— Превосходно! — воскликнула моя соседка.
Мы все подняли глаза, чтобы посмотреть, что она видит, но ничего не заметили, кроме высокого убогого дощатого потолка, затянутого паутиной.
— Вижу династию принцев и королей, вижу восстановившие свою силу документы, вижу великого законодателя, вижу сына могущественного монарха, столь же благородного, как его отец.
— О-о! — шепнула мне мадемуазель Делоне. — Не иначе как герцог Менский договорится с господином герцогом и простит его.
Я смотрела на это, широко раскрыв глаза, и ничего не понимала; мне было не до смеха, и я чувствовала себя крайне неуютно; интуиция подсказывала мне, что я была там лишней и что за всем этим кроется нечто темное. Мадемуазель Делоне наблюдала за мной, опасаясь, как бы я не заподозрила нечто неладное; девица принялась шутить; у нее было восхитительное чувство юмора, и она очень искусно им пользовалась. Я слушала свою спутницу вполуха, пытаясь разгадать эту тайну, но ничего не могла придумать.
— Мадемуазель, — перебила я ее, — эта женщина не пьяна и не действует по наитию, она просто играет роль.
— Все подобные женщины так себя и ведут, это их ремесло, иначе им не удалось бы никого одурачить.
— Отчего же герцогиня Менская столь легковерна? Зачем она нас сюда послала?
— Я вам уже говорила: принцесса хочет выиграть эту тяжбу; она сама составляет иск и ищет доводы; ее заверили, что эта женщина во время своих экстазов говорила о господине герцоге; это возбудило любопытство ее высочества, и она пожелала встретиться с предсказательницей, только и всего. Герцогиня Менская хотела доставить вам удовольствие и направила вас сюда. Когда вы лучше узнаете ее высочество, это уже не будет вас удивлять.
Это объяснение казалось вполне естественным, и я без труда с ним согласилась. Затем мадемуазель Делоне пустила в ход все чары своего ума и стала блистать остроумием; мне было очень интересно ее слушать, и я перестала думать о г-же Дюпюи. Вскоре к нам подошла герцогиня Менская; она дотронулась до моего плеча, не позволяя мне встать, и сказала:
— Вы забываете о том, где мы находимся, и о том, что никто меня здесь не знает. Нас обманули, заманив на спектакль, пригодный разве что для идиотов. Делоне, если все эти марионетки еще раз к нам пожалуют, не принимайте их больше. Право, можно подумать, что коль скоро господин регент интересуется чародейством, то и все должны следовать его примеру. Не угодно ли вам уйти?
Мы последовали за герцогиней; она выглядела раздосадованной, хотя только что решился вопрос о том, что позднее стали называть заговором Селламаре, и среди омерзительных бездельников в грязных лохмотьях, которые вызывали во мне такое отвращение, был сам посол.
Вот так, ни о чем не подозревая, я оказалась вовлеченной в эту грандиозную авантюру и мое присутствие стало смягчающим обстоятельством для участников заговора, о котором у меня не было ни малейших подозрений.
Мы вернулись в Со, где нас накормили ужином. На следующий день меня разбудили на рассвете: прибыл гонец от г-жи де Парабер.
Он доставил мне письмо от нее, в котором говорилось следующее:
«Вы еще не стали моей подругой, но у Вас доброе сердце; поэтому я обращаюсь к Вам с полным доверием. Уезжайте тотчас же, без промедления, и отправляйтесь ко мне, Вы мне нужны. Речь идет о жизни и смерти: не мешкайте. Во всем моем окружении нет ни одной женщины, которую я могу попросить о том, чего ожидаю от Вас. Если Вы откажетесь мне помочь, я погибла».
Я поспешила отнести это письмо мадемуазель Делоне, попросила ее извиниться за меня перед госпожой герцогиней Менской и добиться, чтобы та соблаговолила отправить меня обратно в Париж. Я боялась вызвать недовольство принцессы и очень удивилась, узнав, что она всецело одобряет мое решение, однако желает встретиться со мной перед отъездом, и что она готова предоставить одну из своих карет в мое распоряжение, как только мне будет угодно. Когда мы с герцогиней Менской прощались, она под конец сказала мне:
— Я очень рада, что вы храните верность своим друзьям, сударыня, и надеюсь, что вы останетесь такой, когда я войду в их число, как мне того хочется.
Я очень скоро уехала, в тот же вечер прибыла в Париж и сразу же направилась к г-же де Парабер. Заслышав стук моей кареты, она приказала открыть ворота, и одна из ее доверенных особ, сбежав по лестнице вприпрыжку, вышла мне навстречу со словами:
— Ах, сударыня, до чего же госпожа маркиза будет счастлива вас видеть!
— Она у себя?
— Да, сударыня, она здесь, по крайней мере, для вас. Бедная дама очень нуждается сейчас в друзьях.
Я подумала об опале, однако то, что мне довелось наблюдать между господином регентом и маркизой, отнюдь не давало повода для отчаяния. Поднимаясь по лестнице, я продолжала строить догадки, что было напрасной заботой, ибо ни о чем догадаться я не могла. Меня встретила г-жа де Парабер; волосы ее были растрепаны, а в глазах у нее стояли слезы; она бросилась в мои объятия, не обращая внимания на смотревших на нас лакеев, и повела меня в свою комнату.
Мы сели рядом на софу; маркиза снова меня расцеловала, продолжая плакать навзрыд. Я не знала, как себя держать; я никогда не была особенно чувствительной, и эта неожиданная дружба не пустила во мне такие уж глубокие корни.
— В чем дело? Что случилось, сударыня, и чем я могу быть вам полезной? Я примчалась на ваш зов…
— О! Благодарю, благодарю! Позвольте мне немного прийти в себя, и я вам все скажу; пока что это мне не под силу.
В самом деле, маркиза невероятно изменилась; я бы ни за что не поверила, что она может быть охвачена подобными чувствами.
Несколько раз приняв капли и надышавшись нюхательной соли, г-жа де Парабер, вероятно, собралась с духом и, обернувшись ко мне, сказала:
— Вы помните графа Горна?
— Конечно, сударыня. Я имела честь совсем недавно видеть его в вашем доме.
— Так вот, сударыня, его арестовали!
— Арестовали! За что?
— Его обвиняют в убийстве, да, в убийстве по вине этой гнусной системы Ло, которая любого обращает в сумасшедшего или в преступника.
— Неужели граф совершил убийство?
— Нет, он его не совершал, он на такое не способен. Разве вы его не видели и разве вы можете в этом сомневаться?
— Если он невиновен, то, стало быть, его оправдают.
— Он не дождется оправдания, сударыня, ибо регент впервые в жизни проявил силу воли. Он ненавидит графа!
— За что же он его ненавидит?
— За то, что его люблю я.
Мне нечего было на это ответить, что было вполне естественно.
— Три дня назад граф Горн пришел ко мне и пробыл здесь довольно долго. В пылу исступления он встал передо мной на колени, и именно в эту минуту сюда вошел господин регент. Он покраснел от гнева и, указав на дверь, приказал: «Вон, сударь!» — «Наши предки сказали бы: “Давайте выйдем!”» — отвечал господин Горн, надменно глядя на регента. И тут разразился скандал, продолжавшийся почти весь день; я ругала принца и говорила ему справедливые колкости, которые невозможно забыть; он ушел в ярости, и с тех пор я его не видела.
Пока я еще ничего не понимала. Маркиза продолжала:
— Вчера мне доложили, что пришел какой-то унтер-офицер из числа дворцовых гвардейцев, желавший вручить мне письмо прямо в руки. Вот это письмо.
Я прочла: