— Разведка подвела. Поздно узнали о подходе четырех свежих дивизий.
— А если бы раньше узнал, ты бы их задержал?
— Наличными силами, пожалуй, нет. Вот если бы соседи вышли на Боковку, тогда другое дело. Но я так понял, товарищ генерал армии, что соседи…
— Разбирать операцию мы с тобой не будем. Оставим это для других. Скажу только: немецкую оборону ты прорвал неплохо.
Генерал армии отхлебнул глоток чая, пристально посмотрел на Поливанова, может быть, желая спросить его еще о чем-то, но, видимо, передумал, поставил чашку на стол и как будто без связи с тем, о чем они только что говорили, произнес:
— Армией командовать тебе пока нелегко. — И опять, измерив собеседника испытующим взглядом, продолжал: — Впереди нам многое предстоит. Сталинград — начало.
— Можно спросить, товарищ генерал?
— Ну?
— Вы ведь оттуда, как там сейчас?
Генерал армии опять нахмурился: он не любил разговаривать по делу с теми, кого оно прямо не касается.
И все-таки ответил:
— Кольцо вокруг Паулюса плотное. Но рвется Манштейн, хочет разорвать. Генерал грамотный, напористый, только резервы ему нужны сейчас позарез. А резервов отсюда он не получит. Нет, не получит. Так что Паулюс так в котле и останется, ничего у Манштейна не выйдет.
Помолчал и добавил:
— А то зачем бы я в твое болото приехал.
Генерал армии улыбнулся впервые с того времени, как вошел в блиндаж Поливанова, удивив и испугав командующего своим внезапным появлением.
Впереди между частоколом деревьев колыхался огонь — горели деревянные постройки. Лохматые тени прыгали по сугробам.
Люди шли, проваливаясь в снег.
Слышались негромкие слова команд.
Шубников шел, опираясь на палку.
Рядом широко шагал Бородин, изредка включая и выключая карманный фонарик.
— Через полчаса будем у Карпухино, — сказал генерал.
— Минут через сорок, — уточнил Бородин.
— Никто не отстал?
— Нет, все идет нормально.
Шубников поскользнулся и мягко рухнул в сугроб.
— Осторожней, здесь канава, — сказал Бородин и включил фонарик.
Лес пересекала укатанная дорога.
— Посмотри, Бородин, что там чернеет, — сказал генерал, отряхивая рукавицей снег с сапог и полушубка.
Бородин ловко перепрыгнул через канаву и скрылся в темноте. Через две-три минуты он вернулся, держа в руках что-то белое.
— Подбитая машина, — сказал он.
— Чья?
— Наша. Ее здесь немецкие танки прихватили, когда перерезали дорогу. Какие-то мешочки везла.
Бородин посветил фонариком, и Шубников смог прочитать на белом мешочке, аккуратно перевязанном красной шелковой ленточкой, вышитую надпись:
«БОЙЦУ НА ФРОНТ»
— Подарки, — сказал генерал, и в его голове, занятой сегодня только мыслями о выходе, мелькнуло воспоминание о мальчишке-лейтенанте с его грузовиком, остановившим колонну.
Сзади вспыхнули фары и сразу погасли.
— Кто это еще? — спросил генерал.
— Из санбата. Шофер наотрез отказался уничтожить свою карету. Говорит, доведу на цепях. Ругался, ругался я с ним и плюнул. Застрянет — взорвем.
Санитарная машина, завывая, медленно шла позади. Иногда она останавливалась — цепи поднимали фонтаны снега. Бойцы, оказавшиеся рядом, подталкивали ее, и она снова шла вперед.
В санитарной машине было темно. Она тряслась на ухабах, рессоры скрипели. Но раненые — их было четверо — лежали тихо.
Впереди, у самой кабины, сидела девушка и крепко держала одного за руку, повторяя нараспев, как молитву:
— Ну, вот еще немного. Потерпите маленечко. Еще немного, и приедем. Все будет хорошо. Потерпите… Все будет хорошо…
В ночном воздухе резко застучали пулеметы, посыпался горох ружейных залпов, короткие очереди автоматов.
Где-то далеко заухали орудия и раскатисто загремели «катюши».