Лебенталь никак не реагировал. Собачина. Редкая удача.
— Мы не можем ее сварить, — сказал он. — Даже содрать шкуру. У нас для этого ничего нет.
— Я могу поставить ее уже без шкуры. Бетке распалился. Он знал, что повар запросто мог заткнуть его за пояс по части доставания съестных припасов для Людвига. Поэтому во имя конкуренции ему приходилось добывать кое-что за пределами лагеря. Например, кальсоны из искусственного шелка. Это произвело бы впечатление, да и ему самому доставило бы удовольствие.
— Хорошо, я ее тебе даже отварю, — сказал он.
— Это все равно будет трудно. Тогда нам понадобится нож.
— Нож? Зачем нож?
— У нас нет ножей. Нам ведь придется разрезать. Повар мне…
— Ладно, ладно, — прервал его нетерпеливо Ветке. — Значит, еще и нож.
«Кальсоны должны быть голубые. Или лиловые. Лучше бы лиловые. Около склада есть магазин, там это можно найти. Специально выделенный дежурный пошлет его туда. А коронку можно продать живущему рядом дантисту», — просчитывал он в уме.
— Стало быть, еще и нож. Ну, этого достаточно. — Лебенталь понял, что сейчас ему больше уже не выбить.
— Ну и, разумеется, хлеб, — проговорил он. — Это уж обязательно. Значит, когда?
— Завтра вечером. Как стемнеет. За сортиром. Принеси коронку.
— Терьер молодой?
— Откуда я знаю? Ты что, с ума сошел? Так, средний. Да какая разница?
— Если старый, придется долго варить.
У Бетке был такой вид, словно он хотел вцепиться Лебенталю в лицо.
— Что-нибудь еще? — спросил он тихо. — Брусничного соку? Икры?
— Хлеба!
— Кто говорил о хлебе?
— Повар.
— Заткни глотку! Посмотрим.
Вдруг Бетке заторопился. Он хотел соблазнить Людвига кальсонами. Что ж, пусть повар подкармливает его. Но если у Бетке в запасе будут кальсоны, это уже совсем другое дело. Людвиг был тщеславным. Нож можно стащить. Хлеб — это тоже было не так уж сложно. А вот терьер был всего лишь таксой.
— Значит, завтра вечером, — сказал Бетке. — Жди за сортиром.
Лебенталь ушел. Он все еще не мог поверить в свалившееся на него счастье. «Это — заяц», — скажет он в бараке. Вовсе не потому, что это была собака, такое никого не смущало — встречались люди, которые пробовали есть даже трупы, а потому, что кое-кому из спортивного интереса доставляло радость все преувеличивать. Кроме того, Ломан был ему очень симпатичен. Поэтому его коронку надо было обязательно выменять на что-нибудь чрезвычайное. Нож без труда можно будет продать в лагере. Значит, появятся новые деньги что-нибудь купить.
Сделка состоялась. Вечер выдался мглистый. Белый туман окутал лагерь. Лебенталь крался сквозь темноту в барак, пряча под курткой собачину и хлеб.
Неподалеку от барака он увидел тень, которая покачиваясь двигалась по улице. Лебенталь сразу отметил для себя, что это не был обычный заключенный. Те ходили совсем по-другому. Мгновение спустя он узнал старосту двадцать второго блока. Хандке шагал словно по палубе корабля. Лебенталь сразу понял, в чем тут дело. У Хандке был запой. Ему, видимо, удалось где-то раздобыть спиртного. В этот момент уже едва ли можно было незаметно прошмыгнуть мимо него, спрятать в бараке собачину и предупредить других. Поэтому Лебенталь беззвучно прижался к задней стенке барака и затаился в тени.
Вестгоф был первым, кто встретился Хандке.
— Эй ты! — крикнул он. Вестгоф остановился.
— А что это ты не в бараке? — В сортир иду.
— Сам ты сортир. Ну-ка, поди сюда!
Вестгоф подошел ближе. Он с трудом разглядел в тумане лицо Хандке.
— Как тебя зовут?
— Вестгоф. Хандке покачнулся.
— Нет! Ты — вонючий жид. И как же тебя зовут?
— Я — не еврей.
— Что? — Хандке ударил его в лицо. — Ты из какого блока?
— Из двадцать второго.
— Еще чего! Из моего, значит! Негодяй! Помещение?
— Помещение «Д»!
— На землю лечь! — заорал Хандке.
Вестгоф лечь отказался. Он продолжал стоять. Хандке приблизился к нему на шаг. Теперь Вестгоф увидел его лицо и готов был убежать. Хандке наступил ему на ногу. Как староста блока он хорошо ел и поэтому был сильнее любого в Малом лагере. Вестгоф упал, и Хандке наступил ему на грудь.
— Лечь, говорю, еврейская свинья! Вестгоф лег ничком на землю.
— Помещение «Д» — шаг вперед! — заорал Хандке. Скелеты выполнили команду. Они уже знали, что произойдет. Одного из них обязательно изобьют до полусмерти. Запои Хандке всегда так заканчивались.
— Все тут? — пробормотал Хандке. — Дневальный!