— Но сейчас он должен чувствовать себя отмщенным, — предположил Крейг.
— Что-то в этом роде, — признала девушка. — Но ему этого недостаточно. Он сообщил мне множество сведений о вас, которые и легли в основу статьи. И предложил заголовок.
— Какой же? — с любопытством спросил Крейг.
— «Человек, который иссяк».
Крейг кивнул:
— Вульгарно, но броско. Последуете его совету?
— Пока не знаю.
— От чего это зависит?
— От вас. Каким вы мне покажетесь, когда я поближе вас узнаю. Если, конечно, узнаю. От того, сколько мужества у вас еще осталось. Или воли. Или таланта. Конечно, мне было бы намного легче, если бы вы дали мне прочесть тот сценарий, что обещали показать Уолту Клейну.
— А об этом вы откуда знаете?
— Сэм Бойд — мой друг.
Сэм Бойд был одним из вундеркиндов Клейна.
— Он сказал, что заедет завтра утром за сценарием. Мы завтракаем вместе.
— Попросите его явиться после завтрака.
— Обязательно, — пообещала она, протягивая стакан. — Он пустой.
Крейг поднялся, отнес стаканы к столу, где стояла бутылка, и снова налил виски.
— Спасибо, — поблагодарила она, спокойно глядя на него.
Он наклонился и осторожно поцеловал ее в мягкие несопротивляющиеся губы. Но тут она отстранилась. Крейг отступил.
— Довольно, — пробормотала Гейл. — Иду домой.
Он попытался было коснуться ее руки.
— Оставьте меня в покое! — почти взвизгнула она и, схватив плащ, метнулась к двери.
— Гейл… — начал он, шагнув к ней.
— Жалкий старик! — прошипела она. Дверь с шумом захлопнулась.
Он не торопясь допил виски, потушил свет и прошел в спальню. Лежа голым на простынях в теплом мраке, он прислушивался к случайному шороху шин проезжавших по набережной автомобилей и неумолчному шуму прибоя. Сон не шел: слишком много всего случилось сегодня. Выпитое отзывалось болью в висках. В голове калейдоскопическим вихрем крутились и складывались обрывки вечера: Клейн в бархатном пиджаке, знакомивший друг с другом всех и каждого, Корелли с девушками, Грин, в одиночестве орошающий дорогую газонную траву, кровь Рейнолдса…
И среди этой мешанины… игра (было ли это игрой?) Гейл Маккиннон. Ее временами вспыхивающая юношеская и одновременно зрелая чувственность. Приглашение и отказ. Вспомни и пожалей об утерянной красоте Натали Сорель, постарайся забыть Дэвида Тейчмена, смерть, таившуюся под студийным париком.
Крейг неловко заерзал. Похоже на традиционную рождественскую вечеринку в офисе. С той разницей, что в обыкновенных конторах такие вечеринки не устраивают дважды в неделю.
Послышался тихий стук в дверь. Стук, которого он почти ожидал. Крейг встал, накинул халат и открыл дверь.
В тускло освещенном коридоре стояла Гейл Маккиннон.
— Входите, — сказал он.
Он смутно понимал, что за окном уже рассвело, но никак не мог проснуться. Кто-то мерно дышал рядом, где-то разрывался телефон.
Не двигаясь и не открывая глаз, в тщетном старании оттянуть начало дня, он пошарил по прикроватному столику и ощупью нашел трубку.
Далекий голос, едва пробившийся сквозь помехи, произнес:
— Доброе утро, дорогой.
— Кто это? — невнятно пробормотал он.
— А что, так много людей называют тебя «дорогой»? — пропел тонкий, едва слышный голос.
— О, прости, Констанс, — сообразил он. — Такое впечатление, словно ты в миллионах миль отсюда.
Крейг наконец разлепил глаза и повернул голову. По соседней подушке разметались каштановые волосы. Гейл не мигая смотрела на него: глаза с синими искорками были серьезными, почти мрачными. Простыня почти сползла, и Крейг обнаружил поистине чудовищную эрекцию. Он уже не помнил, когда так возбуждался, и теперь едва подавил идиотский порыв поскорее прикрыться.
— Ты все еще в постели? — удивилась Констанс. Едва слышный упрек, донесшийся по неисправному кабелю через шестьсот миль. — Уже начало одиннадцатого!
— Разве? — глупо выдавил он. Его плоть все больше набухала с каждым мгновением и угрожающе вздымалась. Он ощущал на себе бесстрастный взгляд с соседней подушки, украдкой любовался очертаниями ее тела под простыней, сознавая, что вторая кровать по-прежнему аккуратно застелена. В ней по-прежнему не спали. Жаль, что у него с языка сорвалось имя Констанс!
— Здесь все поздние пташки, — объяснил он. — Как дела в Париже?
— Хуже некуда. А у тебя?
Крейг поколебался.
— Ничего нового, — наконец выдавил он.
Выражение лица Гейл осталось таким же серьезным. Ни тени улыбки. Взгляд почти ощутимо давил на его вздыбленный фаллос, возвышающийся в золотистом утреннем свете, словно неотъемлемая и бесстыдная деталь окружающей обстановки. Гейл медленно протянула руку и оценивающе провела пальцем от самого основания до рубиново-пылающей головки. Крейга немедленно скрутило конвульсией, как от прикосновения к проводу высокого напряжения.