Я не мог сомкнуть глаз, хоть страшно хотелось спать. Все думал, как же мне быть? Я считал бы себя счастливым, если бы мог из этой живой могилы передать весточку моим любимым. Я был бы на седьмом небе, если б жена, сынишка, старушка мать, близкие и друзья, оставшиеся еще на свободе, узнали, что я жив, что самое страшное уже позади — я выдержал первые тяжелые испытания, — меня не смогли сломить, запугать, не пал духом, остался полон веры и надежды, прошел тут целую «академию», и, если погибну, пусть не верят, что я кривил душой, оказался изменником, «врагом народа». До последней минуты я останусь честным человеком, верным своим идеалам…
Но что это? Почему так долго не открывается дверка «кормушки» и я не вижу моего ангела-хранителя? Неужели упустил свой шанс? Почему я сразу же, не задумываясь, не сообщил парню номер телефона и не попросил позвонить, передать привет и, если это возможно, узнать, как там они поживают? А вдруг это не провокация и паренек принесет мне долгожданную весточку из дому? Случилось бы такое чудо, выросли бы у меня крылья, и я выдержал бы все: издевательства, пытки, угрозы, мытарства…
Столько мыслей нахлынуло, что голова шла кругом!
Да, видать, по глупости я упустил такую счастливую возможность.
Это был единственный шанс связаться с домом, передать весточку. Прозевал… Но мучило и другое: нет, я не могу рисковать свободой моей семьи! Находишься среди зверей, жестоких, бездушных лиц. Они способны на все пакости, могут заварить такую кашу, что потом ее не расхлебаешь.
Давно не был я в таком безысходном положении, как теперь, никак не мог решить, что же делать?
Голова раскалывалась от наплыва тяжких мыслей, когда я вдруг услышал за дверью медленные шаги. Я увидел в оконце моего охранника. Наши глаза встретились, и в это мгновенье я окончательно убедился: такие глаза не могут быть у плохого человека, они не могут фальшивить, обманывать. Им можно верить!
Я решительно сделал шаг к двери и тихонько, сильно волнуясь, прошептал ему на ухо номер своего домашнего телефона и то, что передать моим родным.
Он, естественно, ничего не записал, только дважды повторил номер телефона и сказал, что ответ принесет через двое суток, когда снова придет на дежурство.
Паренек тревожно посмотрел во все стороны, не следит ли за ним кто-нибудь, быстро достал из кармана маленький, едва заметный огрызок карандаша, листик бумаги и подал:
— Быстренько напишите несколько слов… Чтобы вы не сомневались… Передам в руки… Быстро!
Я дрожащей от волнения рукой набросал несколько слов.
Пряча бумажку, он прошептал:
— Прошу вас, не волнуйтесь… Постараюсь все для вас сделать. То малое, что в моих силах… Клянусь!
Он еще что-то хотел сказать, но ему, видно, помешали, и он бесшумно закрыл «кормушку».
Снова начались мои терзания. Они не прекращались ни на мгновенье. Я не переставал думать, правильно ли поступил, не допустил ли непоправимую ошибку? В моем уставшем мозгу возникали страшные картины, как все может обернуться, если… Но что-либо изменить, исправить было уже поздно. Мой новый знакомый был уже далеко, и я вряд ли его так скоро увижу снова. Вместо него в «кормушку» заглянул мордастый надзиратель, который столько ночей не давал мне спать.
Сменился мой молодой, незнакомый друг.
Друг ли?
Прошло немного времени, и надзиратель ударил кулаком в дверь и пробасил хриплым басом:
— Подъем! Кончай ночевать… Ходи…
Но я уже давно не спал. Этой ночью сон меня не брал…
Потянулись томительные часы, дни и ночи ожидания. Боже, сколько здоровья они отняли у меня, даже трудно себе представить. Я уже ни о чем не думал — хоть бы издали увидеть того парня, узнать по его глазам, выполнил ли он мою просьбу или подвел, обманул. Не опростоволосился ли я, не сглупил ли?
Ах, какая досада! После четырех лет пребывания на фронтах, в огне, после всего пережитого я вынужден томиться за этими ржавыми решетками в ожидании, может, молодой охранник смилостивится надо мной и с большим риском для жизни доставит мне весточку от моей семьи. За что, за какие грехи я наказан? Неужели свет перевернулся? Просто не укладывается в голове, что происходит в нашей стране?
Нет, такого еще свет не видал! Сколько надо иметь желчи, ненависти, презрения к народу, чтобы придумать такую нелепость!
Весь мир потрясен и возмущен репрессиями в нашей стране. От нас отворачивается лучшая часть мировой интеллигенции, люди протестуют, требуют освободить узников дикого произвола, прекратить провокации против ни в чем не повинных людей, но наши «блюстители порядка» делают вид, что все у нас идет нормально.
Закрываю на несколько мгновений глаза и вижу перед собой моих друзей, коллег — талантливых писателей, честных патриотов отчизны. Большинство из них совсем недавно вернулись с поля боя, выполнив свой священный долг по спасению от фашистских палачей родной земли. Люди только что сбросили с себя военные мундиры и приступили к мирному труду. А сколько писателей сложили головы на фронтах! И какие-то подонки издеваются над светлой памятью героев.
Мне приходят на память павшие в боях прекрасные мастера слова: Миша Хащевацкий, Григорий Диамант, Матвей Гарцман, Олевский, Гельмонд, Аронский, Лопата, Бородянский, Редько, Дубилет, Григорий Дубинский, Коробейник, Альтман, Гольденберг, Тузман… — это те еврейские писатели, которые жили и творили на Украине, а если посчитать павших писателей других республик, Москвы, Ленинграда…
Боже мой, как медленно тянется время! Кажется, оно вообще остановилось и не двигается. Как пережить мне эти двое суток? Сорок восемь часов. Когда вновь заступит на дежурство мой добрый ангел? А добрый ли он? Не подведет ли меня и мою семью? Все равно, лишь бы дожить до той минуты, когда я увижу этого блондинистого зеленоглазого парнишку, ничуть не похожего на заядлого тюремщика, по воле судьбы оказавшийся у дверей моей тюремной камеры…
И вот он появился! Как добрая весть, как первая весенняя ласточка, и мне улыбнулось счастье, обрадовало мою наболевшую, истерзанную душу, вселило надежду.
Затаив дыхание, вслушивался, как он подошел к двери, осторожно стал открывать «кормушку», испуганно оглядываясь по сторонам.
Глубокая ночь. Одни арестанты уже давно спят, другие сидят у следователей, дают «ночные показания». Я нетерпеливо стою, точнее, замер у дверей, вслушиваюсь в дыхание человека, стоящего совсем рядом. Сердце мне подсказывает, что это он, долгожданный.
Я не ошибся. Он заглянул в камеру и, увидев меня, улыбнулся. Лицо его озарилось каким-то внутренним светом, добротой, нежностью. В эту минуту трудно было сказать, кто из нас был счастливее — он или я!..
Взволнованный и радостный, он шепотом сказал:
— Привет вам от жены и сына… Я им позвонил, и они вышли в садик. Мы встретились. Я им рассказал о вас. Как они обрадовались, если бы вы видели! Просили передать, чтобы вы держались, не падали духом. Ваши добрые друзья хлопочут о вас. Надеются, что скоро будете дома… О сыне, жене не беспокойтесь. Их не обижают… Только жену уволили с работы… Подыскивает другую работу. Сказали, что все кончится хорошо, не волнуйтесь о них… Мамаша плачет, но держится молодцом. Сказала, что пойдет к начальникам, которые вас так обидели, и побьет им окна…
Паренек быстро огляделся, достал из кармана скомканную записочку и подал мне:
— Быстренько прочтите, порвите и верните мне, — затаив дыхание, прошептал он, — я ее выброшу… Если начальство ее найдет, нам обоим плохо придется… Поняли?
И дверца «кормушки» захлопнулась.
Сердце мое чуть не выскочило из груди. Я отвернулся от оконца, стал к нему спиной и, дрожа от нетерпения, стал лихорадочно читать. Буквы прыгали перед глазами, но я отчетливо видел почерк жены, сына и лихорадочно пробегал строчки самых дорогих для меня на земле людей.
Слезы душили горло, и я с трудом сдерживался, чтобы не заплакать. Прошел войну, видел столько смертей, горечи, бед, в каких только переплетах не перебывал и ни разу не заплакал, а вот теперь…
Надо было спешить, разорвать записку и вернуть клочки моему спасителю. И все же еще раз прочитал долгожданные строчки, чтобы сохранить в памяти каждое слово, каждую букву. Кто знает, когда выдастся еще такой случай!
Казалось, в мою камеру заглянул свет солнца и принес мне несказанную радость. Я ожил, словно наново родился, обрел свежие силы, чтобы выдержать все, что мне еще предстоит в этой проклятой жизни. С высоко поднятой головой понесу свой крест.
Как ни было трудно мне разорвать на кусочки записочку — эту дорогую сердцу весточку из родного дома, от моих любимых и родных, — но я не имел права хранить ее при себе. И, последний раз перечитав, я, скрепя сердце, разорвал ее на мелкие кусочки и передал моему молодому другу, чтобы он их сжег, уничтожил.
Давно я не был так взволнован и счастлив, как в эти минуты. Не знал, как и когда смогу отблагодарить юношу. Я многое обрел и в первую очередь убедился в том, что мир не так уж плох, мир не без добрых людей. Сохранилась еще людская доброта и порядочность. Стало быть, не все еще потеряно. Стоит жить и бороться! Небо не упало еще на землю. Существует на свете совесть. Значит, наберись сил и мужества, отстаивай свои права, и правда восторжествует!
Это мрачное, казарменного типа здание расположено в самом центре столицы республики, на Владимирской улице. Высокая темная стена с широкими окнами, глядящими на шумную улицу, внешне даже кажется привлекательной. Окна всегда ярко освещены мощными электрическими лампами, создавая впечатление, будто там, внутри, царят постоянно праздничное веселье, мир и благоденствие. Но люди издавна почему-то обходят это домище стороной.