— Смотри, там в углу мужчина видный такой, с усами? Это знаешь кто?
Нонна взглянула прицельно:
— Он был бы ничего, если бы их подрезал. И стрижка — времен Очакова и покоренья Крыма… Кто таков?
— Он у мамы в бригаде. Садовый рабочий. А вообще — полковник.
— С чего бы это? — спросила Нонна без интереса.
— Болен. Вот ему работу такую дали. Чтобы на воздухе.
— Понятно. А тебе он — что?
— Мне? Ничего. Но видишь ли, мама…
— Что? Мама? — Нонна ткнула сигарету в пепельницу и захохотала.
— Ты меня не так поняла. Мама его слушает, как бога. Она же как была тридцать лет назад сержантом, так и осталась на том же уровне.
— Ну а тебе что, Светка? Пусть мама утешается с полковником.
— Он плохо на нее влияет.
Нонна расхохоталась так, что слезы выступили у нее на глазах, и она поскорее промокнула их платочком.
— Подумай, как в наше время все стало шиворот-навыворот. Дети волнуются, как бы им не испортили родителей. Старики молодцеваты, молодые — хлюпики…
— Мой Костя вовсе не хлюпик.
— Хлюпик. Старики — широкие натуры, молодые — скопидомы…
— Почему скопидомы? Если мы купили хороший сервант, ну и бар, это скопидомство?
— Еще какое. Теперь небось на мотоцикл копите?
— Ну да…
— А мать твоя и ее полковник про серванты и не думают. И тратят, что имеют, как попало.
— Я тоже не думала, это — Костя.
— А я что говорю!
— Ты считаешь, мы неправильно живем?
— Правильно, правильно. Уж куда правильнее! Но скучно. От скуки помереть можно. Думаешь, я не помираю? Только медленно, как от чахотки помирали раньше. Когда мой негоциант всунул меня секретарем к своему приятелю, я сразу увидела, что подохну от скуки. Но не могу же я, в самом деле, сидеть дома! Должность содержанки — это там, у них, можно. Где капитализм. Все равно как прибавочная стоимость.
— Прибавочная к чему? — очень удивилась Света.
— Ты этого не знаешь. Это из политэкономии. Видишь ли, у нас в чем беда? У нас несоответствие производства и потребления. В отношениях между мужчиной и женщиной.
— Как это?
— Очень просто. Для производства мужчине достаточно иметь жену. Одну. Он не склонен расширять производственный цикл по спирали. Но потребности у него значительно шире. На этом и зиждется благополучие — относительное — таких, как мы с тобой.
Света подумала немного и сказала:
— При чем тут я? У меня муж.
— Пока. Пока тебе не представится Большой случай.
— Ты думаешь, он представится? — тоскливо спросила Света.
— Обязательно. Посмотри на себя в зеркало!
Света машинально повернулась к зеркальному простенку — и замерла:
— Нонна, погляди!
— Кто там еще?
— Мама… — растерянно прошептала Света.
Между столиками быстро пробиралась Мария Васильевна. Свете подумалось, что она вовсе не знает свою мать, такой она увидела ее сейчас. Какое-то отвлеченное от всего окружающего выражение интереса, словно она увидела что-то и жданное, и вместе с тем новое, было не только в ее взгляде, а в походке, в повороте непокрытой головы, причесанной на ее, Светы, любимый лад: с челкой на лбу и начесами на висках. «Она все еще стройна», — странно, как про чужую, подумала Света, смотря, как поднялся Дробитько и подвинул матери стул.
— Уйдем, Нонна, — Свете стало неловко так наблюдать со стороны, — пока они нас не увидели.
— А они — ничего: смотрятся, — сказала небрежно Нонна, и Свете показалось очень уж нелепым, что этот глагол прозвучал применительно к ее маме.
Они вышли на вечернюю улицу и с удовольствием вдохнули воздух, пропитанный запахом бензина и мокрого после недавнего дождика асфальта. Они были девушки большого города: урбанизм они всосали с молоком матери.
— Я это поломаю, — пробормотала Светлана, думая о матери и полковнике.
— А вдруг это любовь? — засмеялась Нонна. — А что! Есть даже у классика: и вновь Мазепы ведают любовь…
Когда Света вернулась домой, Костя уже сидел за накрытым в кухне столом, ждал. Пока она переодевалась, он разогрел ужин и так уютно и изящно устроил его на столе, и так он сам был мил в своем синем тренировочном костюме, что Света подумала, как думала, впрочем, не раз: «А стоит ли дожидаться еще какого-то случая? И так неплохо».