Тиффани нахмурилась. Он очень подозрительно напоминал… да, точно, старый ноготь!
— Ну, чего такого? — Роб стоял, ковыряя пальцем ноги землю, — Ты завсегда срезашь энти штучки у стариканов. Они разлютаются куды ни поподя и только и поджидают, кады их кто-нить подхватит. Зато, драные ежики, они тверды мабудь как роги.
Тиффани начала было возражать, но остановилась. В конце концов, кто-то, вроде старого господина Нимлета не будет против того, что его часть тела оказалась кому-то нужной. Даже если сейчас он без посторонней помощи не мог встать с кресла.
Кельда отвела ее в сторонку и сказала:
— Так вот, рыба моя, имя твое с землей связано, и говорит она с тобой, Ти-Фа-Тойн. Означает то «Земля под волной». Говоришь ли с ней?
— Да. Только порой это трудно сделать. Но я прислушиваюсь, Дженни.
— Не всегда?
— Нет. Не всегда. Там много дел!
— Мне ли того не ведать, — ответила кельда. — Ты ведаешь, что я приглядаю за тобой. Слежу в главе, и зрю как ты кружишься вокруг моей главы аки пчел. Напомнить стоит, что ты уже сделала когда-то.
Уставшая до мозга костей Тиффани вздохнула. Порядочная ведьма должна совершать обходы. Именно этим Тиффани и остальные ведьмы заполняли возникающую пустоту мира: выполняя то, что необходимо делать. Натаскать дров старушке, снять пену с кипящей кастрюли, наложить травяной компресс на старую мозоль или чтобы унять боль, принести корзинку с «лишними» яйцами или дать «взаймы» пеленки для младенцев в тех домах, которых сторонятся деньги. Да, сторонятся и ждут — о, да! — ждут, когда у людей случатся новые несчастья и заботы. А ногти… эти ногти тверды как кремень, и у несчастного старика, оставшегося без семьи и друзей ногти на ногах врастают в ботинки.
Какова же награда за тяжелую работу? Еще больше работы! Взялся копать глубокую яму, берись за большую лопату…
— Сегодня, Дженни, — медленно произнесла Тиффани. — Я прислушалась к земле, и она подсказала мне идти к кругу камней… — слова повисли в воздухе.
Кельда вздохнула:
— Я пока не ясно зрю, Тиффи, но есть нечто… не верное. Завесь меж нашими мирами тонка и легко разорватися могёт. Камни стоят, вход закрыт, и кроля Эльфов не так сильна, опосля того, как ты вышвырнула ее обратно в страну фей. Не станет она торопиться встренуться с тобою еще раз, однако ж… я опосаюсь. Чую я оно идет, словно туман несет в нашу сторону.
Тиффани прикусила губу. Если даже кельда опасается, то стоит и ей.
— Не загони себя, — тихо посоветовала Дженни, близко склонившись к ее лицу. — Когда придет нужда в фиглах, мы поможем. Но до той поры, мы будем доглядывать за тобой. — Она доела сэндвич и, изменившись в лице, дала понять, что сменила предмет разговора: — Как там твой хахаль? Кажись его Престон кличут? Часто к нему хаживашь? — Ее взгляд стал острым как бритва.
— Ну, — начала Тиффани, — он много работает, почти как я сама. Он в больнице, я здесь, на Мелу. — К ее ужасу, она почувствовала, что краснеет: это тот самый румянец, что начинается с кончиков пальцев на ногах и добирается до самой вашей макушки, превращая вас в помидор. Как она смеет краснеть? Словно какая-нибудь деревенская девица с ухажером. Она же ведьма! — Мы переписываемся, — тихо закончила она.
— Рази того достаточно? Одних бумажек?
Тиффани пожала плечами. Когда-то она считала, и все так считали, что они с Престоном достигли Согласия. Он образованный парень, содержавший в амбаре Болитов школу, пока не скопил достаточно денег, чтобы выучиться на доктора в большом городе. Да и теперь все, включая саму Тиффани и Престона, думали, что они достигли Согласия. Вот только… оправдает ли она их ожидания? Она постаралась объяснить:
— Он милый и смешно шутит, умело обращается со словами. Но… мы словно все время на работе, оба. Можно сказать, мы и есть наша работа. Престон напряженно работает в бесплатной больнице леди Сибиллы. А я не перестаю размышлять о бабуле Болит и как сильно она любила свой образ жизни, в холмах, где не было никого, кроме ее овец и двух овчарок Грома и Молнии, и… — она умолкла и Дженни накрыла ее ладонь своей темной ручкой.
— Считаешь, милая, такой и должна бысть твоя жизнь?
— Мне нравится то, чем я занимаюсь, и нравится помогать людям.
— А кто поможет тебе? Твоя метла так и снует, и порой я имею опасение, как бы она не загорелась. Ты доглядаешь за всеми… но кто доглядит за тобой? Раз Престона нет, то что ж. Есть твой друг барон с молодой жинкой. Они тож заботятся о своих поданных. И могут помочь.
— Заботятся, — согласилась Тиффани, вздрогнув от воспоминания о том, как все когда-то считали, что они с Роландом, ставшим теперь бароном, тоже пришли к Согласию. Чего ради все вокруг так и норовят ее с кем-нибудь сосватать? Разве так тяжело найти мужа, если нужен всего лишь один? — Роланд щедрый человек, хотя и не смог пока сравниться с отцом. А Летиция…
«Верно, Летиция», — вспомнила она. Они с Летицией обе знали, что у той есть способность к магии, но сейчас она выполняла роль молодой баронессы. И хорошо справлялась. Так хорошо, что порой Тиффани задавалась вопросом: неужели жизнь баронессы лучше? Беспорядка в ней точно больше.
— Ты уже сполнила столько всего, что другим и не под силу, — продолжила Дженни.
— Еще предстоит столько сделать, и некому помочь.
Кельда наградила ее странной улыбкой:
— Рази ты дала им шанс? Не боись о помощи просить. Гордость — то добрая штука, девонька, но со временем она тебя прикончит.
Тиффани улыбнулась:
— Дженни, ты как всегда права. Но у ведьм гордость в крови. — Это напомнило ей о Матушке Ветровоск. Прочие ведьмы считали ее умнейшей и старейшей. Когда говорила Матушка Ветровоск, не было речи о гордости, но ей это и не требовалось. Гордость присутствовала в ней всегда, была частью ее естества. На самом деле то естество, что было отмерено каждой ведьме, Матушке Ветровоск было отвешено целыми лопатами. Тиффани оставалось только надеяться, что со временем она сумеет стать столь же компетентной ведьмой.
— Что ж, вот тебе совет, — сказала кельда. — Ты наша карга холмов, и карге нужна доля гордости. Но нам бы хотелось, чтобы была у тебя лична жизнь. — Она смерила Тиффани решительным взглядом. — А теперь ступай и иди куды тебя приведет ветер.
Ветер, дувший в графствах, был злющий, словно он на кого-то разозлился и бросался из стороны в сторону. Завывал в дымоходах поместья лорда Вертуна, окруженного садами и парками. Оно находилось на значительном отдалении от цивилизации, и чтобы сюда попасть требовалось запастись терпением, и в добавок — выносливой лошадью, что сокращало число визитеров.
Это не относилось к большинству обычных граждан, которые по большей части были крестьянами-фермерами и которые всегда были заняты своими делами. К тому же все местные лошади были крупными, мохноногими и не отделимы от телеги. Используемые для верховых поездок либо впрягаемые в кареты худые, полубезумные лошадки обычно сопутствовали совершенно иному классу людей: обычно у них есть собственная земля и деньги, но часто дряблый подбородок. И их жены были на одно лицо с их лошадьми.
Отец лорда Вертуна унаследовал титул и деньги от своего отца, знаменитого строителя, но был пьяницей и большую часть наследства спустил. Тем не менее юный Гарольд Вертун продавал и толкал, и, разумеется, крутился и вертелся, пока, наконец, не восстановил семейное достояние и сумел добавить два дополнительных крыла к фамильному особняку, забив их дорогими и ужасными с виду предметами.
Он оставил трех сыновей, которые были ему несказанно благодарны за то, что его жена произвела на свет «про запас» сына сверх обычных «наследник рода и запасной». Лорд Вертун предпочитал во всем быть первым, даже если это первенство в форме дополнительного сына, о котором он не в состоянии заботиться.
Старший из наследников, Гарри, не часто ходил в школу, потому что занимался поместьем, помогая отцу и выясняя, с кем стоит разговаривать, а с кем нет.
Вторым по счету был Хью, который сам предложил отцу определить его в церковь. На что его отец ответил: «Только в церковь Ома и ни в какую иную. Не хочу чтобы кто-то из моих сыновей связывался с какими-то сектами!». К удобству всех Ом был молчаливым богом, позволяя своим священникам интерпретировать свою волю как им вздумается. Неудивительно, что его желанием редко становилось что-нибудь вроде: «Накормите страждущих!» или «Заботьтесь о стариках!», а скорее: «Жертвуйте щедрее!» и «Почему бы не добавить седьмую перемену блюд к обеду?» Так что лорд Вертун решил, что священник в семье будет кстати.
Третьим сыном был Джоффри и никто не знал, что с ним делать. Как и сам Джоффри.
Воспитателя, нанятого лордом Вертуном для обучения сыновей, звали господин Виггалл. Старшие братья иногда даже в лицо называли его «Фингал». Но для Джоффри господин Виггалл был посланцем небес. При том, что только в крупных домах можно было найти книгу-другую, исключая исторические хроники с битвами, в которых славные предки были изображены вычурно героично и глупо, воспитатель приехал с целым ящиком собственных книг. Господин Виггалл с его книгами рассказали Джоффри о великих философах Ли Ловянная Игла, Ящ-Ика Пелсинов, Ксено-и-биде, и славных изобретателях Золотоглазе Среброруке Дактилосе и Леонарде Шеботанском. Поэтому Джоффри стал исследовать себя, чтобы понять, что из него может выйти.
Кроме чтения и учебы господин Виггалл брал Джоффри на раскопки разных штук в графствах: старых костей и древних мест, рассказывал о вселенной, о которой юноша прежде не имел представления. И чем больше он узнавал, тем больше хотелось узнать — о великой черепахе А'Туине и соседних странах.
— Простите, сэр, — однажды он обратился к воспитателю. — Расскажите, как вы стали учителем?
Господин Виггалл рассмеялся и ответил:
— Как обычно бывает, меня кое-кто научил. А так же вручил мне книгу, после чего я старался прочесть каждую книгу, которую мог достать. Прямо как вы, юный господин. Гляжу, вы все время читаете, и не только ради уроков.