«Поедемте, только без убивства бабу добывать», — сказал он.
Поручило и на этой охоте каменщикам. Покос стоял на Руси. Покосы от деревень дальные, которые за тридцать верст будут. Вот и порешили ехать покосами, так как на покосах малолюдство: семьями косят, да и от скорой погони можно быть в безопасности.
Ехали с опаской от начальства, да и от крестьян тамошних. Мужик ведь не киргизишка, со сноровкой человек.
Заприметили один покос. Вдалеке станом стали. Ваську, как помоложе да побойче, разведовать послали.
Поехал Васька, песню запел, да на кержацкое пение-гнусение та песня больше походила, чем на скоморошество никониан.
Подъехал. Видит, два мужика, три бабы косят. Поздоровкался, слез с коня. Мужики сумнительно посмотрели, да не растерялся Васька:
«Твое прозванье как будет?» — после здоровканья спросил он рыжего мужика.
«А тебе что?» — ответили мужики.
Тут Васька как ни в чем не бывало и говорит: «Мне-то незачем, да вот начальство с заводу приехало и всех мужиков требует в деревню. Я с начальством пришел, нездешний, ну вот по покосам искать поехал. Начальство значит послало».
«Ястри его, — выругались мужики, — и всегда этому начальству в страдно время приспичит».
А потом пристально на Ваську посмотрели да и брякнули:
«Раз ты с начальством приехал, тогда бумагу показывай. Без бумаги не поедем».
Струхнул Васька и думает: каку им бумагу представлю. А мужики побойчели, пристали: «Показывай, а то тебя живой рукой свяжем».
«Бумагу вам показывать не след, — ответил он, — так как от начальства воли не имею, а раз вы угрозы наговариваете, так покажу я вам бумагу».
Вынул с груди молитву с ангелами, расписанными лазурью, и показал мужикам.
Как взглянули мужики на ангелов, лазурью расписанных, так и ахнули, давай вшей чесать.
«Вот тебе, паря, и покосили», — говорят друг другу.
Тут Васька опять маху не дал:
«Че, — говорит, — покосили, бабы-то у вас зачем, пусть бабы косят, а вы езжайте, а мне ближний покос укажите, поеду дале народ собирать».
Мялись, мялись мужики и порешили: баб косить оставить, а самим в деревню ехать. Ваське покос ближний рассказали.
Поехал Васька, как будто на покос, а сам кругом да кругом, да к артели и вернулся.
«Ну, Лука, быть тебе с бабой», — сказал он и объявил все как было.
Обождала маленько артель, чтоб мужики уехали да стемняло. А когда стемняло, поехали на покос. Тихо подъехали, даже собак не разбудили, к табору пошли.
Залаяли собаки, заревели бабы, бежать было хотели. Да где им! Изловили двух девок, одну молоденькую, другую постарше. Связали их, да и на коней.
Всю ночь ехали без отдыху, перед утром коням дохнуть немного дали, поехали дальше. Погони боялись. Ушли благополучно. Девок развязали и дорогой же делить начали. Васька взял помоложе — Марью, а Лука постарше — Катерину.
А когда на знакомые тропы выехали да к Камню стали подъезжать, облегченно вздохнули.
Тут Лука к иноку обратился:
«Давай, Иосаф, свенчай меня с Катериной».
«Нету книг, — ответил Иосаф, — уж дома свенчаю».
Васька не стал ждать, сам свенчался. Уволок девку в кусты на ночь, а утром опять на коня вперед себя посадил, обнял ее и заорал во всю глотку:
Весело ехали: с солью и бабами: много лишнего позволяли. Только Иосаф опять мрачен ликом стал. Видно, чуяло его сердце, что худые дни для закаменской вольницы, — не за горами восходят.
А Васька-нахальник Марье на ухо шептал: «Вишь как инок лицом потускнел. Видно, скушно ему без бабы вертаться».
Множились люди за Камнем, но не множилась вера истинная в людях, капля за каплей, как вода из дырявой крынки, истекала.
Множились люди худые, заводились ссоры да распри, доходило дело до схваток и ножей. Заводские крестьяне, беглые солдаты, тати, воры, разбойники-душегубцы верх взяли и мутили народ.
Слабые духом, некрепкие в вере пристали к ним; и не стало житья от тех грабежей и насильств.
Черная хлебопашеская работа за необычай была тем, кто в легкости привык жить, кто кроме бражничества да озорничества никакого дела с малолетства не знал.
Разгневался Господь на беззаконие людей и послал неурожай хлеба в земле Бухтарминской три лета подряд.
И наступил голод лютый. Стал народ молотым корьем питаться и от болезней помирать.
В этот год Васька Быков да Яшка Загуменный с братней очень шибко разгулялись. У многих каменщиков последний хлеб уворовали, Лосихинской починок сожгли да в горах одного инока удушили — думали богатства найти.
Восстал народ против злодейств душегубцев и порешил: изловить и казнить всю шайку смертью лютою.
Узнали воры через передатчиков и в лесные дебри ушли. Да недолго они шаталися, скоро узнали их логово и оттуда выкурили. Связали по рукам и ногам, по китайскому обычаю, по колоде на шею привязали да на суд приволокли.
Долго бы не судили, да особый случай вышел, видно Антихрист тем людям помог.
В ту самую пору, когда на смерти злодеев народ порешил, приехал китайский ноен с тчурчутами.
«Земля здесь китайская, — сказал тот ноен, — а потому тех людей вы судить не можете».