Он мог позвонить в Штаты похитителям и предложить больше, чем им платит Эмбоа. Но они даже не будут его слушать.
Он мог полететь и освободить заложников сам. Но даже если у него хватит сил ворваться в дом у озера, будет слишком поздно.
Он мог известить местную полицию. Но если будет предпринята такая попытка, — первым, кто умрет, будут его жена и дочь.
Он мог прилететь в Рим и убить Эмбоа. Но и это не изменит судьбы его семьи. Эмбоа — единственный, кто может отсрочить исполнение приговора.
Трясущимися руками он плеснул полбокала коньяка и выпил залпом, как воду.
Он мог убить себя и покончить со всеми проблемами. Но его жена и дочь все равно останутся лицом к лицу с палачами. Он вверг их в этот ад. Поэтому он обязан оставаться живым, по крайней мере пока не исчерпает всех возможностей вызволить их.
Холлистер взглянул на часы. Самолету, несущему плутоний, оставалось еще два часа до Парижа и пять часов до Рима. Это можно было использовать, но надо действовать быстро. Связаться с Санчоном в Париже, найти его в аэропорту, если он уже выехал из дома. Пересадить Санчона на рейс в Рим. Аккуратно подменить багаж теперь не удастся. Придется проследить за девицей и ее багажом до самого отеля, если понадобится. Как–то надо заполучить ее чемодан до того, как она заглянет в него. Это грубо, но возможно. Чемоданы воруют каждый день.
Но прежде всего надо связаться с Эмбоа, объяснить изменения в процедуре доставки и заверить его в действенности изменившегося плана. Груз прибудет в Рим, а не в Париж. Это будет просто задержка на несколько часов. Всего только несколько часов, и Эмбоа получает свой груз. Ему придется дать распоряжение об отсрочке приговора. Он будет вынужден согласиться подождать, если вообще хочет получить свой плутоний. Только Мэхон и Холлистер знают личность носителя груза. Холлистер поднял трубку и заказал разговор с посольством Синобара в Риме.
Спустя тридцать минут Холлистер вернулся в машину с ясным и работающим как часы мозгом; его утомленное тело отзывалось на подбадривающее дуновение вечернего бриза. Эмбоа согласился на отсрочку. Санчон будет встречать его в Риме, чтобы последовать за девушкой и ее чемоданом. Эмбоа лично организует доставку с места передачи, но не позже, чем завтра в полдень.
Холлистер одолел последний поворот на горном спуске и лихим виражом вывел машину на шоссе к аэропорту Генуи.
В пассажирском салоне лицо человека в акваланге заполнило экран. Затем изображение растеклось. Камера отъехала. Стая пловцов, гротескно выглядевших в своих резиновых шкурах, угрожающе преследовала через весь экран одинокого пловца. Следы пузырьков сложились в название фильма — “Планета вод”.
— Бернадетта... — задумчиво повторил Спенсер. — Необычное имя. Какая–нибудь святая?
— Нет, — сказала девушка. — По песне.
Спенсер удивленно посмотрел на нее.
— “Песня Бернадетты”, — терпеливо пояснила девушка.
— Вы говорите о фильме?
— Да, или что это там было. Папа был так тронут им, что сделал предложение мамочке, во всяком случае, так гласит семейная легенда. Поэтому, когда после многих лет ожидания появилась я, они решили, что я вроде бы чудо и назвали меня Бернадеттой.
— Очень чувствительно, — с одобрением признал Спенсер.
— Да уж, конечно, — сказала девушка. — Кроме того факта, что когда они завершили со мной, им вроде бы больше нечего было ловить. Вот они и развелись. Как вы думаете, кто возился со мной?
Спенсер пожал плечами.
— Раз вы так ставите вопрос, наверное, ваш отец?
— Ошибка, — ответила девушка почти весело. — Моя бабушка.
— Прошу прощения, — сказал Спенсер.
— Не за что. Она была отличной старухой. Дайте мне еще сигарету и дорасскажите про Эйприл Уильямс.
Спенсер похлопал по карманам в поисках сигарет.
— Знаете, мне пришло в голову, что это не стоит рассказывать кому–то.
Девушка встала коленями на сиденье и торжественно перекрестилась.
— Обещаю, что ни одной живой душе не расскажу.
— Ладно, почему бы и нет, — сдался Спенсер, — Видит Бог, уж она–то обо мне порассказала... — Он зажег для девушки сигарету и затем выщелкнул одну для себя. — Посреди съемочного графика вдруг становится ясно, что мисс Эйприл весьма необходима еще одна пластическая операция — подтяжка. Но задержка отразится на бюджете съемки! И у меня расписание было напряженное. Мне надо было начинать другую картину. Так что гример просто подклеил ей подбородок.
— Уф! — девушка сделала гримасу.
— Нет, это не заметно и совершенно безболезненно. Вам просто приклеивают ленту телесного цвета с одной стороны лица, где–то вдоль линии челюсти, прямо перед ухом. А затем вы натягиваете и привязываете ее за ухо. Она и в самом деле подтягивает все. А у нашей дамы были достаточно длинные волосы, чтобы ее скрыть. По-моему, сейчас это делают даже мужчины.
— И ее все равно нужно снимать не в фокусе. Верно? — возбужденно спросила девушка.
— Верно, — подтвердил Спенсер. — И вот мы снимаем такой романтический крупный план, и тут — шлеп! Лента справа отскакивает, и вся правая челюсть повисает.
Девушка закусила губу, чтобы громко не расхохотаться.
— Понимаете, — сказал Спенсер, — она и вправду повисла да еще дрожала от падения, как у голодного бульдога.
Девушка зажала себе рот, втянула голову в плечи, словно черепаха, и принялась повизгивать. Спенсер, очарованный, подождал минуту и затем продолжил:
— Но на этом не кончилось. Видите ли, внезапный обрыв с правой стороны добавил нагрузку на левую ленту. И через две секунды отлетела и она.
— Теперь и Спенсер скрючился от хохота. Девушка зажала ему рот ладонью.
— Ш-шшш! — шепнула она, кивком показывая туда, где спал ее сопровождающий.
Спенсер и девушка оплыли в своих креслах, стараясь подавить хохот, с глазами, полными слез.
— А что было потом? — спросила девушка, когда они наконец успокоились.
— Режиссер сберег этот кусок пленки, чтобы показывать друзьям, когда вечеринка становится скучной. Потом они перекроили бюджет и отложили съемку для того, чтобы Эйприл сделали настоящую подтяжку, а я закончил следующую картину в своем расписании. Так что все кончилось вполне счастливо. "Тайный агент” дал хорошую прибыль.
— Отличная была картина, — согласилась девушка.
— Забавная, — сказал Спенсер, вспоминая былое. — Все они были забавные. — Затем он взглянул на Бернадетту, смотревшую на него с тем самым обожанием, с каким девушки смотрели поколение назад, и меланхолически подумал, что она и зачата еще не была, когда большинство его картин уже были сняты. — Вам не кажется, что пора вернуться к вашему другу, Бернадетта?