— О, айе. Сажаться мы великучи мастера. Мы такие, — с гордостью произнес Роб. — Тем и знамениты.
«Что ж, я попыталась, — подумала Тиффани. — И тем не менее, если и не снаружи, то внутри они чисты душой».
А в это время на Мелу, на краю темного-претемного леса, росшего на холме, возвышающимся над Двурубахами, которые изо всех сил старались вообразить себя более крупным городком, чем они были — с единственной лавкой, придорожным трактиром и кузницей — Королева Фей удовлетворенно улыбнулась.
Стояла теплая ночь, пахло как обычно, и небо было тоже обыкновенное. Судя по отблеску, в город провели то ли канал, то ли новую дорогу, а в остальном город выглядел ровно так же, как в прошлый визит.
Она повернулась к своему пленнику со связанными руками, перекинутому через седло одного из телохранителей. Она улыбнулась, и эта улыбка не предвещала ничего хорошего. «Нужно будет отдать его лорду Длинноногу», — решила она. Эльф в полной мере насладится, отрывая от поганого гоблина кусок за кусочком. После того, как вдоволь наиграется с жертвой.
Но сперва эта гоблинская нечисть привела их сюда, на склон холма. Королева и ее налетчики разглядывали спящую долину. Ее воины с перьями на голове и наряженные в лоскуты меха и кожи, держали наготове луки со стрелами.
Проход между мирами доставил минимум неприятностей. Для сильных эльфов почти не составило труда пройти на другую сторону. Барьер и в самом деле ослаб. Ранее старая ведьма поддерживала его неприступным, выталкивая их прочь. Она всегда была настороже, следя за волшебным народцем.
Звери тоже их заметили. В тот самый момент, когда Королева вступила на землю Мела, все зайцы на холме обернулись навстречу и замерли, охотившиеся совы, почуяв присутствие другого хищника, взмыли вверх.
Люди же обычно все замечали последними. От этого налет становился еще увлекательнее.
Кроме сияния над курганом вершине холма и отдаленного громкого звука, который Королева определила, как обычный шум, производимый Нак Мак Фиглами, пока не было ничего подозрительного, что было бы способно помешать первой за долгие годы экскурсии эльфов в Плоский мир. Поэтому они начали развлекаться. Они промчались через пару деревень, выпуская на волю коров, переворачивая телеги, обращая молоко в простоквашу, портя бочки с элем, и так далее, развлекаясь подобными пустяками. Но растущий город предвещал эльфам все виды удовольствий, которые так давно себе в этом отказывали.
В ожидании приказа Королевы стояла абсолютная тишина, за исключением позвякивания сотен колокольчиков, привязанных к сбруе вороных лошадей эльфов.
Она подняла руку.
Но прежде чем она успела что-то сказать воздух прорезал резкий пронзительный звук, словно кто-то резал огромную свинью.
Этот звук накрыл весь Мел. От визгливого свистка у всех свело зубы. Внизу в долине воздух словно бы наполнился огнем, и огромный железный монстр, отмечая свой путь клубами пара, двинулся по серебристому пути к городу.
Эльфы заволновались. От этого звука от одного к другому начала распространяться паника. И не только от звука. От распространившегося в воздухе запаха железа.
Пена Стружки молча соскочил с седла, зубами стащил каменный нож у охранника, который руками закрывал уши, стараясь укрыться от звука, и быстро перерезал путы.
— Моя же говорить про Железный конь. Вот он, — с важным видом сказал гоблин. — Последний поезд в Двурубахи. Там работать гоблинцы. С железо и сталь.
Королева и бровью не повела. Она точно знала. Кто-то другой возможно, но она разберется с ними позднее. Ни один эльф не должен проявлять страх на глазах у своей королевы. Но мысленно она удивилась: «Поезд? Такой большой? Он весь из железа, а мы ничего об этом не знаем. А то, что нам неизвестно способно нас убить».
— Как его приручить? — провозгласила она. — И что куда важнее, сможем ли мы сделать такое же сами? Имей мы нечто подобное, сколько горя мы могли бы принести!
Невозмутимый и казалось непроницаемый для всеобщего чувства страха Цветок Гороха вдруг с улыбочкой оказался рядом. Эта улыбка очень не понравилась Королеве Фей. Она шла вразрез с неизменно трагичным выражением лица с холодными и беспощадными глазами, которое он обычно предпочитал демонстрировать.
— Мы можем выпытать у гоблинов, как этим управлять. Они сделают это для нас.
— Они не стать, — ответил Пена Стружки, бросив на Цветок Гороха мрачный взгляд. — Зачем?
Цветок Гороха наклонился, чтобы схватить гоблина, но Пена Стружки оказался проворнее. Его крохотные ручки нырнули в карманы и взметнули на эльфа облако мелких серебристых опилок. Цветок Гороха завопил от боли и свалился с лошади.
Увидев, как остальные эльфы раздались в стороны, гоблин расхохотался.
— Совсем забыть, что у моя в карманцах, господин Цветик Олуха? Я говорить о стружка, да? Часть моя имя. Сильно болеть, да? Трогай сегодня умный гоблин, случайся плохо. Для эльф особенно, — он указал на Цветок Гороха, с которого под воздействием железных опилок слетело все очарование.
Эльф корчился на траве — такое жалкое, слабое, несчастное существо, вопящие от боли.
— Смешно, да? — сказал гоблин. — В этот новый мир такой мелкий штучка как стружка и гоблинцы иметь значение.
Владелец этого трактира, Джон Петрушка — содержатель и наследственный владелец, не ругался, если в суматохе или когда он отходил по нужде посетители из местных вставали к крану. В этом трактире можно было с гордостью похвастать перед приятелями уродившимся огромным огурцом, смешным причудливым корешком или иным овощем, имеющим причинное сходство.
Довольно часто здесь вспыхивали споры. Но споры велись ради победы истины, а не ради драки. Иногда кто-нибудь пытался биться об заклад на деньги, но это решительно не приветствовалось господином Петрушкой. Здесь разрешалось курение — в огромном-преогромном количестве, а вот плевать на пол было запрещено. И, разумеется, разрешалось материться, так забористо, что вяли имеющее причинное сходство овощи. В конце концов, здесь не было женщин, кроме разве что миссис Петрушки, которая притворялась глухой, но и сама могла поприветствовать кого-нибудь «хреном», что воспринималось не более, чем красочным дополнением к овощной теме, вроде: «Ну, как дела, старый хрен?» или более осторожное: «Ну, ни хрена себе?!»
Местные бароны, зная пользу переполненных трактиров, а также не гнушаясь заглядывать время от времени, из поколение в поколение искали пути увеличить привлекательность заведения. К примеру, новый барон сразу после женитьбы подарил трактиру все необходимое для игры в дартс. Однако веселье оказалось не полным. Во время одного из состязаний Трясун Мягкий, широко известный на Мелу пахарь-ударник, но, к сожалению, менее известный своей глупостью, едва не лишился глаза. С тех пор дартс рассматривался местными как смертельно опасный вид спорта, а мишень потихоньку спрятали от греха подальше.
После тяжелого трудового дня в поле или в загоне для скота для многих трудяг трактир служил благодатным пристанищем. Наследный арендатор Домашней фермы Джо Болит шел в него, мысленно предвкушая тихие посиделки с пинтой эля в качестве компенсации за возню с несносными животными и вечно ломающимся инвентарем. Эта пинта, уговаривал он себя, сможет настроить его на более оптимистичный лад в ожидании предстоящего — и неминуемого! — обсуждения за ужином грядущей годовщины свадьбы, о которой, к его полному стыду, он забыл. Судя по его богатому опыту, это грозило минимум неделей холодных ужинов, холодных взглядов, а могло даже обернуться холодной постелью.
Был теплый и ясный летний поздний субботний вечер. Трактир был набит битком, хотя и не настолько сильно, как может предпочел бы господин Петрушка. Господин Болит сел за выставленный снаружи длинный дубовый стол. У ног свернулся калачиком его пес по кличке Шутник
Ведя свою родословную от многих трудившихся на Мелу Болитов, Джо Болит знал всех местных и их семьи, кто где работает, и кто не слишком усердствует; кто умен, и кто туп как дерево. Себя Джо Болит умным не считал, но был смекалистым, и удачливым фермером, и помимо всего прочего, каждый субботний вечер, вне зависимости от выбранного места, становился старшиной собрания. Тут он был столпом всех знаний.
За соседним столом поменьше двое местных спорили о разнице в следах лисицы и кошки. Один из них, изображая руками медленные движения, уверял:
— Смотри, как я двигаюсь, старый хрен. Говорю тебе, кошка ходит так, а Рейнард — вот так! — Второй стал показывать кошку и лису по-своему.
«Интересно, не окажемся ли мы последним поколением, кто называет лиса Рейнардом?» — подумал Джо Болит
Для всех прошедший день был длинный и трудный, проведенный в заботах о лошадях, овцах и свиньях, не считая сотен прочих забот, знакомых каждому деревенскому жителю. Они говорили сорванными голосами, знали голоса каждой птички, каждую змею и лисицу в лицо, места, где они прячутся, а также, куда не суются люди Барона. Иными словами, им было известно множество такого, чему не учат в школах и не знают в университетах. Когда один из них заводил речь о каком-либо предмете, обычно он начинал ее только после некоторого обдумывания вопроса и вел неторопливо. В интервалах они дружно могли его поправлять, пока не прибегал мальчишка, отправленный предупредить мужчин о том, что ужин остынет, если они не поспешат.
Внезапно Дик Ручка — толстяк с клочковатой бородой, которую в этой компании стыдно было так называть, резко воскликнул:
— Этот эль дрянь, словно девчачья моча!
— Как-как ты назвал мое пиво? — уточнил Джон Петрушка, собиравший со столов пустые кружки. — Он чище не бывает. Я вскрыл новую бочку этим самым утром.
— А я и не говорю, что девчачья моча настолько плоха, — ответил Дик Ручка, что вызвало смех, хоть и не очень громкий. Всем был еще памятен тот случай со стариной Тиддером, кстати напрочь лишенным чувства юмора, и который свято верил в традиционную медицину. В тот раз он попросил свою дочурку сохранить для него немного жидкости, чтобы сделать компресс для больной ноги, и юная Мейси — милая девушка, но с некоторыми пробелами в головном отделе — не так поняла его просьбу, и напоила папашу чем-то с весьма странным вкусом. Как ни странно, ноге после этого случая стало лучше.
Тем не менее, следующую кружку наполнили из новой бочки, и Дик Ручка заявил, что удовлетворен, а Джон Петрушка слегка удивился. Но не сильно — в конце концов, что такое какая-то пинта для друга?
Наконец владелец уселся за стол вместе с посетителями и спросил у Джо Болита:
— Как думаешь, молодой барон образумился?