— Это… это потому, что я еврейка?
— Нет. Среди лучших моих друзей есть несколько евреев. — Он горько рассмеялся. — Да что говорить. Все равно бессмысленно.
Я не ответила. Али прищурился и выпустил колечки дыма.
— Дело не во мне, — сказал он резко. — Лично я ничего не имею против евреев… Я тебе уже говорил, хотя ты, кажется, мне не веришь. Но в Саудовской Аравии евреи нежелательны. Моей семье это не понравится. Мой брат просто перестанет со мной разговаривать.
— А откуда они узнают? — спросила я. Али повернулся, и уставился на меня. — На еврейку я не похожа, — продолжала я. — Фамилия Лански тоже самая неопределенная. Она может быть и русской, и польской. Действительно, откуда они узнают, если мы сами не скажем?
— Это бред, — сказал Али. — Разве можно обманывать в подобных вещах?
Я сделала вид, что задумалась.
— Да, — сказала я, — я могу.
— Так нельзя. Люди должны исповедовать свою веру. Даже евреи, — добавил он великодушно.
— Али, ты когда-нибудь видел, чтобы я исповедовала свою веру?
— Я не обращал внимания, но вроде нет.
— Потому что у меня нет веры. Иудаизм так долго подавлялся в Советском Союзе, что для меня он ничего не значит. За два поколения мы полностью ассимилировались.
— Тогда что же делает тебя еврейкой?
— То же, что тебя арабом.
— Нет, это бред, — снова сказал он. — Предположим, что мы на это пошли, хотя, конечно, не пойдем. Но просто предположим, ради любопытства — так какая же у тебя тогда религия?
— Русское православие, — подсказала я.
— Это католичество или протестантство?
— Ни то, ни другое. Это отдельная ветвь христианства. Они не признают авторитета Папы римского, и их священникам разрешены браки. В церковном вероучении они исповедуют Триединство. Если хочешь, я еще что-нибудь узнаю. Разве меня будет кто-нибудь проверять?
— Да ни в коем разе. Мы же на это не пойдем… Как ты могла даже предположить такое?
— А я действительно не вижу каких-то проблем. Я же не верующая. Так какая мне разница, какую веру исповедовать?
Али закурил еще одну сигарету.
— Мои дети должны вырасти мусульманами, — сказал он.
— И прекрасно.
— Прекрасно? И всего-то? Тебе что, все равно?
— Я уверена, что это прекрасная религия, — сказала я. Хотя, по правде говоря, вовсе не была в этом уверена. Не важно. Я не планировала иметь от Али детей.
— Так ты могла бы перейти? — спросил он вдруг.
— Перейти?
— Да. Перейти в ислам.
Я сделала глубокий вдох и медленный выдох.
— Пожалуйста… не спрашивай меня об этом, — прошептала я. Я еще не знала, как далеко готова зайти ради своей цели.
— Прости, забудь, что я сказал. Тебе не следует этого делать, хотя некоторые женщины идут на это. Я не одобряю такие фальшивые обращения в другую веру. Я убежден, что это должно идти от сердца.
— А ты, Али, кажется, и сам не очень-то верующий.
— Нет, верующий. Я знаю, что вроде не похоже на это. Пью алкоголь, ем запрещенную еду, забываю молиться. Все это неважно. Это не вызывает у меня чувства вины.
— Почему?
— Здесь, в Америке, я далеко от Бога. Здесь не важно, что я делаю. Но дома совсем иначе. У нас есть святые места. Мекка и Медина. Паломничество в Мекку — самое глубокое переживание всей моей жизни. Я бы не смог жить без ислама. Это наше наследство. Он и делает нас такими, какие мы есть. — Он замолчал. Я тоже молчала. — Ты не будешь счастлива в Саудовской Аравии, — добавил он спустя какое-то время.
— Но Россия тоже была не подарок, — сказала я. — Я везде буду счастлива, если только с тобой.
Али покачал головой.
— Я не знаю, в чем тут дело — в вере или в чем-то ином, — сказал он задумчиво. — Многие саудовцы, учившиеся за границей, привозят домой жен-иностранок. Это вполне допустимо, и к тому же единственный способ избежать навязанного брака. Некоторые из этих жен переходят в ислам, некоторые — нет. Но в любом случае большая часть таких браков кончается разводом. Жизнь в Саудовской Аравии тяжела для иностранок. Они не могут привыкнуть к нашим традициям. Они не хотят носить чадру. Чувствуют себя подавленными. Кончается тем, что они возвращаются к себе домой.
— А трудно получить развод в Саудовской Аравии?
— Нет, скорее даже легко. И все-таки зачем начинать то, что все равно не получится?
— Я не понимаю всех этих разговоров насчет чадры, — сказала я. — По правде говоря, я бы не возражала ее поносить. А то здесь глазеют на тебя, свистят, реплики отпускают. Кому это нужно? В некоторых случаях чадра была бы благом.
Али хохотнул:
— Ты сама не знаешь, что говоришь.
— Может, и не знаю. Но почему бы нам не попробовать на годик. Если я действительно не выдержу или если ты устанешь от меня, я уйду. Ты ведь знаешь, что я не гонюсь за твоими деньгами. Мне ничего не будет нужно, только билет до Нью-Йорка.