— Нет, сударыня, — говорила Аиссе, — нет, я вовсе не люблю шевалье; мне нравится его ум, меня привлекают его обходительность и любезность, но о другом не может быть и речи.
— Боже мой! Я не стала бы ставить вам это в вину: мы не властны над своим сердцем. Однако следует заранее понимать, что шевалье на вас не женится. Кто бы после этого на вас женился? Все мужчины убеждены, что вы были рабыней посла в полном смысле слова.
— К счастью, Бог знает, что это не так.
Эти сценки часто повторялись; впоследствии Аиссе мне об этом рассказала, а тогда она никому ничего не говорила. Госпожа де Ферриоль, щеголявшая своей связью со старым маршалом д’Юкселем, не решалась слишком сильно бранить Аиссе, однако она старалась властвовать над ее сердцем и сердцем шевалье вплоть до малейшего их вздоха, а влюбленные этого не желали; таким образом, столкнулись две разные воли.
Между тем в довершение всех бед в сердечные дела наших героев закрались беспокойство и ревность, не по отношению друг к другу, ибо свет не видывал столь нежной и гармоничной пары, а в лице могущественного владыки господина герцога Орлеанского.
Аиссе очень подружилась с г-жой де Парабер и, подобно всем, кто знал маркизу, питала к ней искреннее расположение. Госпожа де Парабер была добрая женщина, а ее любовные приключения нас не касались. Она была надежная, верная и преданная особа, которую можно было попросить о любой услуге; она старалась всем делать одолжения и постоянно о чем-нибудь хлопотала. Маркиза была готова отдать все своим друзьям; я видела однажды, как она заложила алмазы, так как у нее не было денег, чтобы вызволить из нужды свою родственницу, старую г-жу де ла Вьёвиль, любимую ею с детства.
Итак, Аиссе привязалась к г-же де Парабер и часто ее навещала. Как-то раз она встретила в доме маркизы господина регента, который, как и все, был поражен ее красотой; а коль скоро господин регент был поражен красотой женщины, это означало, что он ее желал.
Филипп Орлеанский бредил прекрасной гречанкой несколько дней, пока его приятели-распутники не сказали, что ему не следует лишать себя удовольствия и что эта девица не нуждается в особых церемониях, ибо, с тех пор как Аиссе созрела, она была любовницей посла г-на де Ферриоля, не считая д’Аржанталя и Пон-де-Веля, первыми, кто признался ей в любви, а также не считая двора и всего города.
Распалившись, негодяи утратили чувство меры: какая разница, несколькими дюжинами любовников больше или меньше!
— Мне прискорбно это слышать, — ответил регент (несмотря на его распутство, в нем от природы было немало порядочного, а все дурное проистекало от Дюбуа и сотрапезников), — ведь она кажется весьма целомудренной и непорочной.
— Ах, монсеньер, разве можно верить этим притворщицам?
В конце концов приятели убедили регента, что надо оставить всякую деликатность и устроить похищение бедной девушки.
Однажды, когда Аиссе ранним утром возвращалась из церкви, укрыв лицо под чепцом и в сопровождении лакея посла (лакея тоже похитили, чтобы он никому не рассказал об этой проделке), девушку увезли в закрытой карете в Пале-Рояль, следуя окольными путями, и высадили у подножия невысокого и, разумеется, неизвестного ей крыльца.
Аиссе не выносила шума и огласки. Однако она была застигнута врасплох и стала звать на помощь. Кто-то из прохожих, один-два человека, попытались вмешаться, но их прогнали. Когда девушка, невзирая на все усилия, оказалась в ловушке, она умолкла, перестала сопротивляться и попыталась собраться с духом. С ней ехали двое мужчин, закутанных в плащи, в шляпах, надвинутых на глаза. Один из них стал успокаивать Аиссе, сказав, что ей не причинят зла.
— Значит, я узница, арестованная за государственное преступление? — спросила она.
— Узница государства любви, и мы очень надеемся, что вам понравится темница, когда вы увидите тюремщика.
Аиссе замолчала; пошарив в кармане, девушка убедилась, что маленький кинжал, с которым она никогда нс расставалась по обычаю своего народа, на месте. Пленница поняла, что крики и сопротивление не помогут, и что ей лишь остается быть готовой постоять за себя в решающую минуту.
Она расположилась в глубине кареты и стала ждать.
Наконец, пленницу попросили выйти; затем она поднялась на то самое невысокое крыльцо, на котором ежедневно оступалась добродетель; Аиссе уверенно поднялась по ступенькам и, следуя за своим провожатым, прошла в восхитительный кабинет, где ее оставили одну на срок, достаточно долгий для того, чтобы она успела полюбоваться окружающей красотой. Повсюду виднелись роскошные картины, зеркала, гардины, мягкие ковры и удобные кресла, а на туалетном столике было разложено множество золотых предметов и различных драгоценностей.
И тут в комнату вошла хорошенькая субретка; она сделала очень почтительный реверанс и сказала:
— Мадемуазель, вы у себя дома, и я к вашим услугам; что изволите приказать? Выбор — за вами.
Горничная открыла поочередно четыре зеркальные двери и широким жестом показала Аиссе одновременно:
спальню, достойную Венеры;
купальню, где была приготовлена необычайно душистая ванна с чистейшей водой;
стол, заставленный яствами, способными возбудить аппетит даже у покойника;
туалетную комнату, где было все, чтобы очаровать самую кокетливую и требовательную из женщин.
Аиссе окинула это своим прекрасным взглядом, невинным и безучастным, что было присуще ему всегда, если только он не был обращен на шевалье.
— Очень красиво, — с полнейшим спокойствием произнесла она, — но меня ждут дома, и вы оказали бы мне большую услугу, если бы позвали мою карету.
Горничная взглянула на Аиссе с таким изумлением и недоумением, что она готова была рассмеяться.
— Карета! — воскликнула субретка. — Зачем?
— Очевидно, чтобы уехать; я же говорю вам, что спешу домой.
Субретка сделала в ответ еще один реверанс и оставила Аиссе одну.
Аиссе села на софу, достала из кармана четки и принялась перебирать их, читая молитвы. Девушка провела за этим занятием полтора часа, после чего одна из дверей, которую она прежде не разглядела, отворилась, и в комнату вошел человек, старавшийся остаться незамеченным. Аиссе продолжала сидеть, готовая пустить в ход свой маленький нож.
Когда мужчина приблизился, девушка узнала господина регента.
— Ах, монсеньер! — воскликнула она с воодушевлением — Вы пришли меня освободить!
— Освободить вас, мадемуазель! От чего? Кто вам угрожает? Разумеется, вы можете на меня положиться.
— Меня похитили силой, привезли сюда вопреки моей воле и теперь не отпускают.
— Неужели вам здесь нехорошо, мадемуазель, и вы в чем-то нуждаетесь? Вам стоит лишь приказать.
— Монсеньер, во-первых, скажите, где я?
— В Пале-Рояле. Разве вы не знали?
— Монсеньер, меня привезли сюда, не спросив, нравится мне это или нет.
— Неужели, мадемуазель? — с взволнованным видом спросил регент. — Я не знал… я полагал…
— Что вы полагали, монсеньер? — с необычайным достоинством осведомилась девушка.
— Я полагал, мадемуазель, я полагал… что вы — жизнерадостная особа, обожающая смеяться и веселиться, и меня заверили, что вы были бы не прочь провести один день с Филиппом Орлеанским.