Отис воздел руки к небу:
— О, ради себя я не попросил бы ни цента. Это просто из-за… ну, словом, старуха мне житья не дает. Она слоняется по городу и завидует молоденьким леди…
— Выпори ее, — предложил я, — и заставь сидеть дома. Что же ты за мужик, в конце концов?!
— У меня слишком доброе сердце, босс. Ей обычно приходится повсюду таскать за собой одного из малышей, который слишком слаб, чтобы ходить.
У него был всего один ребенок, крепыш лет четырнадцати, который и сейчас уже выглядел как защитник футбольной команды. Они владели собственным домом, а Отис за неделю выжимал до сотни долларов, считая зарплату, комиссионные и сверхурочные.
Он вернулся к себе в мастерскую. Я же открыл большие выдвижные двери магазина. Уже сейчас, в половине девятого, стояла удушающая жара: в это августовское утро на небе не было ни облачка. Я прошелся с веником по демонстрационному залу вокруг тележек и лодок. У нас на полу красовалось свыше дюжины моделей, начиная от крытой лодки для охоты на уток и кончая полностью оборудованной шестнадцатифутовой моторкой, которая стоила около двух тысяч долларов.
Дождавшись открытия банка, я отнес туда депозит. Филиал санпортовского «Мид-Соуф бэнк энд траст» был небольшим учреждением с двумя окошками для кассиров и письменным столом Уоррена Беннета за ограждением справа. Я занял очередь к окошку Артура Пресслера, поеживаясь от холода в помещении, где вовсю работали кондиционеры. В дальнем конце за барьером я увидел Барбару Ренфру, сидящую за машинкой. Она на миг подняла глаза, увидела меня и улыбнулась. «Сейчас самое время подбить к ней клинья, — подумалось мне. — Видит Бог! Сколько на меня уже возвели напраслины по этому поводу!» Затем я напрочь отмел эту мысль, ибо отнюдь не разделял непоколебимую веру Джессики в готовность Барбары в любой момент броситься ко мне в объятия.
Подошла моя очередь, и через зарешеченное окошко я увидел лицо Артура Пресслера. Он расстегнул холщовый мешок и начал суммировать чеки на счетной машинке, не делая ни единого лишнего движения, с точностью суперробота из третьего тысячелетия. У него было холодное выражение лица, волосы песочного цвета, очки без оправы и плотно поджатые губы. Я не мыслил существования Пресслера вне этой кабинки, словно беднягу приобрели в Ай-би-эм и накрепко привинтили к полу. Впрочем, Пресслер манипулировал с деньгами быстрее, нежели любой из известных мне людей.
Я закурил сигарету и стал наблюдать за ним. Он закончил с чеками и отложил их в сторону, затем надорвал обертку на наличке и начал раскладывать деньги в аккуратные стопки по их номиналу — в один, пять, десять и двадцать долларов. Тут Пресслер сделал такое, чего я ни разу не замечал за ним прежде. Он как раз считал двадцатки. Пятая или шестая из них была та самая одна из новых двадцаток, которыми расплатилась со мной миссис Нанн. Банкнот лег в стопку, и за ним было пошел другой, но тут кассир сбился со счета. Пришлось сделать паузу. Едва заметно покачав головой, Пресслер вновь собрал все двадцатки и начал считать заново. И опять сбился со счета. «Как странно, — подумал я. — Может, его шестеренки на сей раз плохо смазали?» Он передал мне дубликат депозита, я вышел из банка и направил свои стопы в сторону почты.
Для понедельника дела шли на диво бойко. Кроме всякой всячины для рыбалки, мы продали и кое-что существенное: четырнадцатифутовую лодку, мотор мощностью в семь лошадиных сил и прицеп. После того как покупатель оформил доставку и отбыл, я послал Отиса за пивом, чтобы отметить сделку. Вынув бумажник, дабы вручить ему доллар, я заметил, что в нем все еще находится новенькая двадцатка. Чудеса. Разве я не на нее купил почтовые марки? Видимо, я заплатил за них из своих собственных денег, которые обычно хранил в другом отделении бумажника. Впрочем, ничего страшного: на марки я израсходовал свою двадцатку целиком без сдачи, так что никакой путаницы в приходных книгах и кассе быть не могло.
Отис отправился за пивом. Я же начал перекладывать двадцатку в другое отделение бумажника, когда заметил, что это та самая, с рыжеватой полоской вдоль края. Взглянув на отметину, я перевернул банкнот. Он был запачкан с обеих сторон почти до половины. Что бы это могло быть? Казалось маловероятным, что банкнот вышел с таким пятном из подвалов Казначейства, разве что они там теперь вместо краски используют кровь налогоплательщиков.
В полпятого пополудни я в одиночестве торчал у окон, высматривая очередного покупателя, когда подкатила какая-то машина и остановилась напротив одной из витрин. Мельком взглянув на номера, я понял, что автомобиль из Санпорта, но его водитель отнюдь не производил впечатления обычного посетителя, а тем паче потенциального покупателя. По крайней мере в настоящее время он явно не собирался на рыбалку. На нем был летний костюм голубого цвета, белая рубашка, светло-голубой галстук и панама с серой лентой. «Торговец», — подумал я.
Мужчина взял с сиденья портфель и вошел в магазин. На вид ему было лет пятьдесят, темные волосы тронуты сединой на висках, взгляд спокойных карих глаз проницательный.
— Добрый день, — приветствовал я, — чем могу быть полезен?
— Мистер Годвин? — любезно осведомился он.
— Совершенно верно.
Он положил портфель на прилавок и протянул мне черные «корочки», внутри которых находилась идентификационная карточка.
— Рамси, — представился он. — Федеральное бюро расследований.
Наверное, любой на моем месте в первую долю секунды испытал бы то же самое сосущее чувство под ложечкой, размышляя, какое же он совершил преступление, чтобы ФБР заинтересовалось его персоной. Но ощущение проходит сразу же, как только до вас доходит, что это всего лишь рутинная проверка. Ваш старый приятель Джулиус Бананас устраивается на работу — вести счет чашкам кофе, что выпивают сотрудники госдепартамента, и они хотят выяснить, не коммунист ли он и каковы его взгляды на фундаментальные ценности, например отношение к девушкам.
— Неужто я угодил к вам в список? — с ухмылкой вырвалось у меня.
Он лишь улыбнулся и не стал углубляться в обсуждение этой темы: должно быть, вот уже тысячи раз слышал эту жалкую попытку бравады.
— Вы сейчас заняты? — поинтересовался он. — Хотелось бы немного побеседовать с вами, если вы располагаете хотя бы минутой свободного времени.
— Конечно, — поспешил уверить я. — Пройдемте в офис, там есть вентилятор. — Вечер, судя по всему, обещал быть жарким.
Мы прошли в офис, и я включил вентилятор. Посетитель уселся на стул с прямой спинкой напротив стола, положив портфель на колени. Я отодвинул подальше подставку для пишущей машинки и устроился во вращающемся кресле. Вытащив сигареты, я предложил ему одну, но он с улыбкой покачал головой. Я закурил и выжидательно откинулся на спинку кресла:
— Так в чем же дело, мистер Рамси?
Он расстегнул портфель и вытащил продолговатый конверт из плотной бумаги. Мне он показался недостаточно пухлым для досье на пресловутого мистера Бананаса, но возможно, ФБР еще только принималось за него и не успело раскрутить на всю катушку, включая политические пристрастия и чисто мужские наклонности.
— Я хочу спросить вас об этом, — объявил Рамси, вытащил что-то из конверта и бросил на столешницу. Я таращил глаза от удивления.
На столе лежал новенький хрустящий двадцатидолларовый банкнот. По сути дела, та же самая купюра, что находилась у меня в бумажнике.
Я не на шутку перепугался, уж не схожу ли я с ума? Мне в глаза бросилась точно такая же узкая полоска коричневатого цвета на том же самом месте. Пришлось рассмотреть повнимательнее. Конечно, как же я сразу не догадался: это была та самая двадцатка, что я отнес сегодня в банк. На обеих купюрах, оказывается, было одинаковое пятно, но я просто этого не заметил.
— Вам это знакомо? — тихо поинтересовался он.
Теперь стало понятно замешательство Пресслера, когда во время счета он дошел до этой двадцатки. Видимо, он заметил что-то неладное или же сработал какой-то стоп-сигнал в мозгу — и кассир сбился со счета.
— Да, — ответил я, — сегодня утром я отнес ее в банк.
Должно быть, эта двадцатка имеет отношение к чему-то «горяченькому». Прошло всего-то семь часов после моего визита в банк, а добираться сюда от Санпорта не менее трех часов.
— Вы уверены? — спросил он.
— Так мне диктует здравый смысл, — заявил я. — Купюра новенькая. И на ней узенькая полоска неопределенного цвета по самому краю. Поэтому мне и не составило особого труда вспомнить, что я ее уже видел.
Он слегка подался в мою сторону.
— Когда она к вам попала? — потребовал ответа он.
— Это та самая? — в свою очередь осведомился я. — Что была в банке?
Рамси согласно кивнул:
— Я забрал ее оттуда несколько минут назад. Есть предположение, что кто-то расплатился этой двадцаткой здесь, у вас в магазине. Помните, кто это был?
Не успел я ответить, как зазвонил телефон. Аппарат находился на одном из стеклянных стеллажей возле кассы.
— Извините, — поспешно произнес я, — одну минуту.
Я вышел и поднял трубку:
— «Все для лодок». Годвин слушает.