— Святой отшельник, — шепнула она.
— Прежде всего, — продолжал дрожащий, механический, почти неузнаваемый голос на другом конце линии, — я хотела бы извиниться…
— Я едва тебя слышу, — перебил он, делая над собой сверхъестественное усилие, чтобы говорить спокойно. — Может, лучше повесить трубки и попросить телефониста снова нас соединить и…
— Так лучше? Теперь ты слышишь? — неожиданно прорвался сквозь помехи голос. Теперь он звучал так отчетливо, будто Констанс сидела за стенкой.
— Д-да, — нерешительно отозвался он, отчаянно пытаясь сообразить, что такое сказать Констанс, чтобы она дала ему передышку, позволила одеться, перейти в гостиную и подождать, пока она перезвонит. Но в эту минуту он был способен лишь отделываться междометиями.
— Я сказала, что хочу извиниться, — повторила Констанс, — за то, что вела себя как последняя стерва. Ты ведь знаешь, на меня иногда находит.
— Да, — повторил он. В нижней части его тела все оставалось по-прежнему.
— И поблагодарить за снимок со львенком. Как мило с твоей стороны.
— Да.
— У меня хорошие новости, — продолжала Констанс. — По крайней мере я надеюсь, что ты посчитаешь их хорошими.
— Какие новости?
Он осторожно, по миллиметру, подтягивал край простыни, ухитрившись прикрыться почти до пояса.
— Завтра или послезавтра я, вероятно, буду в твоих краях. Марсель.
— Марсель? — тупо повторил он, не в силах вспомнить, где находится Марсель. — Почему Марсель?
— Это не телефонный разговор.
Ее недоверие к французской телефонной сети ничуть не уменьшилось.
— Но если все уладится, я буду там.
— Прекрасно, — машинально ответил Крейг, думая совсем о другом.
— Что «прекрасно»? — переспросила Констанс, постепенно начиная раздражаться.
— Я хотел сказать: может, нам удастся увидеться…
— Что значит «может»? — В голосе явно слышалось приближение бури.
Он ощутил, как дрогнул матрас. Гейл встала и, не оглядываясь, направилась в ванную, голая, с неправдоподобно тонкой талией, перламутрово-поблескивающими бедрами, точеными загорелыми икрами.
— Видишь ли, тут кое-что изменилось…
— Еще один чертовски бесполезный разговор, парень, — вздохнула Констанс.
— Сегодня приезжает моя дочь Энн, — пояснил Крейг, радуясь, что Гейл нет в комнате. Эрекция неожиданно исчезла, и этому он тоже рад. — Я послал ей телеграмму с приглашением.
— Все мы зависим от этой чертовой молодежи, — констатировала она. — Привози ее с собой в Марсель. Каждой девственнице полезно повидать Марсель.
— Позволь мне хотя бы поговорить с ней сначала, — взмолился Крейг, не заостряя внимания на значении слова «девственница». — Позвони мне, когда определишься со своими планами. Может, лучше тебе приехать в Канны? — неискренне добавил он. И услышал шум воды в душе. Интересно, доносится ли он и до Констанс?
— Ненавижу Канны! — вырвалось у Констанс. — Там я решила развестись с первым мужем. Господи, неужели тебе так трудно сесть в машину и потратить часа два на то, чтобы увидеться с женщиной, в которую ты якобы влюблен…
— Не накручивай себя, Констанс, — посоветовал Крейг, — не доводи до истерики. Ты еще даже не знаешь точно, окажешься ли в Марселе, и все же…
— Я хочу, чтобы ты дрожал от нетерпения, — перебила она. — Мы целую неделю не виделись. Самое меньшее, что ты можешь сделать, — сгорать от желания.
— Я и сгораю, — заверил он.
— Докажи.
— Я примчусь к тебе, куда и когда пожелаешь, — громко пообещал он.
— Вот это пойдет, парень, — объявила она со смешком. — Господи, говорить с тобой — все равно что зубы рвать. Ты пьян?
— С похмелья.
— Дебоширил?
— Можно сказать и так.
Хотя бы один камень в фундамент истины.
— Никогда не любила трезвенников. Ладно, телеграфирую, как только что-то прояснится. Сколько твоей дочери лет?
— Двадцать.
— Думаю, у двадцатилетней девушки найдется более интересное занятие, чем целыми днями не отходить от папаши.
— Мы любящие родственники.
— Я это заметила. Веселись, дорогой. Мне тебя не хватает. И все-таки, львенок — прекрасная идея.
Она повесила трубку.