Окинув комнату взглядом, он закурил, надел пальто и шляпу и вышел. Пришло время возвращаться к Уэнингу.
Пустынные улицы Лондона были погружены во мрак, и Беллами пришлось пользоваться фонариком. Тем не менее путь до Хайд-Хаус занял почти десять минут. По дороге он строил предположения относительно того, что произошло за это время между Уэнингом и Марчем. Скорее всего — ничего, решил он наконец.
Он позвонил в квартиру Уэнинга, и хозяин открыл дверь. Стоя на пороге холла, Уэнинг мрачно смотрел на Беллами.
— Как дела, Филип? — спросил Беллами. — Надеюсь, вам удалось узнать все, что вы хотели?
Он вошел в холл и уже начал снимать пальто, когда Уэнинг заговорил:
— Вам ни к чему раздеваться, Беллами. Разве что вы захотите посидеть и поговорить со мной. Этот тип пьян, как свинья, и мы не сможем ничего от него добиться. Я из него слова не смог вытянуть; все это время он проспал на моем диване.
Беллами постарался замаскировать вздох облегчения.
— Хорошо уже и то, что он еще жив. Я чертовски боялся, что вы придушите его, если он скажет какую-нибудь гадость. Я всегда изумлялся вашему самообладанию, Филип.
Вместе с Уэнингом Беллами прошел в гостиную.
Ах, Ники! У меня нет никакого самообладания, да оно мне сейчас и не нужно, если речь идет о Марче. Я просто с нетерпением жду дня, когда он отправится на виселицу.
Я тоже, — признался Беллами.
Он достал портсигар и извлек из него сигарету. Мужчины молчали. Тишина в комнате нарушалась лишь хриплым дыханием спавшего тяжелым, пьяным сном Марча, который пребывал на диване в той же самой позе, что и в момент ухода Беллами.
Филип, те деньги, которые вы мне дали, на исходе, — неожиданно сказал Беллами. — Нельзя ли мне получить еще немного?
Конечно, Ники. Я могу дать вам еще пятьдесят фунтов, — сказал Уэнинг.
Если можно, дайте сто, Филип, — попросил Беллами с улыбкой. — Насколько я помню, вы посулили мне столько денег, сколько потребуется, и выдали сто фунтов. Надеюсь, вы согласитесь с тем, что эти деньги я отработал? К тому же дело еще не кончено, и нельзя исключить вероятность новых расходов.
Уэнинг не стал спорить. Он вышел из комнаты и, вернувшись, передал Беллами десять десятифунтовых купюр.
Я полагаю, что, говоря о незавершенности этого дела, вы имеете в виду, что еще не добились признания от этого типа. — Он ткнул пальцем в сторону откинувшийся на спинку дивана фигуры. — Вы считаете, что у вас это получится?
Я не сомневаюсь в этом, Филип. Дело в том, что я знаю, как этого добиться.
— А вы не лишены самоуверенности, Ники, — заметил Уэнинг. — Могу ли я спросить, каким путем вы намерены добиться от него признания… в краже секретных материалов, разумеется?
— О, это очень просто, — ответил Беллами. — Старина Харкот пребывает сейчас в душевном состоянии, весьма подходящем для подобных операций. Будет достаточно, если я скажу ему, при каком условии у него появится шанс избежать виселицы.
Брови Уэнинга поползли вверх.
А что, такой шанс действительно су шествует? — спросил он.
Боюсь, что да, Филип, но это совсем нето, о чем я намерен ему говорить. Я буду убеждать его, что для него единственным способом спастись от виселицы является признание в том, что он крал секретные документы. Но вообще-то он мог бы разыграть и другую партию. Предположим, что он не внял моему совету и отказался признать себя виновным в убийстве Фредди.
Вспомним, что прямых улик против него у нас нет; наши доводы строятся исключительно на косвенных уликах.
Однако… — он многозначительно усмехнулся, глядя на Уэнинга, — косвенные улики имеются и против меня: инспектор Мейнел относительно этого может немало вам рассказать. Я ведь тоже побывал здесь. Фредди звонила мне в одиннадцать — значит, в это время она еще была жива. Ее труп обнаружили примерно в одиннадцать тридцать — сразу же после того, как я ушел отсюда.
Если Марч найдет толкового адвоката, то как он построит защиту в такой ситуации? Он воспользуется старым, как мир, приемом и постарается пробудить у присяжных сомнения, перебросив подозрения на другое лицо. И. как вы понимаете, этот другой — ваш покорный слуга. В этом случае присяжные могут не поверить в историю об окурке сигареты Марча, дымящемся в спальне Фредди, — ведь об этом свидетельствует заинтересованное лицо, на которое падает подозрение. При таком раскладе суд присяжных вполне может вынести вердикт "не виновен".
Уэнинг помолчал, осмысливая услышанное.
Да, Ники, вы — незаурядный человек, я готов поклясться в этом. Только что вы сказали мне, что Фредди убил Марч, и так здорово скомпоновали факты, что у меня не осталось никаких сомнений в правильности этой версии… Я до конца поверил в это. А теперь, когда вы подаете дело в ином свете, я начинаю понимать, что будут чувствовать присяжные в суде… и начинаю сомневаться.
Ну, сомневаться вам не следует! — Беллами улыбнулся. — Марч — действительно убийца. Но, говоря ему о шансе, который он имеет, я вовсе не обманывал Харкота. Если он признается, что действительно крал секретные материалы, то наши контрразведчики захотят узнать у него множество вешей, вы согласны? И тогда, я думаю, он сможет выдвигать условия и назначать цену за сотрудничество. Ведь возникшая ситуация может быть использована для двойной игры и дезориентации бошей. Может быть, он даже выйдет на свободу… трудно сказать, к чему это приведет.
Я понимаю. И вы рассчитываете при любых условиях добиться от него признания?
Да, — ответил Беллами. — Сейчас я оттранспортирую Марча в его квартиру и посижу там с ним, пока он не придет в себя. А когда он начнет трезветь, но еще не будет соображать в полную силу, наступит самое лучшее время поработать с ним. Я не сомневаюсь, что добьюсь от него признания в обоих преступлениях: и в убийстве Фредди, и в хищении материалов из отдела "Си". А потом я сочту свою миссию исчерпанной, попрошу у вас еще двести пятьдесят фунтов и сбегу из безумного Лондона — отдых в каком-нибудь тихом, славном месте будет для меня очень кстати.
Так, значит, вы полагаете, что уже сегодня сможете покончить с этим делом?
Именно так, — подтвердил Беллами. — А затем, вооруженный этим признанием, я нанесу визит инспектору Мейнелу — он до сих пор, мне кажется, пребывает в полной уверенности, что Фредди убил я, — и все выложу ему. Не удивлюсь, если он будет раздражен и даже сердит на меня. Мне не привыкать: всю жизнь на меня кто-нибудь сердится.
Да, Ники, трусом вы никогда не были, и запутать вас нелегко.
Потому что нет никакой пользы в том, чтобы пугать, — улыбнулся Беллами. — Не знаю случая, когда кому-нибудь помог испуг. Пугаться — это неплодотворно… совершенно неплодотворно.
В этот момент Марч неожиданно открыл глаза и, часто моргая, обвел бессмысленным взглядом комнату. Его взгляд задержался на Уэнинге.
— А вот вам и пример, — Беллами показал рукой на Марча. — Человек, перепуганный до смерти. Сейчас он боится всего: нас, себя, полиции, собственной тени. Он позволяет сейчас лепить из себя, как из глины, то, что мы пожелаем. А если бы он не был парализован страхом, Уэнинг? Ведь он мог бы задать нам неплохую трепку.
Он наклонился, просунул руки под мышки Марчу и рывком поставил его на ноги. Марч качался, его голова моталась из стороны в сторону, но все же он стоял, поддерживаемый Беллами.
— Я попрошу вас, Филип, позвонить портье, — обратился Беллами к Уэнингу. — Пусть он вызовет для нас такси. Сейчас я отвезу нашего друга домой, там суну его пьяную голову под кран с холодной водой, а потом немножко над ним поработаю.
Уэнинг положил руку на телефонную трубку.
— Кстати, — сказал он, — вам предоставляется отличная возможность осмотреть его квартиру, — сказал он. — Чем черт не шутит, может быть. вам удастся найти что-нибудь интересное.
— Это уже пройденный этап, — ответил Беллами. — Об этом я уже позаботился. Только там ничего не нашли.
— Меня это не удивляет, — сказал Уэнинг. — Марч — слишком хитрая лиса, чтобы прятать компрометирующие его материалы в своей норе. Если у него есть сейчас что-нибудь, то оно спрятано куда хитрее.
Он снял трубку и попросил портье вызвать такси.