Пуля поразила сердце.
Прав историк Катков, ссылаясь на пример полковника Балкашина: «Случай с Самокатным батальоном показывает, что мог бы сделать решительный и пользующийся популярностью офицер, если бы…»
Если бы во главе штаба округа стоял энергичный и волевой генерал!.. Историк цитирует документы, из которых явствует, что настроение солдат определяла двойственность — в первые дни бунта никакой определенности в их действиях не было. Нет сомнений, они подчинились бы умелому и деятельному руководству.
Однако червь разложения уже подточил народную веру и терпение. Лишь поворот политики (например, выход из войны, обещание земельной реформы и т. п.) еще мог погасить пожар возмущения. Но для этого следовало быть гигантом воли и духа.
Николай Александрович Романов на такую роль не годился.
Генерал Врангель так отзывается о возможности сохранить армию в первые недели революции:
«Я глубоко убежден, что, ежели бы с первых часов смуты ставка и все командующие фронтами были бы тверды и единодушны, отрешившись от личных интересов, развал фронта, разложение армии и анархию в тылу можно было бы еще остановить».
В час дня из Могилева отбывает и генерал Иванов: на руках — приказ государя императора. Ему, Иванову, подчинены 67-й пехотный Тарутинский и 68-й пехотный Бородинский полки Северного фронта, два кавалерийских полка 2-й дивизии, два пехотных полка и пулеметная команда с кольтами — Западного фронта. В Орше Иванов догоняет эшелон с георгиевцами и далее следует с ним…
Великие князья Михаил Александрович, Кирилл Владимирович и Павел Александрович передают через присяжного поверенного Иванова (однофамилец генерала) акт об отречении Николая Второго с тем, чтобы акт был представлен царю Временным Комитетом Государственной думы.
В ночь с 28 февраля на 1 марта в Таврическом дворце открывается первое заседание Совета рабочих депутатов. Присутствует не менее тысячи человек. Председательствует офицер — Н. Д. Соколов.
Выступают с приветствиями и докладами представители полков: Волынского, Павловского, Литовского и других — всех отборнейших полков империи. После докладов предложено и без возражений принято слить воедино революционную армию и пролетариат столицы — создать единую организацию: Совет рабочих и солдатских депутатов.
Принято решение о подчинении солдатских комитетов всех войсковых частей и подразделений Петрограда и его окрестностей Совету. Во всех политических выступлениях они должны подчиняться только Совету. Постановлено оружие из частей и подразделений не отдавать, хранить под контролем ротных и батальонных комитетов. Совет провозглашает «равноправие солдат с прочими гражданами в частной, политической и общегражданской жизни, при соблюдении строжайшей воинской дисциплины в строю». Совет постановил свести все данные решения в одном воззвании или приказе.
Тогда же комиссия под председательством Соколова и формулирует знаменитейший приказ — приказ № 1 по гарнизону Петроградского военного округа.
Приказ обязывает провести выборы от нижних чинов в комитеты всех воинских частей и подразделений округа. Воинские части должны избрать по одному представителю в Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов с тем, чтобы депутаты явились в здание Государственной думы с письменными удостоверениями к десяти утра 2 марта. Приказы думской военной комиссии исполнять «только в тех случаях, когда они не противоречат приказам и постановлениям Совета рабочих и солдатских депутатов». Оружие не сдавать и не выдавать офицерам, даже при категорическом требовании. Вне «службы и строя, в своей политической, общегражданской и частной жизни солдаты ни в чем не могут быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане. Вставание во фрунт и обязательное отдавание чести вне службы отменяются. Равным образом отменяются титулования: ваше превосходительство, ваше благородие и т. п. — и заменяются общими обращениями: господин генерал, господин поручик и т. д. Грубое обращение с солдатами, в частности обращение на «ты», воспрещается».
Этот приказ постепенно стал общим для всей русской армии и сделал для ее разложения не меньше, а существенно больше всей ленинской антивоенной пропаганды. Во всяком случае, благодаря именно этому приказу, отстранившему офицерство от реальной власти, армия обращалась в среду, где эта пропаганда становилась сверхдейственной. Таким образом, Соколов вырастает в исполинскую фигуру по содеянному в ту ночь.
Именно борьба за армию, а точнее, ее разложение, сведение ее действительного значения к нулю, и составляла смысл распри между различными политическими силами в отрезок времени между февралем и октябрем 1917 г. Уничтожить армию как вооруженную опору государства, а после захватить власть — вот основная задача ленинской антивоенной пропаганды.
5 марта 1917 г. в первом номере «Вестника Временного правительства» опубликован указ Временного правительства Правительствующему Сенату: «Временное правительство постановило: учредить верховную следственную комиссию для расследования противозаконных по должности действий бывших министров… и других высших должностных лиц…»
Председателем следственной комиссии Временного правительства назначен известный московский присяжный поверенный Н. К. Муравьев (поэтому комиссию в просторечии называли «муравьевской»). Председатель комиссии имел двоих заместителей. В комиссию также входили четыре члена. Со временем состав комиссии менялся.
И по сию пору стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. (при Временном правительстве) в Чрезвычайной Следственной Комиссии, являются одним из самых ценных исторических материалов.
21 апреля 1917 г. был допрошен бывший председатель Совета Министров князь Н. Д. Голицын.
«Председатель. Вы князь Н. Д. Голицын? Вы проживаете пока в городе Петрограде?
Голицын. Да, Конногвардейский бульвар, 13.
Председатель. Вы занимали пост председателя Совета Министров с 27 декабря?
Голицын. С 27 декабря по 27 февраля.
Председатель. Вы были арестованы?
Голицын. Я скрывался…
Председатель. …Нас интересуют некоторые другие вопросы. Вы были назначены 27 декабря. При каких обстоятельствах и, собственно, по чьему настоянию состоялось ваше назначение?
Голицын. Для меня это совершеннейшая загадка до настоящего времени. Я должен сказать, что мое назначение, как мне было известно, состоялось по ходатайству лиц, которые не пользовались ни уважением, ни доверием. Я должен сказать, что Распутина я не видел в глаза… Других тоже не знал. В 1915 г. императрица Александра Федоровна поручила мне оказывать помощь русским военнопленным. И вот, по делам этого комитета, председателем которого я был назначен, я имел довольно частые доклады у императрицы… 25 декабря, в день Рождества, в час дня, мне говорят, что меня вызывают по телефону из Царского и говорят, что императрица просит меня приехать в Царское в 8 ч. вечера. Меня нисколько это не удивило, так как меня довольно часто вызывали по делам о военнопленных. Я поехал в 7 вечера в Царское. Меня там встречает швейцар и говорит: «Вас приглашала императрица, а примет государь, пожалуйста». Указывает вход к государю, а не к императрице. Доложили государю. Государь меня сейчас же принял и говорит, что императрица занята, а я свободен и вот побеседуем. И начали беседовать о посторонних предметах, о военнопленных, расспрашивал о деятельности нашего комитета… Весь разговор в этом роде. Потом несколько минут молчания, и его фраза: «Я с вами хитрю. Я вас вызвал, не императрица, а я. Я долго думал, кого назначить председателем Совета Министров, и мой выбор пал на вас». Я поник головою, так был ошеломлен. Совершенно не ожидал. Никогда я не домогался, напротив, прослужив 47 лет, я мечтал об отдыхе. Я стал возражать. Указывал на свое болезненное состояние. Политикой я занимался всегда очень мало… Я прямо умолял его, чтобы чаша сия меня миновала, говоря, что это назначение будет неудачно. Совершенно искренне и убежденно говорил я, что уже устарел, что в такой трудный момент признаю себя совершенно неспособным. Переговорив об этом, я думал, что я убедил его и что он изменит свое решение. Я уходил совершенно успокоенный, думая, что чаша сия миновала меня. Понедельник, вторник прошли спокойно. В среду вернулся поздно вечером, после 10 часов, я нахожу у себя этот указ…
Председатель. А когда вы видели в последний раз бывшего государя?..
Голицын. За 3–4 дня до его отъезда в ставку».
А вот показания о революционных днях февраля.
«Председатель. Будьте добры рассказать.
Голицын. Никаких суждений тут не было. Мы ходили растерянные. Мы видели, что дело принимает скверный оборот, и ожидали своего ареста. Приезжал председатель Государственной думы и бывший великий князь Михаил Александрович. Они меня вызвали к себе, и мы вместе с М. В. Родзянко уговаривали Михаила Александровича принять регентство и сейчас же уволить нас, то есть министров. Я со своей стороны признавал, что нельзя самовольно уходить, тем более что я назначен был помимо своей воли… Мы просили Михаила Александровича принять на себя регентство временно, так как государя нет, чтобы он принял хотя бы с превышением власти… Но он на это не пошел. Это была последняя беседа в Мариинском дворце.
Председатель. Вы телеграфировали в эти дни государю или говорили с ним по телеграфу?
Голицын. По телеграфу с ним говорил великий князь Михаил Александрович. А Советом Министров в понедельник вечером, в шесть часов или семь (27 февраля. — Ю. В.), была послана государю телеграмма, которая была составлена и проредактирована министрами Покровским и Барком; в ней сообщалось о тяжелом положении, о том, что войска переходят на сторону фабричных и толпы и что положение трудное. И просили нас сейчас же уволить и назначить лицо, облеченное доверием государя, которое не возбуждало бы недоверия со стороны широких слоев общества.
Председатель. Вы не указывали никого?
Голицын. Нет.
…
Смиттен (член комиссии. — Ю. В.). Князь, скажите, пожалуйста, какого содержания телеграмму посылал великий князь Александр Михайлович царю?
Голицын. Кажется, он телеграммы не посылал: он поехал с военным министром на телеграф, где можно было переговариваться по прямому проводу. Как мне передавали, он предлагал принять на себя регентство. Государь с ним не говорил. Алексеев, кажется, ответил, что государь благодарит за участие, но приедет сам послезавтра, в среду…»
Это очевидно — князь Николай Дмитриевич возглавил правительство по одной причине: он не имел своего мнения и воли и никак не стал бы мешать монарху управлять страной. Безусловно, инициатива назначения исходила от императрицы Александры Федоровны.
Из протоколов допроса само собой следует, что лично князь был совершенно чист. Возраст поставить в упрек?..
Вырвем у небытия образ великого князя Михаила Александровича, пусть и в сухой характеристике Роберта Брюса Локкарта («История изнутри. Мемуары британского агента»).
«В своей казачьей форме он производил приятное впечатление. Высокого роста (предмет зависти старшего брата. — Ю. В.), с красивым лицом, обаятельными манерами и хорошим характером, великий князь мог быть прекрасным конституционным монархом. Он говорил свободно о войне, о недостатке снарядов, необходимости улучшить транспорт и сделал только одно замечание, которое можно истолковать как политическое. «Слава Богу, — сказал он, — атмосфера на фронте гораздо лучше, чем в Петербурге». Он был самым спокойным и, вероятно, наименее самонадеянным из всех великих князей».