Спокойствие длилось недолго. Вскоре стало известно, что смоляне не приняли Олега и он ушёл в Рязань, откуда теперь грозил Мурому и другим городам, тянущим к Мономаховым владениям. И тут же, нарушив мир, к Киеву вышел половецкий хан Боняк. Половцы повоевали сёла и городки около Киева и овладели селом Берестовом, где издавна был загородный двор великих князей киевских. Двор они ограбили и сожгли и в тот же день ушли к своим вежам. Одновременно к Переяславлю вышел хан Куря и ограбил и пожёг сёла вокруг города.
Наконец к Переяславлю вышел тесть Святополка Тугоркан. То ли снова призывал половцев Олег против своих двоюродных братьев, то ли узнали половцы о которе между русскими князьями, то ли мстили за недавний выход Святополка и Мономаха к Тугоркановым станам, только Переяславль снова уже в который раз за последние годы был в осаде.
Теперь тревога снова шла по русским землям. Смерды бежали в города, а города наглухо закрывались, запасали еству и питьё, приготавливались к новым сидениям.
В день выхода Тугоркана Мономах был в Киеве, где жила Всеволодова вдова Анна, которую Владимир нередко навещал, привозил ей подарки из Переяславля. Стоял в Киеве и его двор, а вокруг лежали Всеволодовы сёла и монастырь, заботу о которых взял теперь на себя Владимир. Особенно он любил бывать на Выдубечах. Здешний монастырь он считал своим родовым. Здесь его принимали как хозяина, долгими годами записывали предания Всеволодова дома, положили начало летописи жизни Владимира Мономаха и всего его корня. И вот теперь гонец из Переяславля нашёл его в келье игумена Выдубицкого монастыря и известил о нападении половцев на Переяславль.
А уже через несколько дней Мономах вместе со Свято-полком, который не раздумывая выступил против тестя, полагая, что завтра половцы могут прийти и под Киев, скакали по правому берегу Днепра навстречу врагам.
После весенней войны с Олегом и отражения Боняка дружины обоих князей были наизготове, и теперь собрать их и посадить на коней не составляло большого труда.
На подходе к городу князья замедлили бег своих дружин и ночь переждали напротив Переяславля, прячась в оврагах, а едва занялся рассвет, вышли из своих укрытий, тихо переправились через Днепр у старой засеки, у Зарубинского брода, у самого городка Заруба и, исполчась, бросились к городу. Половцы, стоявшие на берегу Трубежа под самым Переяславлем, не ведали о подходе русского войска с той стороны Днепра и лишь собирались идти на очередной приступ городских степ. Руссы не стали выстраиваться полком, а тут же с ходу верхами подскакали к реке и перешли её. С той же стороны открылись городские ворота, и на врага направилось переяславское войско. Половцы, увидев, что и сзади и спереди им грозят русские рати, бросились бежать. В этой сече руссы не брали пленных, кроме самых знатных половецких воинов. Часть половцев задержалась вокруг своего хана, прикрывая его отступление. Какое-то время Святополк ещё видел стяг Тугоркана, который колыхался в куче воинов, но потом руссы смяли половцев, стяг рухнул, и началось избиение иноплеменников. Их рубили, и кололи, и волочили крюками с коней. Весь день руссы преследовали врагов — и под городом, по берегам Трубежа, и дальше, вплоть до Днепра, и половцев полегло в этой сече невиданное множество.
Только на следующее утро люди Сеятополка отыскали Тугоркана та его сына, родного брата Святополковой жены. Оба бездыханные лежали они под грудой тел своих воинов. Святополк велел взять тело тестя, привезти под Киев и похоронить в Берестове, только что разорённом другой половецкой ордой, между дорог, идущих в Берестов и Печёрский монастырь.
В этой битве руссы взяли огромный полон, немало знатных половцев, ханских сыновей. После неё Мономах ещё более укрепился в мысли, что воевать с половцами нужно не по-старому — отсиживаться по крепостям или гоняться за ними, если есть силы, от города к городу, а доставать их скрытно и неожиданно, всё время применяя против врага разные хитрости, которыми прежде сами половцы не раз одерживали победы над руссами.
Так вот внезапно, скрытно были опрокинуты половцы Китана, а потом взяты половецкие вежи, так же неожиданно был и этот выход руссов с топ стороны Днепра.
Год за годом, месяц за месяцем накапливал Мономах военный опыт в начавшейся уже давно нескончаемой войне с половцами, и только теперь к нему пришли первые громкие победы, хотя и прежде гонял он их от города к городу.
Но оставался ещё другой страшный враг — Боняк, который сумел подчинить себе многие половецкие колена, рос и новый опасный противник — молодой хан Шарукан, за которым также шли несметные вежи.
Половецкая степь объединялась в борьбе против Руси, которая по-прежнему раздиралась междоусобиями и несогласием князей, а самый опытный из них в военном деле — Владимир Мономах всё ещё не имел власти, чтобы заставить их объединиться в борьбе со страшным врагом всей Русской земли.
Вторично Боняк с ордой вышел к Киеву так же внезапно, как и в первый раз. Вся русская рать была в этот день под Зарубой. Святополк и Мономах лишь собирали свои дружины, рассыпавшиеся в степи в погоне за разбитым противником.
Теперь становилось ясным, что Тугоркан и Боняк вступили в тесный союз в борьбе против Руста и разделили Русь между собой. Тугоркан взял на себя Переяславль, поскольку и Киеве сидел его зять — Святополк, а Боняк должен был ударить на Киев.
Так двойным, одновременным выходом половцы, видимо, собирались поставить Русь на колени, отомстить Мономаху, запереть, а может быть, и пленять его в Переяславле, сжечь ненавистный им город, запугать вконец слабого Святополка, оторвать его от союза с переяславским князем.
Боняк появился под Киевом внезапно ранним утром 20 июля 1096 года, когда город ещё не пробудился ото сна. В утреннем сумраке сторожевые люди заметили какое-то движение в поле напротив городских ворот, но не особенно обеспокоились, думая, что это идёт какой-нибудь обоз либо из Переяславля, либо с Волыни. И лишь когда стали различимы половецкие стяги и бег коней начал сливаться в сплошной ровный, нарастающий гул, в Киеве тревожно ударили колокола. Тяжёлые, дубовые, кованные железом ворота закрылись перед самыми половцами.
Те не решились идти на приступ: слишком силён и многолюден был Киев, -.слишком изобилен ествой и питьём, и животиной, и колодцами, и сил у Боняка на такой приступ не было — для того чтобы взять русский стольный город, надо было бы привести под его стены всю степь и не на одну неделю.
Не мешкая Боняк пошёл по киевским пригородам, как и в прошлый выход, грабя и сжигая все дома, которые попадались на его пути. И уже в первый день русские пленники, связанные крепкими волосяными арканами и сопровождаемые надсмотрщиками, потянулись по жарким июльским дорогам вглубь половецкого поля. Горела вся низина вокруг Киева, полыхали слободы, сизый дым поднимался к горам, заслоняя заднепровские дали. Разгромив по пути несколько деревень, половцы направились к Печорскому монастырю.
В этот час монастырь отдыхал. Монахи спали после заутрени по своим кельям. Их разбудил громкий половецкий клич, и когда они выбежали из келий, то половецкие стяги уже стояли около монастырских ворот.
Хватая оружие, монахи бросались на стены монастыря, другие, спасаясь, бежали к задам, к огородам. Но было уже поздно: половцы высекли монастырские ворота, ворвались внутрь двора и пошли по кельям и церквам. Монахи обороняли каждую келью, ж половцы брали их приступом, высаживали двери, рубили защитников монастыря.
В кельях они брали всё, что можно было унести, — иконные оклады, серебряные кресты, одежду, разный скарб. Потом они окружили церковь Богородицы, которую несколько черноризцев закрыли наглухо изнутри, и зажгли южные и северные её ворота.
Когда ворота достаточно прогорели, половцы также высекли их и ворвались внутрь церкви; черноризцев зарубили на месте и пошли по притвору, хватая со стен иконы, выдирая подсвечники, вырубая, золотые и серебряные церковные ценности, отдирая каменье из окладов. Они дошли до гроба Феодосия, здесь встали и начали насмехаться и над мощами преподобного, и над христианским богом. «Где ваш бог, — кричали они, — пусть же он поможет и спасёт вас». Они изрыгали хулу на иконы, ещё и ещё бранили бога, осквернили гроб Феодосия.
Из Печёр половцы направились в Выдубицкий Всеволож монастырь и овладели им, пожгли его постройки и церкви, разгромили и подожгли княжеский двор.
И не было сил отразить половецкий выход, потому что Святополк и Владимир Мономах были под Зарубой, в Киеве не оказалось войска, а иные князья лишь радовались, видя несчастья Киева и Переяславля.
Получив тревожную весть из Киева, братья собрали дружины и помчались на север. Уже на подходе к городу встреченные гонцы сообщили им, что отяжелённый полоном Боняк ушёл за Рось. Писал позднее Владимир Мономах: «И опять со Святополком гнались за Боняком, и не настигли их. И потом за Боняком гнались за Рось, и снова не настигли его».
Руссы видели лишь страшные следы половецкого набега — стояли на дорогах испепелённые городки и сёла, лежали в придорожном бурьяне тела умерших в пути от невзгод пленников, и вся степь была изрыта копытами половецких коней, пропахана колёсами телег, груженных награбленной кладью.
Дальше идти в степь с малыми силами было опасно, да и кто знал, что предпримут в это время иные половецкие колена, узнав, что киевский и переяславский князья бросили свои города и увели дружины в степь.
Половцы ещё не дошли с огромным обозом награбленного под Киевом добра до своих станов, а на Руси уже было известно о их выходе и о том, что Святополк и Мономах вновь понесли урон от иноплеменников. И вновь ожили мятежные князья, и первый среди них неукротимый Олег Святославич.
Уходя от Смоленска, который не принял его, на восток, Олег увёл с собой часть смолян. В Рязани он ещё более увеличил свою дружину; к тому же были с ним и верные ему черниговцы, стародубцы, тмутараканцы. Из Рязани Олег направился, прибирая к себе новых людей, к Мурому, где сидел сын Владимира Мономаха — Изяслав.
Когда Изяслав узнал о том, что Олег идёт на Муром, то срочно послал гонцов в Ростов, Суздаль, на Белоозеро, прося помощи. Направил он также людей к отцу в Переяславль и к старшему брату Мстиславу в Новгород, оповещая их о выходе Олега.
По пока ещё было неясно, что собирается делать бывший черниговский князь, что он хочет потребовать от юного Изяслава.
Через несколько дней намерения Олега прояснились. Он прислал в Муром грамоту, в которой требовал от Изяслава покинуть город, уйти на свой прежний стол в Ростов, потому что Муром, как и Стародуб и иные города, — прирождённые черниговские отчины и принадлежат ему от рождения. «Иди в волость отца своего Ростов, — писал Олег племяннику, — а это волость отца моего. Хочу же я, сев в Муроме, договор заключить с отцом твоим. Это ведь, он меня выгнал из города отца моего. И ля и ты мне здесь моего же хлеба не хочешь дать?» Поначалу Изяслав заколебался. Он с уважением относился к Олегу Святославичу, чтил его как старшего, как крёстного отца своего брата. В семье никогда не говорили плохо об Олеге, какие бы злоключения с ним ни происходили. Даже после ухода Мономаха из Чернигова отец не винил своего двоюродного брата и говорил детям, что ему не следовало занимать Чернигов.
Но уже подходили рати из многих Мономаховых земель; все они выслали воинов на помощь Изяславу. Ставка Гордятич и другие близкие к Изяславу люди, распалясь и; желая поживиться за счёт Олеговой рати, уговаривали Изяслава проявить твёрдость, не бояться Олега, и Изяслав ответил тому отказом.
В сентябре 1096 года войско Олега Святославича вышло и лесов и появилось в поле вблизи города. Муромцы открыли ворота и вышли навстречу неприятелю. Для Изяслава это был первый самостоятельный бой. Он и робел — ему всё казалось, что делает он дело не так, как это нужно, — и выказывал одновременно слишком большую смелость. Смущало его и то, что ему приходится биться, с родным дядей, который более чем вдвое был старше и опытнее его и который крестил в своё время ещё его старшего брата. Изяслав, напряжённый, с пылающими щеками, не понимая толком, что происходит вокруг, и отвечая невпопад, сидел на коне, сжав в руке тяжёлую изогнутую саблю, готовый дать шпоры коню и ринуться в сечу.
Первым начал бой Олег. Опытный воин, он оставался до времени сзади. Прошли для него те времена, когда он первым кидался в гущу сражавшихся. Теперь Олег вместе со своими поседевшими в боях и странствиях соратниками издали направлял своё войско, посылая подкрепления туда, где его рать прогибалась под натиском полков Изяслава.
Муромский же князь сразу ввязался в бой самолично. Окружённый немногими телохранителями, он двинулся вперёд во главе своей муромской дружины и потеснил Олегово войско. Олег видел, как муромцы прогнули чело его войска, и послал туда своих отборных дружинников. Они прорубились к самому княжескому стягу; Изяслав в это время, не помня себя от упоения боя, дрался под самым стягом. Он наносил удары по шишакам противников, и сабля издавала при этом звон, а оглушённые враги падали с коней. В ответ он получал тоже немало ударов. Его броня была уже промята от копейного удара, щит разрублен, а шишак повреждён, но наибольшее число ударов принимали на себя княжеские телохранители, прикрывая Изяслава своими щитами, оттесняя тех, кто стремился пробиться к нему.
Олеговы люди разметали немногих телохранителей Изяслава — к этому времени молодой князь значительно оторвался от своего войска — и бросились к муромскому князю. Первый удар опрокинул его навзничь, оглушил, а второй пришёлся в то место, где броня кончается около шеи. Изяслав, заливаясь кровью, удал под ноги коня и был тут же затоптан и чужими и своими всадниками. Его стяг ещё мгновение колыхался в воздухе, но тут же рухнул. Муромцы побежали в город, а иные пришлые люди бросились через реку Лесную в окружающие пущи.
Сражение закончилось. Олег медленно ехал по полю, усеянному убитыми и ранеными воинами, к тому месту, где, как он видел, упал Изяслав.
Олег нашёл племянника под грудой тел. Он лежал уже бездыханный, с белым лицом, обрамленным светлыми волнистыми волосами, взгляд его мёртвых глаз был недвижно устремлён в синь сентябрьского неба, а черты лица были спокойны и сосредоточенны, как будто-князь прислушивался к какому-то идущему к нему из глубины сознания голосу.
Муром тут же открыл ворота Олегу, потому что в городе было немало его приспешников. Ростовцев, суздальцев, белозерцев Олег заковал; тело же племянника приказал погрести в монастыре святого Спаса. Затем не мешкая направился к Суздалю.
Мономах и Мстислав новгородский ещё ничего не знали об исходе битвы под Муромом, а Олег уже подступил к Суздалю. Суздаль был взят приступом и разграблен. Лучших жителей, тех, что испокон века стояли за Всеволодов дом, он вывез в Муром, а иных даже отослал в Тмутаракань. Следом за Суздалем пал Ростов. Горожане, узнав о гибели Изяслава и участи Суздаля, не сопротивлялись Олегу и открыли ворота.
Олег шёл по ростово-суздальским землям, беря город за городом, и скоро весь край до самого Белоозера был уже подвластен Олегу. Повсюду он изгнал Мономаховых наместников и волостелей, поставил своих людей. Искал он Ставку Гордятича, давнего друга Мономаха и своего заклятого врага, но тот ушёл лесами в Новгород к Мстиславу.
Олеговы наместники, вирники, волостели, тиуны с первых же дней обложили Мономаховы земли тяжёлой данью, потянули в Ростов, где обосновался Олег, деньги, хлеб, пушной товар, ремесленные изделия. Не было в крае смердьего или ремесленного дома, который бы не отдал в пользу князя и его людей самого необходимого. Снова война Ярославовых внуков вылилась в страдания простых селян и горожан, которые на своих плечах выносили все тяжести военной страды, надолго отрываясь от домов, чтобы с оружием в руках защищать своего князя, а теперь кормить и поить победителя и его людей. Олег же, долгие годы лишённый отчин — городов и сел, был, кажется, ненасытен, отягощая христиан всё новыми и новыми поборами.