— Вы уже в курсе? — Голос в трубке был, как всегда, бодр и деловит.
— Да, — с ходу соврал министр.
Он с трудом дотянулся до прикроватной тумбочки и брякнул ладонью по клавиатуре компьютера. Вместо привычных котировок акций на Нью-Йоркской бирже во весь экран зелеными буквами пульсировала надпись: «УФОЛОГИ ЕДУТ НА КОНГРЕСС». Трубка в руках министра дрогнула. Неприятно засосало под ложечкой.
— Прочитали? — поинтересовался голос из центра Москвы.
— Да, — обреченно ответил министр и обвел глазами комнату в поисках скрытых камер.
— Ну и как?
— Дело плохо. — Министр пожал плечами и снова замолчал.
— Хуже, чем вы думаете. — Голос Кремля стал чуть громче, а напряжение медленно полезло из трубки прямо в министерское ухо. Печатая каждую букву, словно опытная секретарша из приемной ФСБ, главный голос страны четко произнес: — На конгрессе будет Холодов!
— Ой! — тихонько взвизгнул министр.
К этому моменту он уже почти встал с постели, но теперь снова сел и принялся по часовой стрелке тереть грудь ладонью.
— Вот именно, — ответили ему.
— Но он же прокурор! Что ему там делать? Я же не хожу в оперетту!!! — Министр окончательно проснулся и пришел в себя.
— Зря, — коротко резюмировали на другом конце провода. — Но сейчас не об этом. Две недели назад Холодов арестовал состав с какими-то камнями. Что излучает эта куча щебня, наши эксперты до сих пор понять не могут. По документам, в вагоне… хм… метеориты. Прокурор считает, что это неправда. А вот это уже, как вы догадываетесь, — очень большая проблема! Наши аналитики уверены, что разоблачать обман он пойдет прямо на конгресс, и, как обычно, глядя этим фанатикам прямо в глаза… Одним словом, ситуация чрезвычайная!
— Почему мы? — жалобно спросил в трубку министр, разглядывая старомодную крышку телефона правительственной связи, украшенную вместо кнопок с цифрами огромным золотым гербом.
— А кто? — коротко спросили на другом конце провода.
— Ну я не знаю… Ученые, что ли… ФСБ, на худой конец.
— Может, министра образования подключить? — На другом конце провода послышалось раздражение. — Повторяю, ситуация чрезвычайная! Вы — министр. Еще вопросы есть?
— Нет.
— А у меня есть. — Собеседник опять говорил спокойно и по-деловому.
— Слушаю вас.
— Так вы все-таки министр?
— Да, — как-то неуверенно ответил министр.
— Тогда всего доброго, — донеслось из Кремля, и в трубке воцарилась тревожная тишина.
Гражданин проснулся рано. Ровно в шесть утра его темно-серые, почти стальные глаза открылись и энергично пробежали по потолку в поисках мокрых пятен от протечек. Железобетонная плита над головой сохраняла девственную белизну.
— Жаль… — с кровожадной тоской произнесли твердые тонкие губы.
Соседи сверху ему не нравились, но предъявить им было нечего. Эти люди вели себя крайне подозрительно. Ровно в двадцать два по Москве они выключали телевизор. Тут же умолкал их ребенок, причем так резко, будто его убили. В восемь утра жильцы покидали квартиру, а в восемнадцать тридцать появлялись снова. Гости к ним не ходили и пьяных драк не устраивали. Они не давали повода для борьбы и классовой ненависти. Это угнетало.
Холодный душ несколько успокоил душу. На кухню Гражданин вышел в своем обычном настроении. Злой и беспощадно справедливый. Твердой походкой он приблизился к холодильнику и рванул на себя ручку, будто пытался застать там кого-то врасплох. Не получилось. На холодных полках в безупречном порядке стояли пакеты с молоком. Коричневого цвета яйца все так же содержали в себе замерзших недозрелых птенцов, а кусок жирной ветчины намертво прилип к упаковочной бумаге.
— Отнято у животных насильственным путем, — задумчиво произнес Гражданин, остановил взгляд на ветчине и добавил: — А в некоторых случаях совершено убийство…
Он достал из холодильника яйца и придирчиво сравнил маркировку на скорлупе с цифрами на упаковке. Результат проведенного дознания был занесен в блокнот, на мягкой черной коже которого многозначительно блестело золотое тиснение: «На вечную память».
Стандартный завтрак был съеден в рекордно короткие сроки. По-военному стуча вилкой о тарелку, Гражданин мужественно преодолел приступ угрызения совести и употребил в пищу четыре жареных яйца с куском свинины. Чашка чая растительного происхождения нейтрализовала возникшую напряженность.
Еще несколько минут Гражданин полоскал рот, затем рассматривал в зеркале свои ровные крепкие зубы. Расческа ему была не нужна. Короткая стрижка больше напоминала стальную каску, тонко намекая, что ее обладатель постоянно находится в состоянии войны. Рано появившаяся седина придавала его светлым волосам металлический оттенок. Он надел синий прокурорский китель и удовлетворенно кивнул своему отражению в зеркале. Форма идеально соответствовала воинственному содержанию.
Гражданин подошел к окну. Внезапно его плечи вздрогнули. Спина напряглась. Голова несколько раз повернулась, шейные позвонки с хрустом встали на место… Врагов было четверо!
Темно-серые глаза замерли, прицеливаясь. Посреди детской площадки, ни о чем не подозревая, стояли трое мужчин и женщина. Мужчины жадно пили пиво. Крупная женщина манерно курила, перепачкав губной помадой фильтр сигареты, зубы, пальцы и даже ладони. А вокруг с истошным лаем остервенело носились собаки. Иногда животные замирали, и тогда из них падало и лилось на землю нечто нестерпимо вонючее. Собаки были крупные. Вони было много.
Гражданин у окна улыбнулся и тихо произнес:
— Собаки…
Утро, казалось, так бездарно загубленное тихими соседями, понемногу обретало смысл. На строгом, будто выжженном полярным солнцем лице Гражданина проступила катастрофическая одухотворенность. Четко печатая шаг, мужчина подошел к телефону, поднял трубку и энергично нажал несколько кнопок.
— Говорит прокурор города Павел Холодов! — торжественно прозвучало в трехметровом коридоре. — Мне нужен ОМОН. В моем дворе обосновалась устойчивая преступная группа! Двор оцепить. До моего появления ничего не предпринимать.
Павел Карлович положил трубку, провел рукой по коротким жестким волосам и холодно произнес: «Эти люди не любят Родину!»…
Через десять минут трое мужчин и женщина лежали на земле рядом со своими питомцами. Ротвейлер, бультерьер, доберман и ризеншнауцер под тяжелыми взглядами людей в масках тихо скулили, как последние пуделя. Их хозяева, перепачканные продуктами собачьей жизнедеятельности, замерли, тесно прижавшись друг к другу. Пиво не было допито, сигареты не были докурены. Утро не задалось.
Бронированные автобусы с синими мигалками на крышах перегородили арки, ведущие со двора. Люди в черном, с автоматами наперевес, в хорошем темпе обыскивали подъезды и подвалы, вытаскивая на улицу заспанных бомжей. Крысы и кошки рванули врассыпную. На двор наехал ПОРЯДОК.
Павел Карлович Холодов вышел из подъезда, громко хлопнув дверью. Улица замерла. В полной тишине были слышны только твердые шаги прокурора и урчание в желудке какой-то собаки. Гулко отраженная от стен прокурорская поступь заставила биться в унисон сердца и людей, и животных. Жильцы домов принялись в спешном порядке зашторивать окна. Собаки снова завыли. В одном из автобусов командир группы ОМОНа натянул маску на лицо, до самого подбородка, и вплотную придвинулся к водителю, с хрустом сжимая в руке рацию. Шофер тоже натянул маску и пригнулся.
— Это он! — в полной тишине прошептала с земли женщина.
Шепот ураганом долетел до самых верхних этажей.
— Кто? — выдохнул перегаром лежащий рядом с ней мужичок из собаководов.