— Наряд!
— Наряд!
И даже Мишка Истру, ничтоже сумняшеся, буркнул:
— Наряд.
Капитан, озадаченный таким оборотом, вышел из казармы, оставив дверь в коридор открытой. Раздраженно потребовал:
— Дневальный, укажите постели, на которых отдыхает наряд.
Через минуту несусветно обескураженный Мишка и еще двое солдат с позором были подняты и водворены в строй.
Дежурный ткнул в меня пальцем.
— Рядовой Игнатов, — сказал я.
— Вы старший группы, — объявил капитан, записывая мою фамилию. — Возьмете трех человек в музвзводе. Одного у минометчиков. Писаря из третьей роты… И в 3.00 приведете группу в автопарк. Там я поставлю задачу. Выполняйте.
Писарь из третьей роты, бледный, худой очкарик, пришел сам. Он прислонился к панели у питьевого бачка. И болезненно морщился.
К минометчикам сбегал Мишка.
Домик музвзвода невдалеке от клуба. Дорога же в автопарк — в другую сторону. Я позвонил музыкантам и попросил прийти побыстрее. Они что-то промычали нечленораздельное. Ждали их минут пятнадцать. Нет. Звоню опять. Не отвечают. Трубку не берут.
Пришлось бежать к ним. Бегу. А потом думаю, зачем бегу. Разве нельзя шагом? Ноги у меня не казенные. Служить еще, как медному котелку. Тише едешь, дальше будешь.
Пошел шагом. И не заметил, как опять на бег переключился. Дорога — словно туннель в снегу. Сугробы высокие. Деревья близко к дороге подступили. Ветками над головой смыкаются. Сказка! Двадцать лет на юге прожил. Зимы всерьез не видел. Понаслышке знал, что снег скрипит. И вот за два месяца в который раз убеждаюсь, что он действительно скрипит. Умеет.
Дверь в музвзвод заперта. Живут люди! Барабаню кулаком что есть силы. Открывает заспанный солдат, в шинели, на плечи накинутой. Двое других на койках лежат в обмундировании, без сапог.
— Салаги! — остервенело кричу я. — Выходи строиться!
И оттого, что я крикнул именно так, громко, властно и зло, они вскакивают и не замечают, что я тоже рядовой и тоже салага. Не давая им опомниться, строю музыкантов в колонну по одному. Приказываю:
— Кругом! Бегом!
Расстояние от музвзвода до нашей роты мы покрыли исключительно быстро. Может, даже мировой рекорд поставили. Жаль, засекать было некому.
Теперь нас стало девять человек. Три музыканта, Мишка, я, писарь из третьей роты, минометчик и те два солдата, которые спали в нашей казарме. Я видел их в первый раз.
— Фамилия? — деловито спросил я.
— Рядовой Болотов, — сказал один.
— Рядовой Долотов, — сказал другой.
Созвучие фамилий настораживало. Не смеются ли они? Потребовал служебные книжки. Солдаты, не возражая, расстегнули карманы гимнастерок. Все в порядке. Болотов. Долотов.
— Откуда? — спросил я.
— Из округа… — вступил в разговор Долотов. — В вашей роте оказались случайно. Нас спать сюда определили. Может, вы нас отпустите?
— Нет, — твердо сказал я.
— Мы в порядке обмена опытом, — сказал Болотов. — Мы художники. Приехали посмотреть, как у вас солдатская чайная оформлена.
— Солдатская чайная закрывается в двадцать два часа, — пояснил я. И отвернулся. Мне не раз давали таким способом понять, что разговор исчерпан.
Капитан ждал нас на КТП.
— Вы опоздали на девять минут, — сказал он.
Я пустился в объяснения. Он махнул рукой:
— Отставить. На станцию прибыл состав с углем. Для нашей части. Задача: разгрузить платформу не позже чем до восьми утра. Помощи не ждите. Учения закончатся завтра к обеду. Поедете на этой машине…
Капитан говорил отрывисто. И чуточку сурово. А может, это просто казалось в такую ночь, на морозе.
— В машину! — скомандовал я.
Кряхтя, забрасывали ноги. Полами шинели обметали примерзший к бортам снег.
Минометчик замешкался. Не помню его фамилии. Взял он меня за рукав. Жалобливо пролепетал:
— Товарищ сержант…
— Я не сержант.
— Ну все равно… У меня стул не крепкий.
— При чем здесь стул? — удивился я.
— В санчасти я лежал… Честное слово, вчера вечером выписался. И зря… Стул у меня еще не крепкий.
Теперь я сообразил, о чем он ведет речь.