У основания труба частично разрушена, дым уходит в пролом.
Тут, в уголке котельной, мы даже спали. Не от беспечности, а от большого утомления. Дым тоже подействовал. Потом холод нас разбудил. И тогда уже дыма не стало.
Головная боль, как с перепою, и даже тошнит.
Я говорю:
— Это хорошо. Иначе мы бы сильнее чувствовали голод.
Иван говорит:
— Я бы все равно умял картошечки котелка два.
И мы опять сильно поспорили.
Я говорю:
— Тебе каждый доктор скажет, что после угара надо воздерживаться и не есть.
Иван говорит:
— Мой организм может принять еду в любое время. Даже перед казнью.
Но все-таки надо как-то кончать это приключение. Буханова нет. Он, может быть, попался. Он, когда уходил, сказал, что Барановский ему доверяет. Но ведь могли спросить, что вы тут делаете в развалинах и почему партизаны бежали через ваш двор? Были, конечно, и у нас с Иваном тяжелые мысли, не только споры.
Между прочим, тут, в котельной, из разных щелей пробивался свет. И когда посмотришь в пролом в трубе, наверху мелькает белое пятно. А тяга по-прежнему со свистом.
Иван говорит:
— Знаешь, Петро, у тебя вся физиономия темная. Ты, наверное, порезал не только руки. Может быть, заражение. Вытри бинтом.
Он достал бинт из тех, которые мы купили в аптеке, оторвал кусок и без разрешения с моей стороны трет мне лицо.
Я говорю:
— Очень благодарен. Только думаю, что это кровь с рук, — вырвал у него бинт и бросил.
Этот кусок бинта сразу подхватило тягой и затащило в трубу. Он мигом исчез, улетел в небо.
Иван говорит:
— Вот если бы нам так улететь и прямо в лес.
Я говорю:
— Постой, у меня появилась идея, — и давай расстегиваться.
Он смеется, думает, что я продолжаю шутку насчет того, чтобы улететь через трубу. А у меня появилась настоящая идея. Я расстегнулся, чтобы достать из-под рубашки листовки.
И что вы думаете? Беру пачку листовок, кидаю. Иван смотрит. Листовки закрутило и потащило вверх. Иван понял и тоже расстегнулся.
Мы бросали понемногу. Штук по тридцать. Ясно, что листовки вылетели наружу и с такой высоты разбросались по всей Корюковке.
Мы с Иваном так хохотали и радовались, что даже голова болеть перестала. Иван про еду забыл.
Буханов нас застал за этим занятием. Мы так увлеклись, что не слышали его шагов. Он, правда, в валенках.
Буханов хохочет и говорит:
— Там совсем с ума сошли. Говорят, что партизаны летают над Корюковкой Полицаи попрятались. Ждут бомбежки. Вы здорово придумали.
Потом закурили. У Буханова не зажигалка, а кресало и фитиль. На ветру это самое лучшее.
Иван говорит:
— Я вполне счастлив, товарищи.
Мы с Бухановым над ним смеемся. Действительно счастье. Как теперь выбраться? Попадем в руки немцев, они из нас будут окрошку рубить.
Буханов становится серьезным и говорит:
— Я сам теперь должен вылезать обязательно другим путем. Меня заподозрили. Наверное, стерегут. Я тоже полезу с вами. Но это очень отвратительный выход. Причем надо будет ждать ночи.
Когда он сказал, как он предполагает вылезть, каким ходом, у нас с Иваном испортилось настроение.
Я говорю:
— Это невозможно. Партизаны будут насмехаться над нами.
Буханов говорит:
— Ничего не будет. Я ручаюсь. Там все замерзло.
Иван говорит:
— Вы как хотите. Я предпочитаю прорываться с боем, но в дерьмо не полезу.