— Гад ты! Скажи хоть, где наши, куда отошли?
— Драпанули, а не отошли. Баста! Всем теперь конец. Как говорят, слазь, переменяется власть.
— Пристукнул бы я тебя, да мать жаль.
За огородом его догнала ворчливая старушка.
— На, сынок, хлебца на дорогу. А тот вовсе не сын мне… Прячется, подлец.
— Спасибо, мать. Не право мое пристрелить его, но время придет…
Больше месяца Петр Клоков бродил по селам и лесам, пытаясь выйти к своим войскам. Он находил в селениях друзей, которые готовы были помочь ему продуктами, предоставляли ночлег, указывали безопасную дорогу. Однажды в лесу он встретил человека в штатской одежде, который сперва, наставив автомат, заставил его поднять руки, а потом, расспросив, кто он, откуда идет и зачем, привел Клокова в партизанский отряд. От него потребовали написать на листе бумаги номера частей дивизии, армии, фамилии командиров, которых он знает лично или слышал о них. Клоков понимал, что все это нужно, чтобы удостовериться, не шпион ли он, подосланный фашистами. И тогда он решил начать изложение своей службы в дивизии Косенко с того времени, когда ему удалось увидать лично Жукова.
Когда командир отряда прочитал все, что написал Клоков, то очень удивился:
— Мил человек, так у нас же в отряде жена Косенко Зоя Петровна и его дочь Октябрина. Выходит, ты знаешь их?
— Конечно, знаю! Где они? Здоровы? Представьте меня им, — попросил Клоков.
Невысокого роста, в военных брюках и в гимнастерке, Зоя Петровна казалась слишком молодой, чтоб иметь такого сына, как Петр Косенко. Клоков немного смутился, когда увидал ее, и начал издалека:
— Извините, я немного знаю генерала Косенко, помню, как однажды к нему на охоту приезжал генерал армии Жуков.
— Да, было такое дело, — настороженно сказала Зоя Петровна. — Об этом приезде потом в дивизии знали многие.
Петр Клоков рассказал все, что знал, все, что видел.
Зоя Петровна долго молчала. Затем тихо его попросила:
— Никому об этом не говорите. Ничего не должна знать Октябрина…
Она подозвала командира отряда.
— Этот красноармеец действительно из армии Косенко, могу за него поручиться.
Командуя войсками Резервного фронта, Жуков оставался по-прежнему членом Ставки. Его беспокоило положение на фронтах. 19 августа он доносил:
«Противник, убедившись в сосредоточении крупных сил наших войск на путях к Москве, временно отказался от наступления и перешел к активной обороне против Западного и Резервного фронтов. Свои ударные подвижные и танковые части он бросил против Центрального, Юго-Западного и Южного фронтов».
Далее Жуков докладывал о намерениях врага. На этом документе Верховный Главнокомандующий синим карандашом написал:
«В предвидении такого нежелательного казуса и для его предупреждения создан Брянский фронт».
На Брянский фронт возлагались большие надежды. Его войска преграждали продвижение немецких танковых дивизий, стремившихся пробиться к Москве с юга.
Командующий фронтом генерал-лейтенант Еременко заверил Верховного Главнокомандующего, что он разобьет главные силы группы войск Гудериана.
Шли тяжелые многодневные бои, воины проявляли мужество и геройство, но задача войскам фронта оказалась непосильной.
Под Ельней тоже не замолкали ни на час упорные боевые действия. Но Жуков не ставил слишком большие цели. Нужно было разгромить четыре-пять дивизий врага, обратить их в бегство и тем самым показать не только врагу, но и всему миру, что Красная Армия может и будет бить фашистскую армию.
Почти все время Жуков находился в войсках. Выезжая в дивизии, он брал с собой генералов — артиллеристов, авиаторов и танкистов и, добравшись до наблюдательного пункта, вместе с ними выбирал направление удара, давал указания об использовании в операции родов войск.
Особенно ожесточенные бои шли непосредственно за Ельню. Противник бросал в контратаку большое количество танков. Порой наша пехота не выдерживала и пропускала их через свои окопы. И тогда выручали артиллеристы. Враг останавливался перед батареями, терял свои боевые машины, а через час-другой начинал все снова.
11 августа из войск в штаб фронта поступило сообщение, что высота Безымянная, с которой хорошо просматривается город, захвачена стрелковой бригадой. Георгий Константинович сверил донесение с картой, подготовленной штабом.
— Не может быть! Высота у врага. Вызвать ко мне командира бригады!
Через час полковник Чалов стоял перед генералом армии и уверенно докладывал, что был на высоте. Там наши.
— Хорошо. Садитесь в машину, поехали!
— Товарищ командующий! — запротестовал начальник личной охраны Бедов. — Это весьма опасно. Данные мы проверим сами. Нельзя туда ехать вам!
— Боишься? Оставайся в штабе. Поехали!
Недалеко от переднего края машины остались за кустарником. Полковник впереди, генерал армии за ним, а позади три человека из охраны во главе с начальником команды Бедовым и адъютант.
Снаряды рвутся и впереди и сбоку. А высота словно безжизненная. Никого не видно! Лишь то и дело вспыхивают фонтаны огня и земли. Противник держит ее под сильным обстрелом. Все чаще приходится кланяться земле. Осколки, как шмели, жужжат над головой. Наконец вершина высоты. В глубоких окопах притаились пулеметчики.
— Вот, как видите, все в порядке, — торжествовал полковник, доказав на деле, что он доложил точно.
Но Георгий Константинович перебил его, не дал договорить:
— Вижу с высоты весь город. За этим и шел сюда. — Жуков долго не отрывал от глаз окуляры бинокля, потом повернулся и увидел появившегося вслед за ним командующего артиллерией фронта генерала Говорова. — А, и вы здесь?
— Выехал вслед за вами, да отстал. — Говоров посмотрел в бинокль и, обратившись к Жукову, сказал: — Хорошая высота, но противник очень близко, орудия прямой наводки замаскированы.
Жуков обратился к пулеметчикам:
— Тяжеловато?
— Теперь легче, — ответил сержант с пепельными усами. Гимнастерка на нем выгорела, под мышками узоры белой соли. — Брать было трудно. А то, что впереди нас враг, привыкли. Выстоим. Вот махорочки у нас нет, товарищ генерал. У вас нет закурить? — спросил он, не зная, что говорит с самим командующим фронтом.
Жуков бросил взгляд на командира бригады. Тот смутился, торопливо доложил: