- Но то же самое вижу и я. Только из своей жизни.
- Это же невозможно! Как ему удалось создать картину, в которой каждый из нас видит свое?
- Мы, наверное, этого никогда не узнаем.
- Счастливый, должно быть, человек этот Катков, - вздохнул Петровский.
А Юрий Иванович шел по мягкому, в дырочках от каблуков, асфальту. В сорок пять лет уже не особенно расстраиваются оттого, что не совершили в жизни ничего значительного, лишь тихая грусть поселяется в сердце.
Катков шел на работу, к станкам и чертежам, к привычному шуму завода, к его людям и заботам. И снова, как и двадцать восемь лет назад, отступали усталость последних сумасшедших месяцев, сомнения и неуверенность. И снова в его душе появилось странное вдохновение, и он уже был уверен, что сегодня или завтра найдет причину, по которой взрываются подземные «кроты», - огромные машины, сконструированные им и еще десятком инженеров.
Юрий Иванович расстегнул воротничок рубашки и пошел быстрее. А картина? Ну что ж, он напишет еще одну. И снова назовет ее «Вдохновение».
Он не знал, что люди увидели в тот день себя на удивительном полотне. Оно заставило их вспомнить, близко ощутить то, что было главным в их жизни.
Катков не знал этого. Он шел быстрым шагом, и его ждала новая работа, новое вдохновение.
Каждый год в конце сентября я беру отпуск. Меня не влечет бархатный сезон на юге, я остаюсь в Усть-Манске. Рано утром я выхожу из дому и спешу в лес.
Кедровым бор выводит меня к Басандайке. За лето она почти совсем обмелела, и я перехожу ее вброд. Я с удивлением смотрю на странное смешение красок: золота и густой зелени, белых полос и широких коричневых мазков. Они стоят вперемежку. Березы и кедры. Как юноши и девушки, приготовившиеся к танцу. Но я лишь на мгновение могу задержаться здесь. Я лезу в гору. Пионерские лагеря. Асфальтированная дорожка над обрывом. Людей нет. Молчание. Говорит только лес. Вперед, вперед! Через поле не скошенной еще пшеницы, через овраги и разбросанные березовые островки. Рябины, сползающие вниз по оврагу. Мне легко, мне не терпится, я бегу все дальше и дальше.
Синий утес… Он возвышается стометровой стеной над грустной Маной. Серо-синий, кое-где изъеденный ветрами, размытый дождями.
Я пришел.
И я снова встречаю ее.
Она появляется среди берез сразу, словно ждала моего прихода. Сегодня она не машет мне рукой. И не поймешь, веселая она или грустная. Она словно плывет по желтому ковру из сухих листьев. Она останавливается в пяти метрах и смотрит на меня долгим взглядом.
- Здравствуй, - говорю я.
- Здравствуй, - отвечает она.
- Значит, я увижу их?
- Ты не передумал? Еще есть время.
- Нет, я все решил.
Она подходит ко мне и треплет волосы на макушке.
Так было и в первый раз.
Я встретил ее здесь же. Много лет я прихожу сюда в конце сентября. Она, как и сегодня, словно возникла среди деревьев, черноволосая, в белом платье. Я посмотрел на нее. Нельзя было не посмотреть на нее хоть раз. Я думал, что она пройдет мимо. А она подошла ко мне.
- Тебе не холодно в таком легком платье? - спросил я. Было действительно прохладно, сентябрьское солнце уже не так греет.
- Нет, - ответила она.
Мы подошли к обрыву. Противоположный берег Маны был низкий, заливной, весь в озерах и старицах. Горизонт отстоял от нас километров на двадцать и терялся в сероватой дымке. Я не хотел уходить, не уходила и она. Стоять с ней рядом было радостью, и я сказал:
- Ты очень похожа на одну женщину.
- Я знаю, - ответила она.
- Ты не можешь этого знать. Это было очень давно.
- Я все знаю.
- Ты колдунья?
- Нет, - усмехнулась она. - Просто я все знаю.
- Тогда скажи, как ее звали.
Она назвала ее имя и добавила:
- Это и мое имя. Спроси еще что-нибудь.
Я не стал спрашивать, повернулся и пошел прочь от обрыва. Мне не хотелось ее ни о чем спрашивать. Она все знала. Я поверил в это. Я не хотел вспоминать то, что старался забыть. Но она догнала меня, остановила и потрепала рукой по макушке.
- Не обижайся. Мне очень хотелось побывать здесь. Нарви мне букет. Я возьму его с собой.
- Сейчас уже нет цветов.
- Цветов нет, но есть листья. Разве они менее красивы, чем цветы?..
Она повернулась и пошла и растворилась среди берез. И тогда я бросился за ней, но не догнал, потому что некого было догонять. Только ветер вздымал маленькие вихри листьев и бежал дорожкой среди деревьев, словно это был ее след.
На следующий день я излазил все овраги, стараясь найти красивые листья - красные, оранжевые, темно-желтые и светло-серые. Букет ей понравился.
- Почему ты не захотел сделать этого вчера?
- Я боялся, - честно признался я. - Боялся, что не уйду от тебя.
- Ты и тогда боялся, - тихо сказала она. - Когда у тебя должен был родиться сын.