— Верно, верно, — вторил народ.
И тогда вышел Иван Хмелев, поклонился миру и веское слово сказал:
«Не дадено людям судить своей рукой. Не хотим мы убийства Макси. Пусть будет суд Божий. Возьмем, свяжем плот, посадим Максю, дадим ему еды на два дня да шест в руки да пустим в Бухтарму. Коли выберется Макся, Бог не судил умереть ему, потонет — Божья воля, Божий суд».
Согласился народ с Хмелевым. Живо связали ветхий плот, который и курицу не выдюжит, посадили Максю, дали ему шест в руки да ковригу бросили, как псу, и от берега толкнули.
Завертелся плот, закружился и понесся по быстрой реке, кувыркаясь через камни, как щепка малая.
Не пристал Макся Черный к берегу, так и умер без погребения.
Перевалили в степь.
Поехали в Кулунду за солью. Артель собралась в пять душ: Егорка Бугров, Лука Перегудов, Алешка Быков, Васька Загуменный да инок Иосаф. Перед отвалом инок к артели пристал. Смеялся народ шибко: «Инок, одначе, за бабой поехал», — говорили зубоскалы.
В каменщиках баб было мало, все мужики, а поэтому за бабами, как за зверем, охотились, — воровали на Руси.
Степь не Камень. Простор великий, трав обилие и мрачности нету. Как на ладони все.
За Камнем лес и горы небо заслоняют, а в степи до самого края, где земля с небом сходится, все видно. Колонки зеленеют, березки богомолки стоят, сосняк, увальчики малые, озера, как горная слюда, в траву брошенная, на вольном солнце блестят.
Нету строгости в степи, радости в ней, солнца больше, и для спасения души по этому самому она мало пригодна.
Взять хотя бы журавля, птицу длинноногую, посмотришь на него, как около озера он топчется, невольно смех берет.
Васька Загуменный, когда колком ехали, вперед ушел да и затянул во все горло без чина всякого:
«Нашел место песню петь, — недовольно буркнул Лука. — Егорка, догони его да заткни ему печурку».
Егорка поехал нагонять Ваську, но тот уже перестал петь.
«Пусть поет, — проговорил инок Иосаф, — засиделись мы в темноте за Камнем, а теперь как-то душе свободнее. Петь не грех. Слышишь, как птицы гладкогласно поют, от радости».
«Чудной Иосаф, — подумал Лука, — то праведность великая его разбирает, то соблазн одобряет. Нетвердой души человек».
Не высказал своих дум Лука, а только Иосафу сказал:
«Петь здесь не место, могут киргизы перенять. Жизнь наша волчья», — и недовольно плюнул в желтые душистые цветы.
«Далеко, што ли?» — спросил Алешка Быков.
«Хватит еще, паря, похлыняем», — ответил мрачно Лука, который на обратном пути замыслил добыть себе бабу.
Не выходит из головы. Думал он, склонив голову: «Маломощна плоть, видно, нашего роду Перегудовского. Макся, царство ему небесное, сгиб от плоти».
Вечером в колке станом стали. Похлебку сварили, бадану попили и спать легли, чтоб до свету выехать.
Инок Иосаф молиться остался, да за однемя и караул держать.
Как раз в эту самую ночь и случилась беда.
Киргизишки учуяли. Днем в стороне держались, издали по следу шли, а ночью колок обложили кругом и осаду повели издали.
«Отъели мы шанежек да каралек», — начал было Васька Загуменный, да сразу притих, когда киргизья, как волки, завыли.
«Богородица в головьях, — лязгая зубами, начал Лука, — андели по стенам, архандели по углам, вокруг нашего дома каменная ограда, железный тын, на каждой-то тынинке по маковке, на каждой-то маковке по крестику, на каждом крестике по анделу и по арханделу. Андели, архандели, спасите нас в сегодняшнюю ночь от врагов-супостатов».
Пригодился тут инок Иосаф. Сразу верховодство взял.
«Васька, иди к лошадям и вяжи к деревьям ближе, — командовал он, — а вы, сотоварищи, порох на полках перемените, кремни направьте и место поудобнее выберите и, когда скажу, стреляйте».
Сделали, как сказал инок. Потом он новое надумал, когда Васька вернулся.
«Иди, Васька, запаливай на той полянке костер».
А в темной степи выли киргизы, сила их была, и ближе все вой слышался.
На полянке, на самом конце колка, пламя к небу взметнулось — Васька сушник зажег. Завыли пуще прежнего киргизы и давай поливать стрелами из темноты по костру.
«Теперь стрелять приготовляйся ты, Лука, да без промашки, сейчас киргиз на огонь налетит», — распоряжался инок.
И верно, близко к костру удалой джигит подлетел на коне.
«Господи, сподоби», — приложился Лука, и не стало джигита, а конь, как стрела, в степь ускакал.
Стих вой киргизский, видно, коня джигитова ловили, а тем временем Иосаф приказ отдал:
«Не устоять нам против силы киргизской, много их, как волков, садись на коней и поедем в степь, может, выедем из орды».
Киргизы растерялись от одинокого выстрела, изловили коня и завыли еще громче и звонче, а тем временем каменщики в правую сторону колка ударили, потом в степь выехали и мимо киргиз проехали. Не поняли, видно, киргизы, за своих приняли.
Перед утром дождь сильный ударил и стер следы конские и выручил артель из беды великой, погони киргизской. Всю ночь под дождем ехали каменщики, далеко ушли вперед к соленым озерам, от соли не отступились: полные кожи повезли за Камень.
На обратьи другой дорогой поехали: Лука настоял — беспременно бабу надо залучить; на слабость плоти жаловался.
Артель думала, что инок заупрямится, а он сразу согласие дал: