Пока я болтался там, наша келедона решила проводить меня особой серенадой. Она запела о долгожданном отдыхе, о том, чтобы оставить все заботы и отдохнуть на берегах реки. Точный текст я сейчас не припомню, но смысл был именно такой.
Всё, что мне оставалось — это держаться. Падать совсем не хотелось, но келедонина музыка окатывала меня со всех сторон, как прибоем, размывала мою решимость. Мне уже виделось, как я легко, будто пёрышко, лечу вниз… приземляюсь на берегах вальяжно текущей реки… где так славно можно было бы устроить пикник с моей подружкой…
Аннабет.
И я вспомнил, как спас Аннабет от сирен, когда мы с ней бороздили Море Чудовищ. Я держал её мёртвой хваткой, а она плакала, и вырывалась, и пыталась плыть навстречу смерти, потому что впереди ей уже виделись счастливые берега земли обетованной.
Теперь это она держала меня. И она говорила мне в самое ухо: «Водоросли у тебя вместо мозгов, Перси! Это же трюк! Обдури её сам или умрёшь. А если и правда умрёшь, я тебе никогда этого не прощу, так и знай!»
Это-то и разрушило чары келедоны. В гневе Аннабет будет пострашнее большинства чудищ. Только не говорите ей, что я это сказал.
Я ещё раз поглядел на безмятежно развевавшиеся вверху джинсы. Меч в обличье ручки был надёжно запрятан в кармане, пользы от него никакой. Где-то за пределами видимости Гроувер снова заныл что-то о птичках, но и это не помогло. По всей видимости, келедона обращалась в птицу, только если её неожиданно испугать.
Погодите-ка…
Идиотский План версия 2.0 забрезжил у меня в голове. Чего только не придумаешь с отчаяния.
— Эй! — заорал я наверх. — Ваша взяла. Вы просто чудо какое-то, мисс Келедона! Я вами восхищаюсь! Можно мне сейчас, на пороге смерти, ваш автограф напоследок?
Келедона умолкла посреди ноты. И удивлённо уставилась на меня, а потом улыбнулась от удовольствия.
— Гроувер! — завопил я во всё горло. — А ну дуй сюда!
Лира тоже заткнулась. Над краем крыши возникла физиономия сатира.
— Ой, Перси… Мне… мне так жаль!
— Да всё нормально, чувак!
Я изобразил улыбку, постаравшись параллельно передать ему по эмпатической связи реальное положение дел. Целые связные мысли мне посылать никогда не удавалось, так что я постарался сосредоточиться на самом главном: будь наготове, соображай и действуй быстро. Надеюсь, дружище не протупит.
— У тебя там не найдётся ручки с бумагой? — крикнул я ему. — Я хочу перед смертью взять у этой леди автограф.
Гроувера аж перекосило.
— А… Э… нет. Но у тебя в кармане джинсов разве не было ручки?
Самый. Умный. Сатир. На свете. Браво! Отлично схватывает парень.
— А ведь верно! — я умоляюще воззрился на келедону. — Пожалуйста? Последнюю просьбу, а? Не могли бы вы извлечь ручку у меня из джинсов и подписать… да хоть бы их и подписать? Тогда я умру счастливым.
Золотые статуи не краснеют, но келедона выглядела крайне польщённой. Она наклонилась, ухватила джинсы, вытащила их на крышу и достала из кармана ручку.
Я аж дыхание задержал. Никогда ещё не видал Волнолом в руках у чудовища. Если она догадается, что дело нечисто, если поймёт, что её пытаются надуть, то может убить Гроувера. Клинки из небесной бронзы и на сатиров отлично действуют.
Дева меж тем изучала ручку, словно никогда ничего подобного не видала.
— С неё нужно снять колпачок, — любезно подсказал я.
Пальцы уже начинали соскальзывать с балки.
Келедона положила джинсы на бордюр рядом с клеткой и отвинтила колпачок. Волнолом обрёл жизнь.
Если бы я сейчас не висел над пропастью, то непременно оценил бы картину. Самое смешное, что я видел в жизни, ей-богу. Знаете, бывают такие розыгрыши: банка с конфетами, а под крышкой спрятана свёрнутая пружиной игрушечная змея?
Ну, вот тут было то же самое, только вместо игрушечной змеи наружу выскочил трехфутовый меч.
Небесный клинок вырос внезапно и во всю длину. Келедона отшвырнула его и отскочила подальше с отнюдь не музыкальным взвизгом. Естественно, она обратилась в птицу, но Гроувер был тут как тут. Он отбросил Аполлонову лиру и, схватив толстенькую золотую куропатку обеими руками, в мгновение ока запихал её в клетку и захлопнул дверцу.
Обезумевшая келедона принялась верещать и биться внутри, но места, чтобы превратиться обратно в женщину, не хватало, а в птичьем облике никакой магии у неё в голосе, слава богам, не осталось.
— Отличная работа! — воскликнул я.
Судя по физиономии Гроувера, его должно было вот-вот стошнить.
— Я, кажется, поцарапал лиру Аполлона, — траурно сообщил он мне. — И только что посадил птицу в клетку. Самый отвратный день рождения за всю мою жизнь.
— Не хочу тебя отвлекать, — напомнил я, — но я тут собираюсь сверзиться с небоскрёба.
— Ой, мама! — Гроувер подхватил лиру и наиграл бодрую мелодию.
Теперь, когда опасность миновала, а чудовище бушевало в надёжной клетке, все проблемы с магией лиры у Гроувера разом кончились. Как это для него типично! Он сотворил верёвку и бросил конец мне. Потом как-то умудрился вытащить меня наверх, где я благополучно и рухнул плашмя.
Внизу, под нами, на Таймс-сквер, всё ещё царил хаос. Там и сям бродили оглушённые туристы. Полиция пыталась остановить последних энтузиастов кордебалета. Горело несколько машин. От подмостков осталась куча дерева, кирпичей и поломанного звукового оборудования.
За Гудзоном величаво садилось солнце. Всё, чего мне сейчас хотелось, — это лежать тут, на крыше, не шевелиться и просто наслаждаться ощущением, что ты жив. Но наша работа ещё не закончилась.
— Надо доставить келедону обратно к Аполлону, — сказал я.
— Да, неплохо бы, — согласился Гроувер. — Но… может, сначала штаны наденешь? Вдруг он неправильно поймёт.
Аполлон ожидал нас в холле Эмпайр-стейт-билдинг. Три золотые девушки нервно мерили пол шагами у него за спиной.
Увидав нас, он просиял. В буквальном смысле — вокруг головы у него разгорелся яркий нимб.
— Великолепно! — сказал он, хватая клетку с птичкой. — Я отнесу её Гефесту на починку и на этот раз даже слушать не стану про вышедший гарантийный срок. Моё шоу начинается через полчаса!