Но и после обеда приемная упрямо молчит, и тогда Дробанюк звонит главбуху — тот, как всегда, на месте, — и просит разыскать Кармен. И когда, наконец, в трубке раздается ее голосок, Дробанюк не может сдержаться.
— Инна, почему вас нет на месте?!
— Я только на минуту вышла, телефонограмму отнесла в производственный, — обиженно отвечает та.
— На минуту, на минуту! — сердится Дробанюк. — Чтоб завтра Калачушкин в три ждал меня, буду звонить…
На следующий день Дробанюк в нетерпении прямо с утра пытается дозвониться к главному инженеру, но тот не отвечает. Молчит, как и следовало ожидать, и приемная. „Как же, — зло думает Дробанюк, — без меня у них полная свобода…“. Поневоле ему приходится ждать трех часов дня, а затем снова разыскивать Кармен через главбуха.
— Где Калачушкин? — сурово спрашивает он ее.
— Ой, я забыла предупредить его! — испуганно лепечет та. — Это, наверное, от волнения. Я так хотела предупредить, а потом будто выскочило из головы…
— Спасибо за откровенность, — цедит сквозь зубы Дробанюк, готовый разорвать эту жгучую молодку на части.
— Ой, простите меня, Константин Павлович! Вы такой добрый! Вы мне нравитесь даже как мужчина…
— Спасибо и за комплимент, — несколько сбавляет он. Ну, что с такой кадры возьмешь? — Я позвоню завтра, — как можно строже предупреждает он.
— Ой, завтра же суббота, выходной. Давайте в понедельник, ладно? Как я завидую, что вы на природе… Вот бы кто меня пригласил…
„Ишь, как ластится, — все еще по инерции злится Дробанюк. — Почуяла, что жареным запахло“. Но что-то уже надломилось в нем, и теперь его мысли все чаще вертятся вокруг последних слов Кармен.
В понедельник с утра начинается семинар. Он проходит в летнем кинотеатре, на свежем воздухе. Прямо над головами здесь нависают ветки деревьев, и, когда на одной из них устраивается любопытная сорока, головы сидящих, как по команде, поворачиваются в эту точку. Ограда в кинотеатре решетчатая, сквозь нее хорошо видно, что происходит вокруг. И многие куда охотнее следят за хлопочущей по хозяйству пышнотелой мадонной, чем за речами ораторов.
Дробанюк сидит, как на иголках, он никак не может дождаться перерыва, и когда, наконец, объявляется пятнадцатиминутный перекур, стремглав бросается в профилакторий, чтобы успеть к телефону первым. И опять все повторяется: Калачушкин не отвечает, а за Кармен приходится посылать главбуха.
— Снова из головы все выскочило у тебя? — спрашивает се Дробанюк. — Наверное, слишком содержательно провела выходные?
— Ой, да что вы, Константин Павлович! — тонко улавливает намек та. — Сплошная скука была.
— Бедная девочка! Надо было тебя взять с собой на семинар, чтобы ты здесь развлеклась.
— Ой, неужели?! — с наивным восхищением отзывается Кармен. — Я бы такой потрясной купальник захватила!
— Да, — нарочито вздыхает Дробанюк, — придется организовать такой семинар, чтобы ты его продемонстрировала. Вот возвращусь и организуем… Ладно, я позвоню Калачушкину завтра.
Он смотрит на часы — занятия уже начались. Все оставшееся время Дробанюк наблюдает за кинотеатром из окна, и когда оттуда высыпают на очередной перекур, он обходным маневром — через хозяйственные пристройки, цепочкой вытянувшиеся в направлении к кинотеатру, вливается незаметно в толпу.
На семинаре режим щадящий — занятия только до обеда, в основном до часу, иногда до трех. Но это, как предупредили слушателей, лишь в исключительных случаях. „Надеемся, — сказал куратор семинара Виталий Кузьмич, — что в итоге вы разумно совместите полезное с приятным“. Пожелание это было воспринято с энтузиазмом, некоторые даже начали аплодировать.
— Семинар в райских кущах, — ядовито усмехается Поликарпов, когда после обеда они с Дробанюком отдыхают у себя в кабинете. — Птички поют, озоном пахнет…
— Опять не нравится? — неодобрительно качает головой Дробанюк.
— Нет, отчего же? Очень даже нравится… Особенно меня потрясла речь Пал Васильича из объединения.
— А чем она тебе плохая? — с напором атакует Дробанюк, хотя именно эту речь он пропустил из-за телефонного» разговора с Кармен. — Содержательная речь, интересная. Какая глубина мысли!
— Ты одну букву в слове «глубина» неправильно произнес, — говорит Поликарпов.
— Не понял?.. — вопросительно уставляется на нега Дробанюк.
— Какая глупина мысли! Глу-пи-на, а не глубина.
— То есть как? — все еще не доходит до того.
— А что нового, что интересного он сказал? «Надо хорошо работать, товарищи»? Это мы и без него знаем. Стоило ли ради этого выходить на трибуну?
— Ну, ты совсем зарываешься, дорогой Иван Сергеевич! — негодующе произносит Дробанюк. — Это ты, наверное, мимо ушей пропустил его мысли, а теперь выкручиваешься. Притом бочку катишь, потому что атака — лучший способ защиты у кое-кого, например, у демагогов.
— Да что с тобой говорить! — усмехается тот и отворачивается к стенке.
Во вторник Дробанюк в одном из перерывов легка дозванивается до Калачушкина. Они обмениваются дежурными фразами, и Дробанюк уже было собирается пожелать ему не расслабляться, когда тот вдруг сообщает, что в управление приезжал управляющий.
— И что? — на всякий случай построже интересуется Дробанюк.
— Да остался вроде доволен, — с гордостью отвечает главный инженер.
— Вроде или доволен? — с напором уточняет Дробанюк.
— Вообще-то очень доволен, — наконец с облегчением произносит тот. Видимо, ему было трудно напроситься на похвалу.
— Ну, это еще куда ни шло, — вяло говорит Дробанюк. Другого он сейчас придумать не может. — Ладно, держитесь там. Я еще позвоню, потолкуем…
Дробанюк вешает трубку и в задумчивости стоит в кабине, осмысливая сказанное Калачушкиным. Его настойчивым стуком в дверцу просят уступить место для разговора, и тогда он садится здесь же, в холле, в кресло и с озабоченным лицом продолжает размышлять о том, что может крыться за сообщением главного инженера. Почему вдруг управляющий остался очень доволен? И что он проверял в управлении, на каких объектах побывал? Дробанюк понимает, что это чревато для него как минимум тягостной неясностью и его подмывает тут же снова позвонить Калачушкину, чтобы выяснить поконкретнее, что произошло. Он опять входит в телефонную будку, благо она освободилась, и в состоянии глубокой задумчивости механически крутит диском. Из трубки вдруг долетает знакомый голосок Кармен, и Дробанюк никак не сообразит, в чем дело, пока не догадывается, что случайно набрал приемную.
— Ты одна, Инна? — приглушенно произносит он, будто боясь, что его услышат.
— Ой, это вы, Константин Павлович? — с восторженным удивлением отзывается Кармен. — Конечно, одна.
— А Калачушкин еще на месте?
— Не-е, уже испарился. Он теперь все время на объектах.
— Инночка, а когда управляющий приезжал?