- О делах так о делах, - согласился "дядя", вальяжно откинулся назад и с холодным интересом оглядел женщину снизу вверх. Свет падал на мужчину как-то неудачно, подчеркивая и нити седины в волосах, и нездоровые темные мешки под глазами, и искривленные от постоянного недовольства и скрытой злости губы, и морщины, и попытки скрыть их. Богатый темно-красный цвет камзола старил его, серебристые кружева бросали на кожу серые тени. Но не в этом была проблема, не в возрасте. Элиза - не здешняя, а та, пришлая - и сама не была юной, потому матерый мужчина сорока лет страха в ней не вызывал. Нет, проблема была в другом. В том, что он явно считал Элизу своей добычей. Своей собственностью, своим капиталом, вложенным в дело. А вот эта сторона отношений той, что звалась сейчас Элизой, была хорошо известна. И она прекрасно знала, как трудно порой бывает разубедить мужчину в этом.
- Почему ты ушел с обеда? - устало спросила она, с трудом отгоняя лоскутки неприятных размышлений о давно забытом, ушедшем, отболевшем.
- Обед закончился, - с нехорошей улыбкой и злым блеском в глазах ответил Дагул, - Нас вежливо попросили выйти, но твой брат таких просьб не понимает. Он кричал об оскорблении королевского дома, призывал своих Псов защитить его честь...
- Дурак, - выдохнула Элиза, - Совсем не может держать себя в руках.
- Не спорю. Мне надоело с ним возиться, Элиза, - с ленивой скукой произнес Дагул, поигрывая краешком ее шелкового пояса, - Если он до сих пор тебе дорог - образумь его. Пока он тебя еще слушает. Но скоро и ты не сможешь на него влиять. Он быстро входит во вкус власти, но его власть - это то, что позволяю я. Заставь его не забывать об этом.
Надо же... Элиза, реальная Элиза, эта своевольная, жестокая и надменная, судя по реакции окружающих, женщина способна кого-то любить и защищать? Возможно, в ней еще не все потеряно?
- А если он не образумится, что тогда ты с ним сделаешь?
Этой Элизе совсем не нравился нервный злобный мальчишка с тонким обручем-короной на голове. Наверняка он любит измываться над другими, наверняка труслив, наверняка для спасения собственной шкуры не преминет растоптать любого, кто окажется на пути его бегства... Если обстоятельства не изменяться, из него наверняка вырастет - если выживет, конечно - какой-нибудь Калигула или Нерон... Но пока он был всего лишь дрянной мальчишка, одинокий и несчастный. Он ей не нравился, однако в ее мире на подобное поведение юнцов привыкли смотреть снисходительно, искать причины в наследственности, обстоятельствах, трудном детстве... Вот и она привычно пыталась найти хоть что-нибудь доброе в Эрвисе. Ведь даже Элиза находила.
- Что сделаю? - равнодушно откликнулся Дагул, - Твоему отцу следовало бы оставить корону тебе, моя дорогая. Тогда твой брат наверняка прожил бы долго и счастливо еще многие годы.
- Тогда почему не оставил?
- По закону женщине не положено, - усмехнулся Дагул, - и тебе это хорошо известно. Хотя мой любезный братец нарушил столько законов и столько провозгласил новых, что мог бы поменять и порядок престолонаследия. Он же знал, что такое Эрвис.
- Эрвис еще мальчишка.
- Из злобных щенков вырастают злобные псы. Сделай так, чтобы сегодня вечером на встрече с протекторами Эрвис был нем как статуя. Как самая мертвая долбанная каменная статуя. Иначе я не ручаюсь за его дальнейшее царствование.
И существование, добавила Элиза про себя, отмечая и холодный взгляд из-под полуопущенных век, и искривленную в презрении верхнюю губу...
- Я поговорю с Эрвисом, - кивнула Элиза, не имея ни малейшего желания это делать, но тон сказанного "дядей" не оставлял ей сомнений в серьезности его намерений. Теперь ей по-настоящему было жаль мальчишку. Он явно не успеет дорасти до Нерона.
- А теперь о нас, - Дагул протянул вперед руку и коснулся подбородка женщины, - Мне не нравится твое настроение, дорогая. Если ты решила меня предать, то вспомни о Доротее. Или лучше о Райскоре. Милый, добрый Райскор... Помню, ты была так подавлена на его похоронах...
Речь его лилась сладким медом, пальцы касались ее кожи нежно и ласково... Ей чудился шелест змеиной кожи по песку и привкус яда в сочном фрукте... Она побледнела, дрогнула, желудок немедленно отозвался спазмами... Она резко перегнулась через каменные перила туда, где на полу сиротливо стояла отобранная впопыхах супница...
- О боги, Элиза!... Ты что, беременна?
Полчаса спустя Элиза все еще сидела на каменной скамейке в тени галереи. Перед ней тихо журчал фонтан - стекающая по стенкам одной каменной чаши вода собиралась во второй чаше и оттуда по желобку выливалась в округлый бассейн, ведущий куда-то под землю. Под крышей справа висели гроздья ласточкиных гнезд - их было так много, что казались они просто темным выступом на серо-желтой стене, странной, но неотъемлемой архитектурной деталью этого места.
Пожалуй, она хотела бы здесь остаться. Ей здесь нравилось, ей все здесь нравилось - и напоенный ароматами воздух, веселый писк ласточек, вид горных вершин и просторов горной долины, и даже жара, к которой вполне можно привыкнуть. И этот замок, древний и наверняка перенесший немало треволнений. Было бы так легко и просто с людьми...
Именно это и было проблемой. Люди. Слуги и дворовые, похоже, считали ее садисткой, находящей удовольствие в помыкании другими; муж если не ненавидел открыто, то и приязни никакой не выказывал; дядя помыкал ею и тащил в свою постель; брат готов был предать и при малейшем подозрении на предательство мог отправить сестру на плаху... Пока Элиза не нашла ни единого человека, который относился бы к ней с симпатией. Ее боялись, перед ней заискивали, ей желали смерти, ее ненавидели. Разве можно жить так? Она мяла в руках матовый, словно вощеный продолговатый листок, сорванный с невысокого кустика с крохотными белыми цветочками-звездочками, росшего под розами; мяла, не замечая нервозности своих движений, не желая замечать их... Да, она упорно не желала думать о том, что пытался выведать у нее Дагул. Она гнала эти мысли, а они возвращались, как брошенный бумеранг. Так она беременна? Точнее, растет ли чужой ребенок в этом чужом женском теле?
Она мечтала о ребенке с того самого момента, как вышла замуж. Собственно, и замуж-то она вышла ради ребенка, а все остальное - и скверный характер Анатолия, его выходки, необоснованная ревность, его собственничество и измены, и вечные скандалы научилась считать чем-то вроде довеска к материнству. Вот только материнства так и не получилось. Та, что теперь звалась Элизой, очень хорошо помнила все, связанное с этим. Особенно горечь и вину. Еще до замужества, будучи молодой, наивной и глупой, она забеременела и была так испугана неминуемым и неописуемым гневом брата, если он узнает о внеплановом внебрачном ребенке, что без раздумий сделала аборт. И уже через несколько дней осознала, что наделала. Муки совести? О, это еще слабо сказано. Она просто помешалась на собственной вине. Она изводила себя и других, и даже удивительно, что ее вообще кто-то взял в жены. Тогда она решила, что судьбой предоставляется шанс искупить свою вину рождением другого ребенка, и ради этого можно было выдержать многое... Да не тут-то было. Теперь она никак не могла забеременеть. Врачи не ставили окончательный приговор, но и не утешали. Они просто пичкали и пичкали ее новыми препаратами, предлагали искусственное оплодотворение... Но потом был развод, разочарование, усталость, безразличие...
А тут... Еще вчера, почувствовав дурноту, Элиза мельком подумала, что это токсикоз, но поспешно отогнала от себя эту мысль, как научилась в последние годы гнать от себя любые другие подобные мысли, связанные с запретной ныне темой... А ребенок рос в этом чужом теле - желанный ли он? Как долго длится беременность?
А если это не беременность? Просто легкое недомогание? Или вовсе не легкое? А если кто-то решил отравить Элизу? Какую-то гадость мутно-зеленого цвета ей ведь предлагали утром выпить. Вряд ли яд, никто не рискнет травить хозяйку дома так откровенно. Или рискнет? Или, может, это было противоядие? Прежняя Элиза знала, что ее не любят и готовы свести с ней счеты, вот и принимала превентивные, так сказать, меры... А новая Элиза с потаенным нетерпением прислушивалась к себе, к ощущениям этого пышного, полного жизненной силы тела, надеясь и не надеясь найти в них подтверждение своим подозрениям... Если это беременность... Как долго она сможет тешить себя ношением ребенка, прежде чем снова покинет - навсегда - это тело? Мысли... мысли... мысли...
- Госпожа моя Элиза.
Тихий, вкрадчивый женский голос заставил ее вздрогнуть. Элиза не слышала ни скрипа открывшейся двери, ни осторожных шагов по каменному полу, как давно уже не замечала оглушительного писка ласточек, пролетающих прямо над головой. Но голос наваждением не был. Перед Элизой стояла старая уже женщина в широком, скрывающем фигуру сером балахоне, невысокая, кругленькая, насколько позволяла судить одежда. Лицо ее тоже было круглым, кожа смуглой и морщинистой, словно печеное яблоко. Волосы женщина скрыла под особым образом повязанным спереди белым платком с неширокой голубой каймой, на груди ее висело длинное ожерелье из небольших необработанных камешков белого цвета. Элиза узнала ее - эта старушка была одной из трех прибывших вместе с Властительницей, которая заняла затем место за столом Межевых лордов.
Старушка явно знала Элизу, раз обратилась к ней по имени, и знала, судя по всему, очень неплохо: блеклые глаза женщины смотрели внимательно, без смущения и подобострастия, а тонкие губы сжаты с некоторым даже недовольством...
- Ты беременна? - в лоб спросила незнакомка, прежде чем Элиза успела придумать, как ответить на ее приветствие. Вопрос неожиданно поверг молодую леди в негодование, очень скоро переплавившийся в гнев.
- С чего ты взяла?
Стоило, наверное, отвечать и повежливее, однако на тактичность, кажется, у Элизы просто не осталось сил. Тут все всё знают, в отличие от нее?
- Милорд сказал.
Милорд? Очень мило. Заметил, что она плохо себя чувствует и прислал сиделку? От Нейла Рагана она не ожидала такой чуткости, скорее можно было допустить, что ее существование его интересует только из-за соблюдения какого-нибудь пункта местного этикета. Впрочем, если вспомнить слова Майеша, они все здесь озабочены появлением наследников, а потому не стоило удивляться заботе Рагана о той, кто носит его ребенка... Хотя мог бы и сам сказать.
Старушка ей не нравилась. С первого же взгляда не понравилась - было в ней нечто неприятное, на ум отчего-то приходил ядовитый плющ и растолстевшая старуха Шапокляк. Да и этот покровительственный тон ей, Элизе, слышать было странно. Обычно перед ней заискивали.
- Может, он ошибается, - проворчала миледи, отворачиваясь. Ей не нужна была ничья помощь.
- Я знаю тебя с детства, госпожа, - улыбнулась старушка, неожиданно быстро и деловито схватилась за ладонь Элизы и стала пристально ее рассматривать, разворачивая к свету, - У тебя никогда не бывало слабого желудка. Женские дни давно были?
- Все в порядке, - Элиза со злостью выдернула руку, - К чему эти расспросы? Может, я съела или выпила что-нибудь не то... Утреннюю гадость...
- Э-э, - пригрозила старуха пальцем, - От моих снадобий тебя выворачивать не будет. К моим снадобьям ты уже привыкла. А вот дитя - это плохо. Я пришлю тебе гадючьей травки, заваришь ее, попьешь три глотка три раза по три. Если через неделю от ребенка не избавишься, тогда сделаем все, когда приедешь в Вышемир. Пришлешь Мици, он знает, как меня искать. Надо заранее все приготовить, а то времени у нас не будет. Не бойся, я знаю, как быстро плод вычистить.
- Вычистить? - Элиза резко выпрямилась, - Ты с ума сошла, старуха? Я не буду избавляться от ребенка!
Женщина не испугалась, но и не обрадовалась. Она недовольно нахмурилась, ее светлые, почти бесцветные брови сошлись над жестко поблескивающими глазами. Вокруг губ трещинами разошлись глубокие морщины, отчего-то напомнив Элизе какой-то хищный плотоядный цветок.
- А на что он тебе? Ублюдок никому не нужен, а Рагану меньше всех. Или ты сумела заманить его в свою постель, моя госпожа?
Элиза не сумела ничего на это ответить. Она только изумленно таращилась на странную и очень осведомленную старуху и ничего не понимала. Ублюдок? В смысле, незаконнорожденный?
- Это Мици? - старуха укоризненно покачала головой, - Ребенок его? Так и есть, Мици. Люди болтают, что ты слишком откровенно с ним милуешься. Ты зря, госпожа моя, доверяешь ему. Если милорд узнает, что ты путаешься с Мици, не поздоровится вам обоим.
Элизе и на это нечего было сказать - она даже не знала, кто такой Мици, кроме того, что он из ее "псов". А милорд, выходит, об этом не догадывается? Интересно, так ребенок его или не его? Впрочем, узнать это вряд ли получится, ведь не станет же Элиза расспрашивать каждого претендента на отцовство, не он ли... Гм... Вот положеньице-то. Да и есть ли он, тот ребенок... Вот Дагул при догадке о беременности "племянницы" обрадовался прежде всего тому, что с появлением наследника можно избавиться, наконец, от Рагана и Каменное Гнездо перейдет к королевской короне без интриг и потрясений. Планы, политика, власть... А если выяснится, что это не дитя лорда Ласточки, то как Дагул поступит? Предпочтет избавиться от ребенка, Элизы или от Рагана, пока последний не заявил во всеуслышание, что ребенок не его? Лорд Ласточка ведь не из тех, кто будет мириться с бастардами, рожденными не от него, это на его высокомерном породистом лице написано... Теперь несколько прояснились и нелепые предложения старика Майеша - вот уж кто в корень глядел... Вот только Элизу сейчас очень мало интересовала политика и чужие желания. Если, конечно, она и вправду беременна.
- Я пока ничего не скажу милорду, - между тем продолжала старуха, пристально всматриваясь в молодую женщину и даже принюхиваясь, и так близко приблизившись к ней, что та отшатнулась, - Скажу ему, ошибка это. Желудок тебя подвел, зелья в том мои виноваты. Моей хозяйке хорошо бы родить Рагану дитя, но не сейчас. Сейчас никак нельзя. А коль это не дитя Рагана, то и раздумывать нечего. Избавиться надо, и побыстрее.