— Я не могу пробовать. Не переживу разочарования, — ответила она.
— Тогда пробовать не будем. Станем жить.
— А если я тебе потом разонравлюсь? Если ты решишь, что это все ошибка?
— Как много если. Не решу.
— Слишком самоуверенно, — она вздохнула.
— Маш, так ты у нас неуверенная, а если еще и я буду таким же, то мы точно никуда с места не сдвинемся.
— Я не уверена, что у нас что-то получится. Ты хороший. Но я не умею жить в семье. Я не смогу дать тебе то, что ты ищешь. И ты прав, у меня много тараканов, которые мешают жизни.
— А что я ищу?
— Тебе нужна жена. А я…
— Расскажи, чего ты боишься? Откуда все это? — попросил он.
— Тогда ты уйдешь. — Маша опять вздохнула.
— Если и уйду, то тебя с собой заберу, — пообещал Андрей.
— Мне надо подумать. К тому же я не знаю, с чего начать.
— А ты начни с того, что больше всего волнует, — предложил он.
— Тогда это церковь. Старая церковь в поселке. — Маша прикусила губу. Опять нервничала.
— Пусть будет церковь, — согласился Андрей. Он не мог поверить, что лед тронулся, и она пошла на контакт. Может, устала быть одной? Даже самые холодные королевы иногда сдают свои позиции.
В первый раз, когда я увидела эту церковь, она меня напугала. Была весна. Холодная весна, на поле еще лежал снег, как белые шапки среди рыжей сухой травы и прогалин черный земли. Церковь стояла в стороне от поселка. Метрах в трехстах от последнего дома. Вокруг было кладбище. Старое, с могилами, покосившимися крестами и ржавыми оградками. Холодный ветер пробирался сквозь куртку. Ноги промокли и замерзли. А я смотрела на церковь без крыши, с выбитыми стеклами и кустами, что росли прямо под ее стенами, и думала: эти перемены, о которых говорил папа, мне точно не понравятся. Но это временно, скоро все должно было наладиться. Может быть, завтра. Он говорил уверенно, а я верила. Каждый раз, закрывая глаза перед сном, я хотела, чтоб все было как прежде.
У меня была небогатая семья. Мама сирота из глухой деревни приехала покорять Москву. Познакомилась с папой. Он был из хорошей семьи, которая не приняла маму. Тогда они ушли и больше с родственниками не общались. Я ни разу не видела бабушку и дедушку, даже на похоронах папы. Хотя мы им отправили телеграмму. Я лично отправляла. Хотя, может, они сменили адрес? Не знаю. В этой жизни все возможно.
Честно, я не знаю, как родителям удалось получить квартиру. Чисто повезло. Оказались в нужное время в нужном месте. Одно время мы жили в общежитие, а потом резко переехали в квартиру. Двухкомнатную квартиру. Это было здорово. Никаких соседей, никаких пьяных выходок дяди Толи, который пил не просыхая. Тогда уже родился мой брат. Семен. Обычная семья. Папа работал в каком-то институте. Мама на фабрике швеей. Потом началась перестройка. Отец перестал получать зарплату. Мама стала подрабатывать на дому. Шила одежду. В итоге отец переучился на водителя автобуса и ушел из института. Я почти не помню то время. Было трудно, но мы были счастливой семьей. Я училась в гимназии. Мне всегда учеба легко давалась. Постепенно и финансы стали налаживаться. Удар принес Семен. Он заболел. Вначале долго-долго болел. Потом мама бросила работу и почти все время проводила с ним в больнице. Я почти ее не видела. Знаешь, тогда ревновала. Сильно. Мне было обидно, почему обо мне как будто забыли. Да, Сема болел. А при чем была я? Когда они забыли о моем дне рождении, то я дождалась их вечером и сказала, что уйду от них. Я им не нужна. Они меня не любят. И все такое. Я не понимала, хотя мне ничего не объясняли. Наверное, считали, что я маленькая и ничего не понимаю. Мама тогда расплакалась. Папа же объяснил, что Сема очень сильно болен и нужна операция, которая стоит больших денег. Очень больших денег. Я поняла. Мы стали искать эти деньги. Папа работал на двух работах. Мама почти не спала. Днем проводила с Семой, а вечером шила. Я ей помогала. Но время работало не на нас. Тогда родители решили продать квартиру, а нам купить квартиру в деревянном многоквартирном доме, вдалеке от Москвы. Это был глухой угол дальнего Подмосковья. Туда мы ехали около трех часов. Мне пришлось оставить свою школу, свою комнату, ради сомнительной однокомнатной квартиры без удобств.
Но так было нужно. Ради Семы. Чтоб он выжил. Но с каждым днем шансы на благополучный исход таяли. Мне тогда было одиннадцать с половиной лет. Я училась в пятом. Но в поселке была лишь одна школа, пятого и шестого класса у них не было. Поэтому меня вновь отправили в четвертый. Школа мне напоминала церковь. Облупившиеся стены, окна в щелях, старые парты и доска, как в кино про пионеров и октябрят. А я привыкла к другому. У нас все было чисто и аккуратно. Трехэтажная школа с красивыми цветами на подоконниках. Здесь же грязь и разруха. Как после войны. И дети здесь были такие же. В первый же день я подралась. Хотя это громко сказано. Скорее меня в грязи изваляли. То ли за косой взгляд, то ли за то, что умничала на уроках. Конечно, я была умнее. Класса так на два. Странно было ожидать другого от ученика гимназии.
Теперь мама не приезжала домой. Папа продолжал работать сутками. Если и приходил, то очень поздно. Пришлось самой научиться себе обед готовить. А в школу я давно сама ходила. Там было скучно, поэтому часто я проводила вечера за книжками из местной библиотеки, чем на уроках. Но учительница смотрела на это сквозь пальцы. Да и кому она пожаловалась бы? Тем более родители предупредили о тяжелой ситуации в семье.
Летом мне даже понравилось в поселке. Под окном цвела сирень. Красивая и душистая. Она напоминала мне праздничную мамину кофту. И духи у нее были такие же, как сирень. Кто-то меня научил плести венки из одуванчиков. Вроде соседка. Соседи у нас были разные. От добрых бабушек до каких-то мужиков, которые напивались и ругались под окном. А с детьми мне так и не удалось подружиться. Они меня считали задавакой. Но одно было как-то проще. Я не жаловалась на скуку или нехватку внимания. Мне было вполне комфортно и одной. Уже тогда я начала понимать, что прежней семьи у нас не будет. Не будет походов в парк по выходным или в зоопарк на день рождения. И в цирк я больше не попаду. Как и не вернусь в свою школу. Не знаю, я просто поняла это и все. Можно говорить о предчувствие или интуиции. Хотя какое предчувствие у ребенка может быть?
Я все поняла, когда папа и мама приехали домой и поставили бутылку водки. Они раньше никогда не пили. Да и работа была такая, что нельзя было напиваться.
Я видела, как заливали горе соседи. Видела, как они запивали неудачи в жизни. Однажды я разговорилась с соседкой, что жила этажом выше. Ее муж пил каждый день. Почти все пропил в квартире. Когда напивался, то начинал ругаться с женой и бил ее. Она тогда выходила на улицу, чтоб он остыл и уснул. Тогда я и спросила ее, почему он пьет. Ответ меня тогда поразил.
— Раньше Петя был хорошим человеком, — ответила она, вытирая глаза. — А потом все как-то навалилось. Потерял работу. Другую найти не смог. Подтянулись друзья. И началось все по кругу. Человек часто пьет не из самого вкуса алкоголя. А чтоб забыться. Когда не может что-то изменить в своей жизни. У него опускаются руки, и тогда он начинает прикладываться к бутылке. Ищет в ней спасение.
— Но ведь можно найти работу…
— У нас половина поселка дома сидит. Ни работы, ни перспектив. Некоторые продают свои квартиры и уезжают, но никто не возвращается назад с пачками денег на машинах и не делится своим успехом. Значит, не все так сладко, как в мечтах. Не все смелые и решительные. Не все удачливые. Поэтому не надо смотреть так.
— Все равно не понимаю. Допустим, люди пьют, потому что не могут на работу устроиться. Но ведь тогда лучше деньги экономить, — возразила я.
— Лучше. Но для кого? Если бы это была временная ситуация, а то не знаешь, что будет дальше. Предприятие закрыли и сказали, что открывать не будут. А Петьке, думаешь, приятно сидеть на моей шеи? Он себя мужиком не чувствует. Вот кулаки и распускает, чтоб доказать мне, что он чего-то стоит. Чтоб я его уважала. Но он не понимает, что так я его только ненавидеть начинаю. Надо бы уйти, а не могу. Я его люблю и ненавижу. Помню, каким он был раньше, и надеюсь, что он вернется ко мне когда-нибудь. Он ведь тоже меня любит. Иначе так не ревновал бы. Боится потерять. Только слабый он человек. Не может бороться с бутылкой.
— Почему тогда пьет дядя Витя? Он работает. И жена у него хорошая. Только грустная все время.
— Заливает горе. У него сын погиб на войне. Он так и не смог смириться, — ответила она. — Люди думают, что водка снимет боль, что поселилась в области сердца. Но это обман.
Ее не стало на следующий день. Дядя Петя взялся за нож, а она не успела убежать. Он плакал, когда проспавшись, понял что натворил. Я видела, как он убеждал милиционера, что не мог этого сделать, потому что ее любил. Не мог ее убить. Но все указывало на него. Да и слышала я, как она кричала и просила, чтоб он ее не убивал. Надо было помочь, но я испугалась, и целый день из шкафа не вылезала.
Потом приехал папа с бутылкой. Сема умер. Не перенес операцию. Они молчали. Просто пили. Серые, пасмурные. Мама плакала, как и я. Потом просто какой-то провал в памяти. Лето, начало учебного года. Я не помню их. Папа пил почти каждый свой выходной. Мама с ним за компанию. Потеря Семы сильно на них сказалась. А я опять осталась за бортом. Меня не замечали. Я старалась не обращать лишний раз на себя внимания.
Жизнь изменилась с Ольгой Васильевной, которая была у нас учительнице рисования. Она говорила, что у меня талант. Даже поделилась своими грифелями и бумагой. У нас не было телевизора. Поэтому мультики я сама рисовала. Брала героев из сказок, и они оживали на бумаге. Я старалась рисовать везде, где только можно. В тетрадках или на полях газеты. Знаю, что это смешно. Но если газету разрезать на несколько частей, то получится что-то подобие блокнота. И на полях можно рисовать мультик. Это здорово. Потом пыталась повторить с блокнотом, но у меня больше не получается оживлять картинки. Тогда они дышали жизнью. Или мне так казалось? Я верила, что они волшебные. Или что я волшебница и могу создавать оживлять нарисованных героев. Но больше не получается творить чудеса. Да ты и видел. Только одна картина с птичкой получилась стоящая.
Ольга Васильевна на следующий год вышла замуж за военного и уехала. Тот год был плохим. Я не только потеряла друга и наставника, но и в тот год не стало отца. В шестом классе я начала понимать, что семья катится по наклонной. Мне было жаль брата, но жизнь продолжалась. Я просила отца и маму больше не пить. Но в ответ папа лишь улыбался пьяной улыбкой. Такая улыбка у маленьких детей или дураков. Он находился в своем забвении, и ему там было хорошо. Мама просто просила, чтоб я к ней не лезла. Если папа был добрым, когда выпивал, то мама злилась. Ее все раздражало, особенно я. Тогда я не могла этого понять. Только потом, она призналась, что хотела, чтоб на месте Семы была я, а не он. Я не понимаю этого и никогда не пойму. Почему? Но это и неважно.
Папа иногда мне говорил, что это все временно. Завтра, он начнет все сначала. Надо только подождать. А я верила, пока не поняла, этого завтра не будет. Сколько бы он мне ни обещал. Он не мог изменить ситуацию, поэтому и пил. Он был таким же, как все вокруг. А мама, она сломалась. Она просто сломалась. Не выдержала. Озлобилась.
Он умер по дороге на работу. Врезался в столб. Помял автобус. Вроде не такая уж страшная авария, только осколок стекла прямо в шею вошел. Он быстро умер. Хорошо, что автобус был пустой. Мы его похоронили на старом кладбище. Около церкви, которая меня пугала. По весне туда прилетали черные вороны с большими-большими крыльями и выводили потомство в больших гнездах. У них были здоровые клювы и громкие голоса. Они не любили, когда кто-то нарушал их покой. Или сами по себе были крикливые?
Мама быстро забыла папу. Уже на следующей недели в доме стали появляться какие-то мужики, женщины. Чтоб выжить, она стала варить самогонку и продавать. Мы ставили бражку, потом перегоняли ее по самодельному аппарату. Все, что она продавала, тут же и выпивалось. Мы вроде жили в одной квартире, но при этом стали чужими людьми. Самое тяжелое время началось, когда у меня начался переходный возраст. Я не могла находиться дома. Видеть всю эту грязь. Тогда я стала сбегать. А куда было идти? В нашем поселке было мало мест, где можно было спрятаться. Тогда я и стала ходить в эту церковь. Холодные стены из красного кирпича, вороны, что жили на вершине. Было страшно, но потом я привыкла. Они привыкли ко мне. На кладбище почти никто не приходил. Казалось, что люди хоронили родственников и благополучно о них забывали. А я ходила на могилу отца. Цветочки сажала. Только никогда не разговаривала. Я долго думала, что он меня предал, как и Сема. Странное времяпровождение для подростка. Потом пошло модное течение, когда молодежь стала на кладбищах гулять. Я их отчасти понимала. Там тихо и спокойно. Никто не ругается. Никто не пьет или не спит. Жаль, что приходилось домой возвращаться каждую ночь. Оставаться на кладбище я боялась. Там был даже не суеверный страх, а страх перед людьми. По ночам собиралась молодежь. Сталкиваться с ними совсем не хотелось. Я не уверена была, что они меня не тронут. Зимой я пряталась или в библиотеки или по заброшенным домам. Был у нас дом, в котором провалилась крыша, а в другом — живой осталась лишь комната. Я не говорю о заброшенных домах частного сектора, куда лазили все кому не лень.
Такой дом был совсем рядом от моего. Он мне напоминал усадьбу. Двухэтажный, с пузатой терраской и массивный. Почему-то мне он казался величественным. Всегда казалось, что там бояре должны были жить. Но это детское. Я несколько лет назад приезжала туда. Дом как дом. Рядом с ним росли кусты сирени и жасмина, а еще все заросло вишней и сливой. Но туда никто не лазил. Ходила легенда о жутких призраках и таинственном свете, что появлялся там по ночам. Я долго верила им, как и другая детвора. Этот дом пугал. Туда никто не приезжал. Я ни разу не видела за все время, что жила в поселке.
Не знаю, как я тогда выжила. Во что одевалась, как училась. Там какие-то обрывки воспоминаний. Я помню, что только много мечтала. Одежду нам приносили в обмен на бутылку. А ела уже что придется. Я хотела уехать после девятого класса учиться. Поступить в техникум. Но мама не разрешила. У нее взыграл материнский инстинкт. Она почему-то решила, что если я уеду, то пополню ряды проституток. Как раз набрали учеников для десятого класса, поэтому пришлось учиться дальше, хотя к тому времени я давно перестала учиться. Мне стало неинтересно. Я влюбилась. В одноклассника. И естественно — безответно. Я была старше на полтора года его. Он даже не смотрел в мою сторону. Я же не могла от него глаз отвести. Такой мальчишка смазливый. Блондинчик с голубыми глазами и аристократическими чертами лица. В нем было что-то благородное, когда он молчал. Но стоило ему открыть рот, как оттуда вырывались лягушки, которые квакали матом через раз. Он мог напиться пива. Нюхал клей. Веселый молодой человек, от которого я просто млела. За один его взгляд в мою сторону готова была все недостатки простить. Но он глядел весьма редко. Что меня расстраивало. И тут кто-то из местных предпринимателей договорился с домом культуры, который давно был закрыт, и устроили там дискотеку. Вход платный. Туда собрался весь наш класс пойти, вместе с моим красавчиком.
Деньги я украла у матери. Не такая уж и большая сумма была. Батон хлеба да пакет молока можно было купить. Утащила у нее юбку и ту парадную кофту цвета сирени. И вот, я такая нарядная, в старых стоптанных сапогах пришла на танцы. Мне тогда казалось, что все красиво. Зайдя в дом культуры, я поняла, что выгляжу как бабушка. Все девчонки были нарядные с косметикой. А я в старой кофте, юбке по колено без колготок и стоптанных ботинках. Девчонки же были в блестящем, обтягивающем и ярком. Надо мной смеялись. И самое противное, что смеялся он. Тот, о ком я мечтала. Казалось, что громче всех. Было обидно. Очень сильно. Весь мир рухнул в один миг. Я побежала домой. Даже куртку забыла. А дома была мама, которая начала требовать, чтоб я вернула деньги. И как поняла, что это я была? Мне казалось, что она их никогда не считает. Но я ошиблась. Оскорбления под смех компании, что сидела за столом. А потом она меня ударила. Еще раз и еще. Я вырвалась. И выскочила на улицу. Зима. Метель метет. Холодно. Я не знала, куда идти. Друзей у меня не было. Одноклассники меня сторонились, я их. Пришлая, приезжая, которой здесь не место. Я как раз проходила мимо старого заброшенного дома с привидениями. В тот вечер мне ничего не было страшно. Я жить не хотела. Поэтому пошла туда. Через дыру в заборе пробралась на участок. Снега по колено. Он забирался в ботинки. Но холодно не было. Я тогда ничего не чувствовала.
Забраться внутрь не составило труда. Я окно разбила. Никаких приведений не было. Пустой, холодный дом. Он казался склепом. Могильным склепом. Пыль кругом лежала тонким слоем. Я села прямо на пол у кухонного шкафа. Напало безразличие. Казалось, что жизнь закончилась. Больше ничего не хотелось. Не было смысла жить. Тело болело, но больше всего болела душа. В школу вернуться я не могла. А куда податься без образования я не понимала. Не знала. И пришло понимание, что никто из ребят точно не обратит на меня внимания, так как я зануда, плохо одеваюсь и внешность подкачала. Тогда я посчитала, что самое лучшее решение — это замерзнуть. Говорят, что если уснуть на морозе, то смерть не такая и болезненная. Я долго плакала, а потом пришла апатия. Такая апатия и безразличие, что это должно было напугать, но мне было все равно. Потом пришло ощущение полусна. Вроде уже спишь и в то же время бодрствуешь.
Трудно было сказать, откуда появился этот мужчина. Я посчитала, что он пришел за моей душой. Но душа ему была не нужна. Он ругался. Зачем-то тряс меня. Снял с себя куртку и завернул меня в нее. В нос ударил тяжелый аромат одеколона. Я закашлялась. Он же стал растапливать печку. Пересадил на диван, что стоял на кухне. А я ничего не могла понять. Создавалось ощущение нереальности происходящего. Наверное, это бы шок, после всего случившегося. От натертых ног какой-то мазью и шерстяных носков по телу шло тепло. Руки согревала кружка крепкого сладкого чая. Я смотрела на нее и не могла поверить, что была еще жива. Слезы, сопли. Какая была вероятность, что в тот день вернется хозяин дома и найдет меня? Одна из тысячи? Но я подумала, что это какой-то знак. Что нельзя умирать и опускать руки. Дядя Паша долго и нудно читал мне лекцию о ценности человеческой жизни после того, как я ему рассказала о такой неудачной попытки замерзнуть. Я его слушала, слушала, а потом уснула.
Так в моей жизни появился дядя Паша. Когда-то он был очень талантливым врачом. На его счету было много спасенных жизней. Но в пятьдесят он завершил карьеру, сдал квартиру и вернулся в дом родителей. Взял паузу, после того, как его жена покончила с собой. У него был сын. Военный офицер. Почему-то он обвинял в смерти матери отца, что он ее довел. Хотя это было не так. Дядя Паша все время с теплом вспоминал о ней. Он ее любил. Очень сильно любил и понимал.