее располневшую фигуру.
Скоро Мария поняла, как глупо с ее стороны было надеяться, будто можно избежать свидания со своенравным королем, стараясь держаться поближе к изолированному покою королевы. Как довелось ей узнать в тот же день, рука короля дотягивалась куда угодно, не ведая преград.
— Мари, здесь месье дю Фрагонар — в синем кабинете, — он хочет видеть тебя наедине, — взволнованно сообщила Жанна. Она наклонилась ближе и предусмотрительно понизила голос: — Нет ни малейших сомнений, что он послан Его величеством, Мари, ведь Фрагонар ближе всех к королю, поскольку это касается личных дел.
Мария ощутила, как громко и тяжело забилось сердце.
— Что ж, значит, я должна побеседовать с месье Фрагонаром, — только и сказала она.
Жанна прошла с ней по узкому коридору до приемной — одной из нескольких парадных приемных, редко используемых затворницей Клод. У двери Жанна остановилась, а Мария, постучав, вошла внутрь.
У месье Фрагонара были посеребренные годами волосы, а дублет и чулки сшиты из мерцающего серого атласа. Он поклонился Марии — церемонно и слишком низко.
— Мадемуазель Мари Буллейн… — Ее имя он, казалось, не произнес, а вдохнул, как аромат цветка. — Не могли бы мы с вами посидеть минутку вместе? У меня послание для вас от du Roi. — Он учтиво улыбнулся, а она села там, куда он указал. — Послание, предназначенное только для ваших ушей.
Рукой в кружевном рукаве посланец опирался на серебряный набалдашник трости.
— Наш король до сих пор очарован вашей красотой и учтивостью, которой он насладился — увы, слишком недолго, — находясь рядом с вами в Париже в прошлом месяце. Вы же — ах, несомненно! — также думаете о нем с нежностью.
Мария замешкалась с ответом, отчаянно перебирая в уме возможности, которые позволили бы ей отодвинуться от края разверзающейся пропасти. «Дурочка, — сказала она себе, — да разве не об этом ты мечтала целых четыре года?»
— Oui, месье. Конечно же, я с нежностью думаю о du Roi.
— Хочу по-дружески объяснить вам, мадемуазель: король в последнее время очень занят, на его плечах лежит тяжкое бремя. Какой радостной была бы обязанность облегчить это бремя и развлечь его приятной беседой и разнообразными занятиями, вы согласны?
— Все охотно готовы служить королю, месье.
Фрагонар внимательно всмотрелся в ее лицо.
— Oui. В таком случае должен вас известить, что Его величество просит, чтобы вы осчастливили его своим присутствием, мадемуазель Буллейн. — Он поднялся и тщательнейшим образом поправил выступающие сквозь серебристые прорези кружева надетой под дублетом рубашки.
— Когда же, месье? — спросила Мария, также поднимаясь.
— Сейчас. Разве вы не можете сейчас оставить свои обязанности? Время раннее, еще далеко до ужина и вечерней молитвы королевы. Могу ли я проводить вас?
Он распахнул дверь, и Мария подумала было, что сейчас увидит застывшую на пороге Жанну дю Лак, однако примыкающие покои и передняя были совершенно безлюдны. Чтобы успокоиться, сделала несколько неглубоких вдохов. Она ясно ощущала каждый шаг по длинной галерее, которая вела в крыло дворца, занимаемое королем. Хорошо хоть, на дворе был день, ее не вызвали среди ночи, как она ожидала со страхом, и тогда было бы ясно, что король собирается не только беседовать с ней. Месье Фрагонар ритмично постукивал своей тростью по мозаичному полу, будто регистрировал каждый ее вздох, каждый удар ее сердца.