А по ее красивому лицу катились слезы, которые утирала тихо плачущая Рита, с надеждой косясь на свой телефон в правой руке.
— Что с Рамилем? — сурово шмыгнув носом, осведомилась Кристина, ободряюще глядя на жену Тимона. — Пусть Ритке наберет, сволочь. И ты сволочь. И Паша ваш сволочь. И все вы вообще сволочи…
Ритке Рамиль набрал, когда мы, неловко отводя друг от друга взгляды, ехали в лифте. Она говорила с ним на татарском, так же как и Кристина обливаясь слезами и судя по ее тону, совсем не радующаяся, а скорее проклинающая своего мужа.
Мы рассмеялись. Истерично и смущенно, когда расходились от подъезда каждая к своей машине. Они за детьми, а я за Ковалем. В ментовку. Ну, пиздец же. И чего я так улыбаюсь, больная?..
Он ждал на той же скамейке у отдела, где несколько часов назад восседала я, болтая с Женькой и мучительно желая его убить, потому что он мне мешал переживать за Пашу. Припарковалась рядом и трясущимися пальцами сняла блокировку дверей, чтобы он рухнул на пассажирское сидение и я, ни слова не говоря впилась в его губы, вжимаясь в него всем телом, как получалось из-за мешающегося подлокотника.
Очень мешающегося. Потому что страх и напряжение только сейчас полностью отступили и тело бешено требовало вжаться в него. В его теплую кожу, в его губы, в его руки, стискивающие мои плечи.
— Кис, ну-ка не плачь. — Отстранился и утер пальцем откуда-то взявшиеся на моих щеках влажные дорожки. — Со мной слезы лить ты будешь только в постели. И то, исключительно по одному поводу.
Я расхохоталась откидываясь на свое кресло и вытерла рукой такую ненужную, неуместную и даже раздражающую влагу на щеках, пристально глядя в смеющиеся зеленые глаза.
— Видел запись твоего так и не начавшегося допроса. — Он протянул руку и сжал мое колено, довольно улыбаясь. — И сдается мне, Мирошников был весьма удивлен, что девочка под него не прогнулась с первых секунд. Да еще и взглядом унижала. Сколько этого пидора знаю, впервые вижу, чтобы он так реагировал. Ну, разве что на меня, только. — Пьяняще улыбнулся и подался вперед, сокращая расстояние между нашими губами и грея их дыханием. — И в том вашем базаре ставку бы я сделал не на него, кис. Просто три минуты и сорок восемь секунд записи, а я от тебя чуть не кончил.
— Записи?.. — тихо переспросила я, весьма туго соображая и глядя в затягивающие поволокой глаза. — Но тебя же… нас задержали. Как тебе могли запись показать?
— Ну что ты, кис. Задержанным я числился первые три часа, пока адвокаты денег не принесли. И пока мне не пришла в голову одна гадкая, но весьма интересная идея. А дальше я распивал виски в кабинете полковника, кстати, дерьмо, а не виски, и смотрел запись задержания, вслух рассуждая, приплести ли свои поломанные ребра к результату захвата, али оставить травму в молчании, как рекомендовал мне наивный полковник, свято веривший бригаде купленных медиков, поставивших мне свежую травму, полученную, скорее всего, в результате неаккуратного задержания. Большим плюсом для моей комедии было то, что съемка при задержании велась в основном с тобой в главной роли, то есть там не видно, что при всем желании, мне бы ребра не поломали, так что это развязало мне руки. И язык, когда я пересматривал запись допроса.
— Ты су-у-у-ука, Коваль, — удовлетворенно мурлыкнула я ему в губы, но он играючи отстранился, когда я хотела прильнуть к нему и соблазнительно улыбнулся.
— Ну, я немного обозлился, что тебя по земле так валяли, хотя могли к машине просто прижать. Вот и подумал на нервах полковника сыграть. Там же им пизда по всем фронтам, если меня покалечили в ходе задержания при отсутствии моего сопротивления. А сопротивления не было, мой видеорегистратор на машине все записывал. Ну, в общем, там еще пикировки были с тем, что изымут регистратор, что сделают медицинское переосвидетельствование, но, как понимаешь, спорить со мной бесполезно, так что твой завтрашний допрос отменен. И если захочешь, тот пидор, что тебя в обочину вдавливал может перед тобой извиниться.
Усмехнулась, вливаясь в поток машин. Уж чего-чего, а контактов с этими уродами, пусть даже для извинений, мне не нужно. О чем сообщила ухмыльнувшемуся Ковалю.
— То чувство, когда правильно женился. — Фыркнул он, дразняще пробегаясь пальцами по моему бедру вверх и вызывая тяжесть в венах.
— Но мы, как бы не…
— Вопрос времени, кис, вопрос времени. — Хохотнул, сжимая пальцами внутреннюю сторону моего бедра и пуская дрожь по телу. — После тех записей это точно теперь только вопрос времени. Паркуйся у обочины, я за руль сяду, иначе не выдержу и приставать начну, а ты на меня неадекватно реагируешь. Врежемся.
Не знаю, что со мной происходило. Его слова будоражили кровь, омывая разум истомой и наслаждением. И осознанием, что я за него, за эту умную сволочь пойду до конца. Уже сознательно и определенно. Не на инстинктах, как в первые моменты допроса, не на чувстве жалости, солидарности или уважения к нему, как к мужику. Просто из принципа. Как для себя.
Пересела на пассажирское. С упоением глядя на его четкий профиль, уверенно и спокойно ведущий мою машину. И до меня запоздало докатился вопрос о причине произошедшего. На что он поморщился и ответил не сразу. Отозвался спокойно, даже равнодушно, но мое сердце все равно было взято в тиски холодом:
— Меня обворовали собственные люди, случайно на этом спалились и меня менты попытались взъебать за это. За то чем я был даже не в курсе.
— Что?..
— То. Есть на станции такие люди у меня, как операторы. Они принимают товар, занимаются технической стороной переработки, а потом регулируют отправку. Шесть человек. Эта стая шакалов в течение нескольких месяцев потихоньку отщепляла товар там, где это было возможно. Записывали прибытие меньше, чем оно было по факту. Остаток свой где-то отстаивали. Я пару раз замечал, что у меня количество по итогу месяца никак не сойдется… Да похер как-то было, цифры дорисовывали, потому что у меня голова другим была забита, и то, что я замечал не критично особо было. Я тогда не знал, что там дохера левых списаний. Заметил-то пару раз всего и людям своим доверял, дебил наивный. А эти пидоры, то, что списывали, продавали. И все шло хорошо, пока сегодня утром у незарегистрированной на рейс у организации, но моей тачки на перегоне не разлетелось и не загорелось колесо. Вызвали пожарных, потому что машина была груженная двадцатью с лишним тоннами нефти и находилась в населенном пункте. Соответственно, если бы цистерна из-за колеса рванула могли быть жертвы, а это уже… короче, все очень плохо было бы. Так бы, думаю, нихуя они не вызвали пожарных… Когда потушили, встал вопрос об оформлении происшествия. И знаешь, что вскрылось, кис? Что документов нет. Вообще никаких. Неизвестно куда, сколько и зачем столько кубов. Машина зарегистрирована на мою организацию, а документов никаких нет. Потому что это абсолютный левак. Потому что за полчаса доки на такое уже не нарисуешь. Пожарные мусорам сообщили. Те, улюлюкая, группу захвата по мою душу отправили и вот я уже сижу в отделе и хлопаю глазами, потому что ни сном ни духом за отправку и эту машину. Вообще за существование левого товара. В двадцать четыре тонны.
— Они поверили? Менты поверили? — похолодев, спросила я глядя на его мрачное лицо.
— Мне они никогда верить не будут. У нас это взаимно.
— Паш, и что теперь?.. А как же тебя отпустили?..
— Коррупция. Иногда я ей благодарен даже. Да и по факту, я зам. Там Толстого пытались пресануть. Да смысл, если он только очень примерно знает, где станция, почти ничего не знает о том, как там работа идет, и он это не скрывает. Не знаю, нахера они его полтора часа опрашивали, слышал только, как он ржал и говорил, «я вам в двадцать седьмой раз говорю, что я не знаю», ему следачка возмущенно так «но вы же генеральный директор!», а он ей такой «и чо?». Мне кажется, еще бы немного и она бы его пристрелила. Толстый обожает допросы, он всегда говорит на них правду, что ничего не знает, но ему никто не верит и он этого кайф ловит. Вообще, красавец конечно. — С ноткой уважения произнес Паша, зачем-то выезжая на объездную дорогу, ведущую за город. — Ничего не боится. Ни бога, ни черта, ни криптонита, ни налоговой. Люблю я таких людей. — Хохотнул, бросив взгляд на меня. — Живут чаще недолго, но весело.
— Он Кристинку боится. — Хохотнула я, с упоением оглядывая его красивый усмехающийся профиль. — Так что вычеркивай его из списка бесстрашных. А с Рамилем что?
— Рамиля цепанули со станции, одновременно с ним привезли мудака-водилу с ворованной нефтью. Последний раскололся. Они ж даже не пытали его, да и особо не давили. — Паша с ненавистью ощерился. — Он выложил сразу все после того, как мои деньги кому надо занесли. И как бы тут уже реальный повод меня опустить. Только бабло зря потратили. Да хуй с ним, хоть над полковником поизгалялся.
Я прыснула, глядя на его профиль. Он взял меня за руку, поднес к губам и куснул за палец, смазывая болезненность последующим поцелуем и вызывая этим ватную слабость в ногах.
— Может, притормозишь? — сглотнув, прошептала я, глядя как его язык пробегается по ногтю моего указательного пальца.
— Нет, кис, сейчас мне очень нужно на станцию. — Бросил косой дразнящий взгляд. — Мне с операторами надо разобраться. Тимон с Пумбой их собирают там, а мне разнести надо. За то, что паразиты. Твари. Ладно бы деньгами обижал или сам уродом каким-то был, заставляя их на износ работать и платил бы за это копейки… Суки. Да что ж мне так везет-то на таких гнид. Вроде по человечески стараешься, по людски…
Я прикусила губу, и сжала его пальцы, заставив пелену ненавидящего мрака в полыхающих изумрудах глаз чуть рассеяться. На станцию приехали быстро. Огороженная крытая территория, чем-то смахивающая на завод. Несколько сложных строений, бесконечные единицы техники, и дальнее от площади здание, возле которого и остановились.
Воздух тяжелый, раздражающий, с химической примесью и запахом бензина. Я растерянно огляделась и пошла за Ковалем, с пинка распахнувшим ворота в здание и втягивая меня в некое подобие гаража и сервиса для грузовых машин. В дальнем углу огромного помещения лестница на второй этаж. Разительно отличающийся от первого. Здесь сразу было видно, что Паша подстраивал это подобие офиса под себя. Очень похоже на его загородный дом. Дерево, и стилистика под хай-тек.
И там нас ждали. Мрачный Пумба, напоминающий того себя, которым я видела его в самолете при нашей первой встрече, оперевшись бедром о огромный рабочий стол, неотрывно и не моргая смотрел на широкий кожаный диван, на котором сидели шестеро мужиков среднего возраста. Наверняка те самые операторы, обманывавшие Пашку.
Рамиль при нашем появлении встал из кожаного кресла стола и, притянув к себе стул сел напротив дивана, так же угрюмо глядя на шестерку сволочей, значительно напрягшихся при появлении Коваля.
— Итак, господа, томить не будут — сдаете схему и я увольняю организаторов. И только их. — Паша опустился на освободившееся кресло и вперил ледяной взгляд в операторов.
Я немного растерянно застыла, но Костя, кивнул мне на кресло в некотором отдалении от стола по правую сторону от Коваля. Я как можно элегантнее в него опустилась. Сдерживая себя от недоуменного взгляда на Пашу. Уволит организаторов? Серьезно? Увольнять надо их всех. Всех. Такое наебавало в коллективе нельзя провернуть в одно лицо. Даже в два. Они же как-то списывали тоннами. И не может же один принимая смену не обратить внимание на то, что цифры… Хотя я не знаю. Смотрю на эти напряженные, уже сомневающиеся лица паразитов и не знаю.
В одном уверена точно — псы, однажды укусившие хозяина подлежит отстрелу. Иначе они могут в подходящий для них момент разорвать горло. А здесь отстреливать надо всю стаю, а не вожака. Шакалы изберут себе другого ведущего. Это стая. И от нее нужно избавляться.
Он не может этого не понимать. Не может. Господи, Коваль, что же ты тогда несешь? Я заметила быстрый взгляд Кости на непроницаемое лицо Паши. Очевидно, Пумба тоже так же думает. Тоже понимает. И никак не может принять мысль, что Паша будет выкорчевывать только самые жирные сорняки, оставив остальные. Но как и я, он не имел права сейчас говорить.
Тишина затягивалась, густела, звенела. Шакалы на диване смотрели куда угодно, но не на Пашу, давившего их одним своим присутствием, не только взглядом.
— Не сдаете — беретесь за ручки и дружно идете под суд. — «Подбодрил» он их. — Кстати, познакомьтесь, это Мария Анатольевна, прокурор центрального района, не так давно разбивший в пух и прах Лигостаевскую группировку. Так что сравните свой уровень, уровень Лигостаева и дойдите до мысли, что она сотворит с вами, дебилами.
Шесть пар глаз посмотрели на меня с тревогой. Я ласково им улыбнулась, заставив крайнего правого, который особенно трусил, громко сглотнуть. Глазенки бегают, пальцы судорожно сжали колени. Не оставалась сомнений, что я права и все шестеро, вся ебучая стая была в теме. И вот этот крайний боялся последствий больше остальных. С него и начнем.
— Добрый вечер. — Не знаю почему, но мне очень понравилось то, как в воздухе разлилось веяние страха, и я уперлась взглядом в водянистые глазки труса. — У вас есть ко мне вопросы? Нет? Наверное, на ваш главный, но невысказанный я вам все-таки отвечу — исправительная колония строгого режима. — Они верили. И пугались. Боже, как мне нравится! Надо было в юридический идти, чтобы на законных основаниях сейчас полоскать тварей, укусивших Коваля. — А вот у меня есть к вам вопросы. Мне приступать, Павел Александрович?
— Подождите, Мария Анатольевна. — Паша довольно блеснул глазами, бросив на меня краткий взгляд и снова посмотрел на помертвевших и молчащих шакалов. — Что, все-таки будете страдать все вместе?