В Москву приехали около двенадцати часов дня, и Зотов разрешил всем участникам операции на два часа съездить домой.
Отдых был необходим, впереди ждала большая работа. Было ясно, что с арестом Ложкина дело далеко не закончено, наоборот, только теперь оно приобрело настоящий размах. И, как всегда в таких случаях, все были так захвачены событиями, что приказ Зотова был выполнен с явной неохотой.
Вечером того же дня Софрон Ложкин сидел на допросе в кабинете Зотова.
После обычных анкетных вопросов Зотов сказал:
- У вас солидный стаж, Ложкин. Первый раз вас судили еще в тридцать втором. За что?
- Мальчишкой был. Взяли одну церквуху под Смоленском и стукнули попика, - охотно ответил Ложкин и усмехнулся. - В порядке борьбы с религиозным дурманом.
- А следующий - в тридцать девятом году, за что?
- Тоже церквуху, под Москвой, давили духовенство.
- Судя по стилю изъятого у вас письма, вы сами принадлежали когда-то к этому сословию?
Ложкин презрительно фыркнул.
- Два года звонарем у себя в деревне был. Духовный слог я изучил позже. Все-таки церквей десять в те годы взяли. Ну, а с кем поведешься, от того и наберешься.
- А ведь вы лжете, - спокойно возразил Зотов. - И насчет первой судимости, и насчет звонаря. Первый раз вы судились за поджог, вместе с отцом. Припоминаете? Нет? Хорошо. Напомню. В том году у вас в деревне колхоз создали. Вы убили сторожа и подожгли амбар. Туда со всей деревни колхозники свели лошадей и коров. Подожгли умело. Весь скот погиб. И не звонарем вы были, а кулаком - первая кулацкая семья на деревне. Церквами вы действительно занялись, но позже. Так, что ли?
- Бухгалтерия у вас поставлена, - криво усмехнулся Ложкин. - Ну, допустим так.
- Не допустим, а точно, - поправил Зотов. - Теперь скажите, кому писали это письмо?
- Дружку одному. Я его все равно не заложу. Так что и не допытывайтесь. И вообще зря со мной возитесь, - безмятежным тоном добавил он. - Все равно убегу.
В комнату зашел Сандлер.
- Убежите? - переспросил он, усаживаясь на стул рядом с Зотовым. - Спасибо за предупреждение. Вы в МУРе еще не бывали?
- Не имел счастья, - любезно ответил Ложкин. - Все на периферии работал, там и сажали.
- Так, так, - продолжал допрос Сандлер. Скажите вот еще что. У нас есть сведения, что кто-то пытался помешать вам в той краже на Песчаной. Кто это был?
- Шут его знает, - в полном недоумении пожал плечами Ложкин. - Сам не знаю, что за фраер такой. Видно, не из ваших, а то бы мне это дельце не обделать. Но попадись он мне…
- Что же он вам сказал?
- Говорит, проваливай отсюда, не то тебе орешек. Ну, я ему кулак под нос и сунул. Он было зачем-то в карман полез, да тут точильщик из подъезда вышел, он и отскочил, а потом и вовсе смылся.
- Наверно, вашего поля ягодка.
- Нет, - уверенно возразил Ложкин. Видно было, что его этот вопрос тоже занимает. - Нет. Я ему кое-что загнул, но он нашей музыки не понимает.
- А вы с ним тогда первый раз встретились?
- В том-то и дело, что нет. Мы… то есть, я, когда наколочку на эту хату делал, дня за два до этого, то он тоже во дворе крутился.
- А приметы его запомнили? - спросил Зотов.
- Это бросьте, - зло усмехнулся ему в ответ Ложкин. - Помогать вам не собираюсь. Ежели нужен, ищите сами.
- Чепуха! - уверенно произнес Сандлер, многозначительно посмотрев на Зотова. - Это какой-то случайный человек, вот и все. Вы мне вот что скажите, Ложкин. Из родных кто у вас есть?
- Сестра одна, Зоя.
- Кем работает, где?
- Официанткой, в кафе «Ласточка».
- Ну, а Папаша? - равнодушным тоном спросил Зотов. - Он разве не родственник ваш?
- Такого не знаю, - так уверенно и спокойно возразил Ложкин, что если бы Зотов не был твердо уверен в противном, даже его смутил бы этот тон.
- Не знаете? Что ж, мы вас постараемся скоро познакомить, - усмехнулся Сандлер. - А семьи у вас нет?
- К чему она мне, семья? В моей жизни только обуза.
- Жизнь у вас действительно собачья. И хищник вы опасный, - кивнул головой Сандлер. - А играете под культурного человека, папиросы дорогие курите, ноги при входе вытираете.
- Привык иметь дело с культурными и состоятельными людьми, - нахально улыбнулся Ложкин.
- И не надоело, Ложкин? - серьезно спросил Сандлер. - За последние двадцать лет вы были на свободе всего восемь. Да и свобода-то относительная. Тошно от нее должно быть. На слезах других людей жизнь свою строите.
- Поздно уговаривать, - грубо ответил Ложкин. - Я сам теперь кого хочешь уговорю. - Он побагровел, глаза налились кровью и, рванувшись со стула, крикнул: - Грабить буду!… И убивать буду!… Воспитатели!… Ненавижу! Всех ненавижу!…
Сергей еще никогда не видел такого яростного, чисто звериного оскала на человеческом лице и внутренне содрогнулся от отвращения и гнева.
Сандлер спокойно прищурил глаза и тихо произнес:
- Хорош. Ничего не скажешь.
Допрос продолжался около трех часов. Когда Ложкина увели, Сандлер сказал: