Еще более определенно выскажется на этот счет командующий германским Восточным фронтом фельдмаршал Гофман. Он сравнит Ленина с теми смертоносными газами, которые впервые применили немцы.
Кто сомневается, прочтите воспоминания Гофмана. Они были изданы в Ленинграде осенью 1929 г. Сия книжица хранится в моей библиотеке. После многочисленных сжиганий, может, сохранилась еще у кого-нибудь? Вся их, большевиков, «правда» и возможна лишь на всеохватном запрете честного и свободного слова…
Не в счет миллионы жизней. Не в счет голод и неизбывная нужда — пусть лапти, недоед на все обозримое будущее, пусть болезни и ужас перед расправой каждого: зато у власти — РКП(б) и Ленин.
Пусть корячится и горит вся Россия — зато плоть ее, расплавляясь, заполнит свинцовые формы, заготовленные РКП(б). Мир и счастье народам!
Нет Отечества без РКП(б) — яд этот заливали строчками миллионов газет и книг, пока не отравили мозг, кровь, да и костную ткань, целого народа, пока не пошло на изворот сознание людей… Ну несмышленыши, слепыши мы без знания истории партии и «славных» дел Ленина. Ну чисто побирушки и нищие!
А уже кое-какие данные прикопил Патушев, мог бы и развернуть операцию. Все эти Романовы прохлаждались в Дюльбере. После ухода оккупационных войск поздней осенью 1918 г. за охрану Романовых отвечал матрос Заболотный, делами заправлял алупкинский комиссар Батюк — оба эсеры. Заболотный целиком находился под влиянием Батюка, а Батюк — своей жены.
Сам Батюк — из учителей, жена у него, сучка, льнет к умеренности, а тот, знамо, с ней. Дает, наверное, мужику исправно и с выдумкой. Сколько ж таких мужиков: через бабью сиську глядят на мир.
Имение Дюльбер являлось собственностью великого князя Петра Николаевича; оно, разумеется, и поныне там, между Ялтой и Алупкой, под боком у Мисхора. Патушев слыхивал: мол, самое место здоровье поправлять и баб насаливать. Вина — залейся! Да выщелкай контру и весь классово чуждый элемент — и люби, рожай детей: твоя земля, трудовой люд!
Весной 1919 г. в Крым ворвались отряды Махно и Дыбенко. Численно слабые добровольческие части попятились к Керчи, имея в тылу Кубань. Срочная эвакуация Романовых стала неизбежной. Поглядывал Патушев на карту и серчал: не достать. Правда, и Пермь уже была сдана Колчаку.
Обидно Патушеву: ведь хана мировому капиталу, вон по Уралу всех Романовых пустили в распыл, а эти уходят (но это будет еще впереди)…
О Крыме тех месяцев упоминает в воспоминаниях Петр Николаевич Врангель:
«После тревожной, нервной жизни в ставке, я поражен был найти в Крыму совершенно иную, мирную и, так сказать, глубоко провинциальную обстановку.
Еще с первых дней смуты сюда бежало из Петербурга, Москвы и Киева громадное число семейств. Люди в большинстве случаев богатые и независимые, не связанные службой или покинувшие ее, и в большинстве случаев столь далекие от политической борьбы и тревожных переживаний большинства крупных центров России. В окрестностях Ялты проживала после переворота и большая часть Членов Императорской Семьи… Многие старались перенести сюда привычный уклад петербургской жизни.
Грозную действительность напоминали лишь известия, довольно неаккуратно приходившие с почтой. Через несколько дней после приезда я узнал из газет о трагической гибели генерала Духонина и бегстве Быховских узников…»
«Террор — это средство убеждения» — вот такую сабельно-пулевую мудрость исторгнул Ленин, его мозг, что уже более полувека хранится в сверхсекретной лаборатории и с благоговением изучается срез за срезом. Неповторимо огромный человек — надо срезать (и как можно тоньше для тонкости опыта) и выщупывать самыми совершенными микроскопами. Иначе и не понять, как могла народиться подобная глыба ума. Все десятилетия размышлений над книгами и историей человечества отлил в данной краткой фразе. Начертал буква за буквой (а писал бойко, размашисто — дай Бог угнаться за мыслью) — и свел скулы в металл. И глаза сузил в щелки — имел этот великий человек обыкновение щуриться.
Лишь через неограниченное насилие воспринимал Главный Октябрьский Вождь настоящее и будущее. Ничто иное не способно соединить общество — он в этом уверился, и формулы дают лишь один ответ: террор! Лучшее вразумление — террор и страх в степени ужаса, превращения в покорное и на все согласное стадо. Нож у горла — нет надежнее средства для строительства социализма и выведения «правильных» людей.
Раб столь прочно застрял в этом профессорствующем революционере, что видел он пришествие рая только через убийства и разрушения. На том и закостенел дух великого «врачевателя» мировых недугов.
Исцелит насилие.
Дабы приспела сия благодать, следует убивать, принуждать и подавлять свое в каждом. Толстовской любовью не подступишь к справедливости и счастью. Следует выбить буржуазию и всех, кто с ней, до последнего человечка, пусть и женщин, и малых детей, — по крайней мере после не принесут хлопот. Да, если угодно, бойня, но во имя трудового народа.
Исцелит насилие.
И прорезь прицела, порыскав, замерла у виска России. Вот это самое место и предсказали «вещие» книги (на всех языках и все о том же), потому что искал он одно: «Террор — это средство убеждения».
Вождь сам не стрелял и не отнимал вещи. Зачем? Он высекал из сознания слова-приказы и записывал на бумагу. А уж потом слова запекались в свинец и ужас.
Вот во что обращается обыкновенная книжная мудрость. Наравне с голодом ее власть, голодом и ужасом расправы.
В конце марта 1919 г. к берегу, у Дюльбера, подошел дредноут «Мальборо» — сам английский король побеспокоился. С так называемой Юсуповской пристани катера доставили на дредноут обеих сестричек убиенного Николая Второго — Ольгу и Ксению с семьями, его дядьев — грозного Николая Николаевича (бывшего Верховного главнокомандующего пятимиллионной русской армии в начальный период мировой войны — 1914–1915 гг.) и кротчайшего Петра Николаевича: оба внуки Николая Первого. С ними погрузилась и мамаша бывшего императора Николая Второго — Мария Федоровна. Эта маленькая изящная датчанка пережила своего мужа-увальня — Александра Третьего — более чем на треть века и преставилась в 1928 г. на 81-м году жизни. Сие не дано уже было знать доблестному чекисту Патушеву — принципиальному и беззаветному борцу за народное счастье. Схарчила его «женевская» уродина еще до тревожного 1941 г.
Ольга Александровна была замужем за принцем Ольденбургским, разведясь с которым вышла замуж в 1916 г. за полковника В. А. Куликовского. В доме Романовых это отозвалось настоящим скандалом. Сестра русского царя может выходить замуж только за принца. В эмиграции она занялась живописью и скончалась в 1960 г. в Торонто (Канада).
Ксения Александровна состояла замужем за великим князем Александром Михайловичем. Впоследствии они эмигрировали в Бразилию.
А тогда по настоянию Марии Федоровны дредноут «Мальборо» простоял на ялтинском рейде добрых трое суток: грузили беженцев, штыки им в глотки! Прошляпила братва такой исторический момент. Всех можно было взять да к стенке!
Мучила лихорадка Патушева, когда он проглядывал карту мира. Дух захватывало! Скорее, скорее пожар мировой революции!.. Не выдерживал и глотал спирт (в тумбочке, за графином с водой, — длинная черная бутыль). А, никто не заметит! Да без спирта здесь нельзя…
Зажмуривался, а у самого в глазах карта мира расходилась крохотными красными флажками…
Как и вся партия, крепко верил он вслед за Лениным в неизбежность всемирной революции.
До екатеринбургских и крымских Романовых, то бишь Салтыковых-Ангальтских, руки не достают, так другие паразиты имеют нахальство чаи распивать да сладко спать. Не лежит душа у председателя пермской губчека к здешнему владыке. Ну в проповедях всякие вредные намеки подпускает, ну какие же мы антихристы?! И вообще — князь черного и белого духовенства!
Однако, как член партии и заслуженный революционер, товарищ Патушев вникал: в лобовую нельзя — затронет чувства верующих и прочих несознательных, а они пока архиважный элемент в утверждении нового порядка. Арестовать? Из центра распорядятся освободить, лучше и не пробовать. А как еще? Эсерам епископ вовсе без надобности.
Ну потерял покой товарищ Патушев! На работу спешит — слева особняк епископа, с работы — справа тот же мракобесный особняк. Аж корячит на тот бок, с которого тот таращится окнами. И вот так кажинный день!
Стал члену партии Патушеву этот епископ мерещиться даже ночами. И понял председатель губчека: не только для пользы революции надлежит действовать, но и для пользы своего здоровья. На все годы вперед расписал товарищ Патушев свою энергию как составную часть мировой революции.
Однако Всевышний милостив. Возвращается однажды товарищ Патушев из своего тишайшего учреждения, а уж город — давно по своим постелям, поскольку у председателя губчека вся работа за полночь. Само собой, шагает мимо епископского особняка. И примечает революционным оком огонек на втором этаже — жиденький, ну как есть никудышный. Скинул чекистскую куртку, фуражку, сапоги — и с карниза на карниз к тому огоньку. Уперся локотками в подоконник: мать честная, у лампадки сам, молитвы бормочет.
Ну разве не Божье это знамение — огонек в ночи?
Расчехлил товарищ Патушев маузер и дал верный выстрел в череп растлителю народного сознания.
И вознеслась к Богу душа раба его Палладия (так рассказывал товарищ Патушев Самсону Игнатьевичу) — епископа Пермского и Соликамского. Ну как арбуз, треснул дядя! Славная машинка — маузерчик, для верных нужд умные люди выдумали. Экое скорострельное диво… И опять беспокоит Мундыч (так по детским летам переделал я отчество Дзержинского — Эдмундович; ну Мундыч и есть!), а у Патушева ответ уже до последнего словечка расписан: нет мочи, эсеры шалят. Один Плешков чего стоит. А Берсеньев? Зампред Мотовилихинского Совета (а сам думает: ребята хоть куда!). Просто сатанинская губерния!
В столице — шуму! Что ни день, служба по убиенному рабу Божию Палладию (а может, Андронику). Сам святейший патриарх Тихон снаряжает синодальную комиссию: не верит в эсеровы шалости. Ну какой эсерам прибыток от убиенного епископа?
Вынужден допустить к себе комиссию Мундыч. Просят сущий пустяк: разрешить свое расследование. И опять дает согласие председатель всероссийской чека, а куда денешься? Этого вот Патушев не учел: нельзя ставить начальство в неудобное положение.
И опять-таки убедился товарищ Патушев, что святейший патриарх недюжинной образованности старик, почти взаправду святой: прибыли в Пермь отнюдь не Ванюха с Петрухой. Ну совсем не те следователи, на которых, по чекистскому опыту Патушева, держится сыск. Ловко, ох как ловко нащупала комиссия концы! Уж какой Патушев председатель губчека, коли не проведал бы. Нет, вовсе не напрасно избрали Тихона патриархом Московским и всея Руси.
Раз концы в руках, повезут эти контры в рясах материал на него, Патушева, заслуженного и преданного работника партии. А как же с приложением энергии на все годы мировой революции? Пламенно любил Патушев революцию и себя в ней.
«Не бывать такому!» — постановил он.
Однако расчет потребовался: кончать здесь, в подведомственной губернии, — риск: дознается Феликс Эдмундович. И наметил товарищ Патушев станцию на пути к Вятке, ну совсем захолустную на людишек, а главное — уже не в его губернии, и «снял» там этих самых козлов. Обида душила Патушева, отвез их на подводах в чащобу, грузовиков там и не видывали, и не пройдут (прикидывали)… — и с верными помощниками под залп тех гадов!