— Что ты Сергееву про пятиэтажку базарил?
Квадратный хлестнул его открытой ладонью по уху.
Мгновенная резкая боль привела Полетаева в чувство. С внезапно обострившимся животным хладнокровием Борька, словно со стороны, чужими глазами рассматривал эту поляну с ивами и камышом, себя в расстегнутой куртке, горбоносого с пистолетом в вытянутой руке и квадратного Вадима, массирующего ладонь. Наверное, его звали не Вадим, и оба были не местные — специально прислали расправиться с ним.
— Будешь молчать, обольем бензином и спалим, как кутенка.
— А вначале кастрируем, — добавил горбоносый.
В ушах звенело. Полетаев потрогал правую скулу, почувствовал кровь. Эти сволочи способны сделать с ним все, что угодно. Откуда у них жалость? Заплатили хорошо, так они готовы хоть на куски его порезать.
— Честное слово, ничего не говорил.
— Почему тебя оттуда выпустили?
— Не знаю. Я им вообще ничего не рассказывал.
Квадратный снова ладонью хлестнул его по тому же уху.
От сильной боли Полетаев вскрикнул и присел, закрывая голову руками. Квадратный носком ботинка ударил его в поясницу раз, потом другой. Борька уже не кричал, а скулил. Квадратный знал, куда метить. Сам Полетаев в детской колонии тоже бил по почкам тех, кого подозревал, что они стукачи. Человек начинал мочиться кровью, болеть, а двое, которых били особенно сильно, умерли в больнице.
— Неси канистру, — сказал горбоносый.
Вадим пошел к «Ниве». Затравленно провожая его взглядом, Борька решил, что ему все равно не поверят. Будут жечь, пытать, пока он не скажет то, что им надо. Он бросился вдруг на горбоносого и, схватив за кисть руки, крутнул ее, выворачивая пистолет. Вадим набежал сзади и повис на спине, сдавливая горло. Отпустив горбоносого, Полетаев барахтался, пытаясь стряхнуть Вадима и достать нож из внутреннего специально пристроченного кармана куртки. Кнопочный, подаренный кем-то из компании, он легко раскрывался, выщелкивая узкое лезвие. Ткнул наугад, чувствуя, что теряет сознание.
Вадим ахнул и разжал пальцы. Выставив нож, Полетаев шагнул на горбоносого. Выстрел прожег правое плечо, отбросил его назад, и Борька побежал прочь, сдавив рану на плече левой рукой. Горбоносый выстрелил три раза подряд. Попал только с третьего, и Борька повалился лицом вниз на куст камыша. Поднялся и, бестолково закрутившись, сделал несколько шагов.
Горбоносый, догнав его, снова нажал на спуск. Курок щелкнул вхолостую — осечка. Полетаев, обернувшись, широко раскрытыми глазами смотрел на пистолетный зрачок, силился что-то сказать, но изо рта вырывались хрипенье и розовая пена. Горбоносый лихорадочно дергал затвор. Непригодный патрон, подскочив, упал в траву.
— А-а-а!
Полетаеву наконец удалось вытолкнуть изо рта сдавленный крик. Пуля, пущенная в упор, пробила насквозь голову и погасила его.
У квадратного был разрезан бок. Задрав рубашку, он разглядывал рану. Горбоносый подошел, вытирая пот.
— Ерунда. До свадьбы заживет. Пошли, оттащим того…
Земля под тонким слоем грязи оказалась промерзшей. Яму выкопать не удалось, и они отнесли труп вглубь камышей. Горбоносый сказал, что парняга попался живучий. Грудь и плечо пробиты, а все бежал. Его спутник, которого действительно звали совсем не Вадим и которому тоже приходилось убивать людей, согласился с ним и добавил, что зря они сразу не связали Полетаева — тогда бы не было столько шума. Они очень торопились, но горбоносый сел за руль лишь после того, как подобрал выброшенный патрон и все стрелянные гильзы.
Димке Зимовцу позвонили домой. Знакомый голос, не здороваясь, объявил:
— Собирай шмотки и сматывайся.
— Куда? — растерялся Зимовец.
— К чертовой матери. В Москву, на Сахалин — куда угодно. Но чтобы года два о тебе ни слуху, ни духу. Если явишься — заказывай гроб.
В тот же вечер мать Зимовца, ничего не понимая и не переставая плакать, посадила его на поезд. В соседней области жила ее старшая сестра, которая согласилась приютить непутевого племянника, попавшего в какую-то большую неприятность.
— Скрылись оба, — возбужденно докладывал на утренней планерке Черных. — Зимовца видели вчера вечером на вокзале вместе с матерью. Полетаева нет уже четверо суток. Я опросил почти всю его компанию, никто ничего не знает.
— Расширяйте круг. Я договорился с Бондаревым, он подключил к поискам городских участковых.
Когда все разошлись, Сергеев достал из сейфа папку, с почтой. Ее надо было расписать по сотрудникам, потому что, кроме смерти Ольхова и поисков исчезнувших парней, город ежедневно подбрасывал новые и новые дела. Взламывали дачи, сдергивали с припозднившихся девиц норковые шапки, снимали колеса и боковые стекла с автомашин. Все транспортные кражи, как верблюд, тянул на себе Иван Григорьевич Терентьев. Но он уже твердо настроился на пенсию, часто жаловался на здоровье и присматривал на рынке старенький «Москвичок» — собирался заняться пчелами. Без Терентьева будет совсем худо, остальные — молодежь, некоторые еще совсем зеленые. Да и не у каждого получается. Яковенко вроде старательный и следственную школу закончил, а не выходит из него оперативника. Уже третий год в розыске, а результатов почти нет. Чего-то не хватает. Не умеет с людьми работать, не идут они к нему. Может, слишком казенно говорит и разит высокомерием от его очень правильных фраз и выступлениях на собраниях. А, может, потому, что трусоват, по другую сторону это знают. Просил Бондарева — переведите его хоть к Кузину в паспортный стол. Не согласился.
Как же, не пьет, не курит и на городских конференциях хорошо выступает. С год-другой штаны попротирает и уйдет куда-нибудь на повышение.
К вечеру позвонил один из участковых.
— Вячеслав Николаевич, я тут с мальчишками разговаривал, один из них видел, как Полетаев садился в светло-серую «Ниву». Номера он не запомнил. За рулем сидел человек, похожий на кавказца.
— Приводи этого мальчишку сюда. Пусть посмотрит фотоальбомы, может, узнает кого-нибудь из ранее судимых. Кстати, он ошибиться не мог насчет Полетаева?
— Ну что вы, товарищ капитан. Полетаев у них в авторитете, его многие знают.
Сергеев зашел к начальнику горотдела:
— Я от вашего имени дам задание ГАИ. Мне нужна информация по всем автомашинам «Нива» в городе и районе.
— Давай. Только убыстряй темпы. Сколько уже времени возимся! Итак половина отдела на тебя работает.
Ни Сергеев, ни Бондарев не связывали вслух эти последние события со смертью Ольхова, но оба понимали, что разгадка выстрела, прозвучавшего в тот слякотный ноябрьский вечер, кроется где-то здесь, в этом клубке: в выстрелах по витринам кафе, Васине, исчезновении Полетаева и Зимовца…
Они ходили тогда в паре: Сергеев, только что поступивший в горотдел, и Ольхов, который работал уже года три или четыре. Перед майскими праздниками их премировали обоих: выписали по двадцать пять рублей. Как указали в приказе: «За умелые действия по задержанию опасного преступника». Сергеев долго не являлся за премией, пока бухгалтер не накричала на него — ей надо было подбивать баланс.
Случаются вещи, при воспоминании о которых до того становишься противным себе, что зубами скрежетать хочется. Подобное чувство Сергеев испытал три дня назад.
Входя в дежурку, увидел замполита Лисянского и пожилого водителя Егорченкова. Егорченков ближе к нему стоял и руку для пожатия протянул, а он к Лисянскому первому полез здороваться. Лисянский в это время по телефону разговаривал, на Сергеева не сразу внимание обратил. Вот так по-дурацки и стояли: Егорченков с протянутой рукой, и он сам руководству свою ладонь подсовывает. Противно! Сергеев даже сплюнул от злости. И ведь никогда он перед начальством не лебезил, и Лисянского недолюбливал, и старого сержанта Егорченкова уважал!
А тогда, много лет назад, вообще неприглядная история вышла. Их послали разобраться по вызову, вроде бы в одном из домов происходил семейный скандал. А получилось вот что. Володька Демченко, по кличке Дема, освободился в очередной раз из колонии. Приехал к бывшей жене, которая к тому времени уже жила с другим мужем. Вначале все шло мирно. За стол даже вместе сели. Приняв пару стопок, Дема начал вспоминать обиды, обложил матом бывшую жену и пригрозил, что заберет с собой детей. Вмешался новый муж. Дема ударил его кулаком в лицо и начал громить мебель. Когда Ольхов и Сергеев вошли в квартиру, новый муж сидел на табуретке и жена перевязывала ему голову. Дема, допивший к тому времени водку, обрадовался приходу милиционеров. Треснув донышком бутылки о плиту, он кинулся на Сергеева, который шел первым. Подобные вещи Слава Сергеев видел только в кино. А тут наяву замаячили перед глазами острые, как ножи, торчащие стеклянные грани. Не помня себя, Сергеев бросился убегать. Дема бежал следом, размахивая бутылкой. Ольхов поймал его за плечо, и они покатились по полу. Младший сержант Сергеев в это время метался по лестничной площадке и кричал: «Где телефон?»
На помощь Ольхову пришел муж хозяйки, и они вдвоем скрутили отчаянно сопротивлявшегося Дему.
Ольхов тогда ему ничего не сказал. Промолчал он и в горотделе — житья бы не было новичку от насмешек. Потом они подружились. Но года два назад, когда Сергеев уже уверенно продвигался по служебной лестнице, попав в разряд перспективных работников, что-то стало ломаться и исчезать в их многолетней дружбе. Они все больше и больше отдалялись друг от друга, уже не собирались на праздники вместе с Ольховым у механика Николая Аверина, а последнюю точку поставила прошлогодняя история с дачей.
Оба они, и Ольхов, и Сергеев, давно надумали взять участки под дачи где-нибудь по соседству, подыскивая место получше. Как нарочно, участки давали в степи, далеко от воды. Но в прошлом году Сергеева вызвал Лисянский и сказал, что райисполком выделяет для милиции два участка в пойме Тишанки. Один для замполита Лисянского, второй — для него. Место считалось престижным: недалеко от города, лес, речка, асфальтированная дорога до самых дач, да и строительство велось там в централизованном порядке — заплатил деньги и не ломай голову, где искать материалы. Отказываться было глупо. Сергеев тогда пробормотал что-то насчет возможности выделить участок и Ольхову, но прозвучало это довольно наивно. Сергеев понимал, что и сам он попал туда случайно. Видимо, дали за компанию с Лисянским, как ветерану отдела, чтобы меньше разговоров было. Он понимал, что поступил не совсем порядочно. Но успокоил себя тем, что другого выхода не было.