— Почему ему может не понравиться?
— Должно быть, он привык к более роскошной жизни.
Мадам Ланж могла сколько угодно утверждать, что не любит богатых, что все они эгоисты, но при этом относилась к ним с уважением.
— Румыния красивая страна?
— Такая же, как и все страны.
— Я мешаю вам заниматься?
Он холодно ответил:
— Да.
Она обиделась на него и продолжила свои хлопоты в полном молчании.
Полчаса спустя в замочной скважине входной двери повернулся ключ. Это была Луиза, дочь мадам Ланж, которая пришла на обед, и это означало, что уже четверть первого, поскольку ей требовалось около двадцати минут, чтобы добраться до дома с телефонного узла, где она работала.
В коридоре она сняла пальто, шапку, взбила рукой волосы, на мгновение вгляделась в зеркале в свое лицо, всегда такое же уставшее, как и у матери.
Мадам Ланж приоткрыла кухонную дверь.
— Хорошие новости! — крикнула она.
— Какие? — равнодушно спросила девушка.
— Я сдала!
— Гранатовую комнату?
Поскольку других свободных комнат не имелось, вопрос был явно лишним.
— Да. Ни за что не догадаешься, за сколько. Правда, мне придется предоставить полный пансион.
— А!
Луиза вошла, не поздоровавшись с Эли, с которым виделась утром и которого привыкла встречать на кухне, приподняла крышку кастрюли, спросила:
— Где ты будешь подавать ему еду?
— В столовой, разумеется.
— А как же мы?
— Мы продолжим питаться на кухне.
Луиза взглянула на Эли, который поднял голову, и они поняли друг друга без слов. Весь распорядок в доме будет нарушен новым постояльцем.
— Делай, что считаешь нужным. Меня это не касается. Но ты опять будешь жаловаться на усталость.
— Если он платит столько же, сколько все трое, вместе взятые, разве оно того не стоит?
Все это создавало вокруг них какую-то странную пелену. Еще ничего не изменилось в доме, все вещи, запахи были на своем месте, и даже солнечное пятно, как обычно в это время, маячило на белой стене, но голоса, движения стали неуловимо другими. Эли принялся собирать свои книги и тетради, чтобы можно было накрыть на стол.
— Вы куда, мсье Эли?
— Отнесу все это наверх.
Из коридора он как будто услышал, как мадам Ланж вполголоса говорит своей дочери:
— Он ревнует.
Когда он спустился, клеенка была уже накрыта скатертью в красную клетку, и Луиза раскладывала столовые приборы. Станет ли она однажды похожа на свою мать? Она была такая же худая, ростом чуть повыше, у нее были те же светлые волосы и глаза тускло-серого цвета.
Но вместо решимости, читавшейся на лице мадам Ланж, ее черты выражали скрытую меланхолию, и даже когда она улыбалась, то делала это наполовину, к тому же достаточно редко, словно боялась привлечь к себе несчастье.
Дважды за свое детство она была на несколько месяцев прикована к постели какой-то костной болезнью и долгие годы носила корсет с металлическими пластинами.
Врачи утверждали, что она выздоровела и рецидива быть не может. Возможно, она им не верила?
Эли считал ее красивой. Никогда раньше ему не доводилось видеть существо со столь тонкой и нежной кожей, которое создавало бы такое ощущение хрупкости. Он не ухаживал за ней. Подобная мысль даже не приходила ему в голову. Но хотя он достаточно спокойно относился к своим сестрам, мысль о том, что Луиза была ему как сестра, наполняла его тихой радостью.
В полдень, когда мадемуазель Лола и Стан отсутствовали, было принято обедать на кухне, чтобы не разжигать огонь в столовой и не бегать взад-вперед с тарелками и блюдами. Для Эли это было самое любимое время. За каждым закрепилось свое место за столом: Луиза садилась напротив него, мадам Ланж — спиной к печке. Он брал из шкафа свою жестяную коробку, снимал с крючка принадлежавшую ему маленькую сковородку, поджаривал яйцо, раскладывал на столе свой хлеб и маргарин.
— У себя дома вы тоже не ели мяса?
— Другие ели.
— В каком возрасте вы перестали его есть?
— В шестнадцать лет.
Это было правдой. Он тогда сильно увлекся мистицизмом и трепетно относился ко всему живому.
— Только бы он не оказался слишком требовательным.