— Обойдусь без твоего согласия!
— Божья Матерь!
Перрина подскочила к дочери и залепила ей пощечину, эхом разнесшуюся по квартире. Девушка гордо выпрямилась.
— Тебе придется меня убить, чтобы помешать выйти замуж за Ипполита.
— Несчастная, ну что ты в нем нашла в конце концов?
— Это… это касается только меня…
Мадам Адоль резко повернулась к мужу:
— А ты, что ты скажешь, если твоя дочь собирается совершить безумие, которое сведет меня в могилу?
Папочка попытался приласкать свою дочурку.
— Пимпренетточка моя, ты же все это говоришь не серьезно? Доле — это же все как один такие подонки… Мелкая сошка… Ты же с голоду подохнешь с этим Ипполитом, и потом, как мне думается, этот молодой человек лишен высоких чувств… Я уверен, что он способен буквально на все… И ты очень хочешь быть вдовой казненного?
Пимпренетта из упрямства ничего не ответила, и мать воздела руки к небесам.
— Что же я такого сделала? За что мне приходится нести этот крест?
Славная женщина очень бы удивилась, если бы узнала, что ее деятельность вряд ли бы была одобрена Господом Богом и его святыми.
Спор становился все более яростным, но появилась Фелиси Маспи. Ее приход успокоил приступы гнева, готовые вылиться в неистовые проклятия, но ведь перед посторонними надо все же сдерживаться. Перрина Адоль мгновенно преобразилась, что озадачило ее мужа, не привыкшего к мгновенным сменам настроений своей супруги.
— Ба! Ведь это Фелиси… Малышка, что тебя привело? Надеюсь, дома ничего не случилось?
— Я бы хотела поговорить с Пимпренеттой.
— Ты не вовремя пришла.
— Она болеет?
— Болеет? Да это она сама кого угодно сделает больным! Просто проклятие какое-то эта Пимпренетта! Да вообще-то ничего в этом удивительного нет! Она вылитый портрет своего папочки!
Дьедонне аж подскочил от обиды.
— Да как ты смеешь так говорить о своем муже в присутствии какой-то соплячки, которая и уважать-то меня перестанет после этого?
— Дьедонне, должна тебе заметить, что мы здесь не одни и наша перебранка неинтересна молодой девушке, у которой из-за тебя может возникнуть чувство отвращения к замужеству.
Подавленный этим высказыванием, несправедливость которого казалась ему беспредельной, Дьедонне рухнул на свой стул, вопрошая себя самого, сможет ли он до конца своей жизни хоть что-нибудь понять в женщинах. Не обращая больше на него никакого внимания, мадам Адоль принялась расспрашивать Фелиси о здоровье ее семьи, подчеркивая своим видом, как она рада тому, что все чувствуют себя хорошо в клане Маспи, и в конце концов сказала:
— Если уж тебе так хочется поговорить с этой мерзавкой Пимпренеттой, поднимись к ней в комнату, потому что, если я ее позову, она из вредности не ответит и закроется на ключ.
Фелиси тихонько постучала к Пимпренетте.
— Кто там?
— Фелиси…
— Входи.
Пимпренетта тщетно пыталась держать себя как ни в чем не бывало, но младшая дочь Маспи сразу увидела, что она только что плакала.
— Здравствуй, Пимпренетта…
— Здравствуй… Неужели возможно, что ты здесь?
— Мы долго не виделись.
— Ты знаешь почему?
— Вот именно…
— Вот именно, что?
— Я встретила Бруно.
— Неужели?
По тону девушки Фелиси поняла, что та все еще любит ее брата. Но Пимпренетта спохватилась:
— Ну и что? Что ты от меня хочешь?
— Он хочет с тобой поговорить.
— Да пошел он! Я не встречаюсь с полицейскими!
— Он несчастен…
— Тем хуже для него!.. Несчастен, в самом деле?
— В самом деле.