Вторичные металлы действительно великолепные дополнители первичных, то есть природных, металлов, это наверняка известно всякому собиравшему металлолом. Но вторично можно использовать и нефть, и некоторые другие ресурсы, о чем долгое время, видимо, не догадывались специалисты-химики.
Есть и уже применяются технологии по очистке отслуживших смазочных масел, их снова можно использовать. Оказывается, это «вторичное» месторождение нефти таит в себе немалые запасы — примерно десятую часть ныне добываемой нефти! А это 60 миллионов тонн! Именно столько пока уходит на смазочные материалы.
Возможно, все эти десять процентов и не вернуть, но и восьми достаточно, чтобы получить как бы заново почти пятьдесят миллионов тонн нефти, не добывая из недр ни капли.
Если напомнить, что вторичная служба одной тонны полиэтилена экономит почти пятнадцать тонн чистой нефти… А вторичная служба изделий из резины, синтетического каучука? Сколько миллионов тонн нефти хранит в себе это «месторождение»?
Открывается еще одно поле деятельности эколога в научно-техническом прогрессе: искать и давать социальные заказы промышленности, науке!
Скажем, по самым скромным подсчетам, получается, что даже при нынешней, в общем-то несовершенной во многом технологии можно было бы условно закрыть все нефтяные промыслы Поволжья. А это почти треть общесоюзной добычи. Именно столько нефти, вернее, нефтепродуктов можно сэкономить уже сейчас!
Всего же мероприятия по экономии нефти и другого топлива обычно в два-три раза дешевле, чем обеспечение эквивалентного прироста добычи и транспортировки его потребителям.
Опять же нужен эколог, пусть не по образованию, но по призванию души, чтобы взять на себя смелость и организовать в государственном масштабе службу по утилизации всех отслуживших свое ресурсов. Создать что-то напоминающее лучшие традиции организаций типа «Вторчермет», или «Вторцветмет», или даже созданного «Вторнефтепродукта».
Экологи созидающие нужны и в среде ученых, иначе о каких прогрессивных технологиях вести речь. Ведь одной лишь разработки технологии мало — нужно внедрение ее в производство. Сбор всех промышленных отходов, повторная служба энергоресурсов, сырья, материалов открывают безграничные дали для ускорения научно-технического прогресса.
«Усилить режим экономии. Настойчиво добиваться рационального и экономного расходования всех видов ресурсов, снижения их потерь, ускоренно осуществлять переход к ресурсосберегающим и безотходным технологиям. Значительно улучшить использование вторичных ресурсов и отходов производства, развивать производственные мощности по их переработке, совершенствовать организацию сбора вторичного сырья, в том числе у населения, укреплять материально-техническую базу заготовительных организаций». Такое задание дал XXVII съезд КПСС.
Не только числом открытых месторождений, а и умелым использованием природных ресурсов надо мерить богатство страны, судить о ее научном и производственном потенциале.
Я далек от мысли давать оценки, но расчеты показывают, что много, более половины, всех добытых природных ресурсов безвозвратно теряется в процессе производства и потребления.
К сожалению, нет расчетов, дающих хотя бы самое-самое общее представление о «полуфабрикатах» — ресурсах, которые добыты лишь наполовину. Иначе говоря, тех, что покоятся в отвалах горных выработок. Их, эти ресурсы, уже добыли, вложив труд и средства, но не переработали, не довели до кондиции, до стадии промышленного продукта.
Цифры свидетельствуют, что в СССР ежегодно образуется свыше одного миллиарда (!) тонн отходов при добыче угля и горючих сланцев, которые содержат до 30–40 процентов угля. Иначе говоря, 300–400 миллионов тонн. Не многовато ли для годовой добычи в 700 с небольшим миллионов тонн угля?
Технология обогащения угля, руды и других ресурсов, как видим, ждет своего эколога созидающего, несущего в руках факел научно-технического прогресса.
Ведь есть интересные примеры хозяйствования по-новому. Верхнеднепровский горно-металлургический комбинат. Здесь на обогатительной фабрике освоена технология получения пяти ценных концентратов, а также кварцевых песков. Эта так называемая непрофильная продукция отрасли раньше шла в отвал, теперь же даже пустая порода приносит прибыль комбинату и как следствие всему народному хозяйству.
А всего в нашей стране из вторичного сырья производится свыше 50 миллионов тонн стали, что позволяет экономить ежегодно почти 200 миллионов тонн железной руды, 75 миллионов тонн кокса, несколько миллионов тонн марганца и других легирующих металлов, а также десятки миллионов тонн флюсов, различных добавок для черной металлургии. Кроме того, сталь из лома обходится в 20 раз дешевле, чем из руды.
А примеры вовлечения промышленных отходов в технологический цикл, разве не интересны они? На Оренбургском газоперерабатывающем заводе как бы удлинили технологическую цепочку: с помощью химических реагентов, а главное, биологически активного ила из сточных вод стали получать ценные продукты. Само предприятие перешло на замкнутую систему водоснабжения. Общий экономический эффект превысил один миллион рублей.
Побывал эколог созидающий и на Норильском горно-металлургическом комбинате, и на Сорском молибденовом комбинате, и на некоторых других. Но его еще очень всюду ждут — слишком робко научно-технический прогресс, в экологическом понимании этого термина, приживается в добывающих отраслях.
Поэтому, как мне кажется, только экологическим невежеством объясняется бытующее до сих пор мнение о нехватке и даже истощаемости природных ресурсов, о неминуемом ресурсном кризисе. Сколько мрачных прогнозов уже прозвучало и еще прозвучит, но все они, по-моему, экспонаты в коллекции курьезов.
Вспомним хотя бы знаменитые прогнозы по железной руде, выполненные в начале века крупнейшими геологами, — оказывается, мы к настоящему времени должны были израсходовать все запасы железной руды. Или более свежий пример: по прогнозу американских специалистов, составленному в середине 50-х годов, человечество уже должно было исчерпать запасы нефти, свинца… Однако катастрофы нет.
Почему? Потому что не учитывали в прогнозах НТР! Скажем, об исчерпаемости запасов нефти можно говорить сколько угодно, но о каком кризисе речь, когда в природе существуют нефтеносные сланцы, тяжелые битумы, недоступные нынешней технологии добычи. Общие же запасы нефти, разумеется, те, что известны сейчас, во много-много раз превышают так называемые промышленные запасы.
Та же причина — отсутствие технологии — сдерживает освоение недр и вод океана с его огромнейшими кладовыми природных богатств.
Действительно, только экологическое невежество, только неверие в возможности научно-технического прогресса сквозит во всякого рода мрачных прогнозах. Где доказательства мрачных перспектив?
Пора наконец объяснить людям, что в природе нет железорудных, медных, нефтяных месторождений. Никаких нет. Все их когда-то по незнанию придумали сами люди.
Любое месторождение — это комплекс полезных ископаемых, его нельзя расписывать по ведомствам. В рудах черных металлов, например, присутствуют цветные — титан, ванадий, а также сера, фосфориты. В рудах цветных металлов бывает до семи — десяти элементов. То же самое относится к нефти, углю, газу, и они обязательно имеют своих «спутников».
Но все эти «спутники» редко интересуют горнодобывающую промышленность. К сожалению, приходится сознавать, что если в природе все взаимосвязано, то в организации добычи ее ресурсов, наоборот, все расчленено. Ведомственность пока исключает всякую экономическую взаимосвязь при добыче. Вот почему экологам созидающим и нужно участвовать в зарождении экологически чистого производства.
Экологам-экономистам экономически бы заинтересовать промышленность комплексной добычей, безотходными технологиями. Тогда многие слова были бы просто не нужны. Например, внедрение только имеющихся в настоящее время в черной металлургии технологий позволит сэкономить около двадцати миллионов тонн металла.
Недра нашей страны богаты, но это, конечно, не повод для нерачительного использования богатств…
Советский Союз вступает в новый этап природоохранительной деятельности по программе, продиктованной НТР. И от того, как успешно мы справимся с поставленными партией задачами, зависят не только наши успехи в экономике, но и уровень нашей экологической культуры. Ведь заботясь о природе, мы становимся еще богаче не только материально, но и духовно.
Очерк
Художник В. Родин
Северный полюс, условная географическая точка, где сходятся земные меридианы, во все времена манил к себе полярных путешественников и исследователей. К нему стремился Георгий Седов, отчаянную попытку достигнуть полюса предпринял в 1896 году Фритьоф Нансен, в 20-х годах над ним пролетали Амундсен и Нобиле, Бэрд, Ларсен и Беннетт: пролетали — но так и не смогли сесть на льды.
И вот теперь, в первой трети двадцатого столетия, Северный полюс готовились штурмовать советские ученые и полярники. Не жажда славы и спортивных достижений вели их. Центральный полярный бассейн, омывающий весь северный фасад нашей страны, был кухней погоды. Отсюда начиналось ее воздействие на всю территорию страны, и знать погоду в районе полюса означало держать в своих руках нити управления хозяйством и мореплаванием, радиотелеграфной связью и аэронавигацией. Вот почему в феврале 1936 года в Кремле состоялось совещание, посвященное организации научной экспедиции на Северный полюс.
Доклад на совещании делал начальник Главсевморпути академик Отто Юльевич Шмидт, подробно изложивший план экспедиции. Он был одобрен Советским правительством, и началась напряженная работа по его осуществлению.
В том, что экспедиция будет воздушной, не сомневался никто, но как высаживать зимовщиков на полюсе — на этот счет имелись разные мнения. Предлагалось даже выбрасывать самолетный десант, но в конце концов решили сажать самолеты на полюсный лед. Это было смелое решение, которое в случае удачи могло дать отличные результаты, но для этого нужно было знать состояние льдов в приполярном районе. Достаточны ли размеры льдин и их толщина, чтобы принять на себя многотонные воздушные машины?
Глубокая ледовая разведка была первоочередной задачей подготовительного периода, и осуществить ее командование полярной авиацией доверило Михаилу Васильевичу Водопьянову и мне. Нам надлежало подняться не ниже 83° северной широты, узнать там ледовую обстановку, а кроме того, найти подходящее место для взлетно-посадочной полосы на острове Рудольфа, откуда экспедиция должна была стартовать непосредственно на полюс.
Мы выполнили эту задачу, хотя в условиях Арктики, ее низких температур техника вела себя очень капризно. Не обошлось без происшествий и у нас. Закончив все дела, мы поднялись с Рудольфа и отлетели от него уже на 140 километров, как я увидел (сам я летел впереди в экипаже летчика Махоткина), что самолет ведет себя странно — теряет высоту и дымит. На мой запрос по радио: «Что случилось?» — Водопьянов не отвечал, видимо, связь у него не работала. А вскоре он развернул самолет на обратный курс. Бросать товарища в беде не в правилах летчиков, тем более полярных, и мы тоже повернули к Рудольфу. Водопьянов сел благополучно, а нам не повезло: при пробеге левая лыжа наскочила на ропак, и самолет скапотировал. Что и говорить, неудача: у Водопьянова, как выяснилось, вышел из строя мотор, а самолет Махоткина был разбит. И это в самом конце разведки, когда все уже сделано и нас ждут на Большой земле! Надо было во что бы то ни стало найти выход из положения. И мы нашли его — переставили мотор с машины Махоткина на самолет Водопьянова. Данные о ледовой разведке были доставлены вовремя.
Они нам очень пригодились сейчас, когда подготовка к экспедиции на полюс шла полным ходом.
Вернувшись в Москву после перелета, я сразу получил задание от командования полярной авиации готовить самолеты в аэронавигационном отношении.
Самолеты для нас строили на авиационном заводе № 22 близ Москвы. Это были тяжелые четырехмоторные машины, специально переоборудованные по нашим рекомендациям. Были учтены опыт перелета и указания, почерпнутые из дневников полярных летчиков и исследователей Арктики.
Много дней наша тройка — Водопьянов, механик Бассейн и я — провела в цехах завода. Продумывали каждую мелочь. Водопьянов занимался летной частью самолетов, вместе с инженерами он перестроил открытые самолеты в удобные «лимузины». Бассейн ведал моторной частью, подогревом и запуском моторов в условиях низких температур, подбором инструментов, специальных масел и всем обширным хозяйством воздушных кораблей. На мне лежала подготовка навигационной части экспедиции, оборудование штурманской рубки для самолетовождения в высоких широтах.
Специфические условия будущего полета требовали специальной подготовки, но никакого материала по этому вопросу у нас не было. Был лишь незначительный личный опыт, полученный во время перелета к острову Рудольфа. Во всех материалах иностранных экспедиций условия навигации в районе полюса преднамеренно обходились или освещались очень поверхностно.
Из трудов Амундсена, а также других известных путешественников Арктики — Бэрда, Беннетта, Ларсена — было ясно: самый надежный прибор в навигации — магнитный компас — в высоких широтах отказывает или работает очень неуверенно. То же подтверждал и наш перелет.