— Сколько вам лет, между прочим?
— Скоро сорок.
— На вид я бы дал вам все сорок пять. Видимо, это результат сидячего образа жизни. Я хочу сказать, что сохранились вы неважно. Джи Джи, если не ошибаюсь, лет на пять старше вас, а посмотрите на него!
— Да, да! Вы только посмотрите на него!
Желание прекратить разговор и отделаться от Теренса боролось во мне с любопытством, и последнее, в конце концов, пересилило.
А вот относительно пятницы вы, очевидно, ошибаетесь, — заметил я, принимая самый равнодушный вид. — Молодая дама, о которой шла речь, всю прошлую неделю лежала в постели с гриппом.
Теренс даже заржал от радости.
— Ну уж только не в пятницу, Стив! Ни за что на свете! Сказать вам, где она была? В ресторане в дубовом лесу. Приехала на самой длинной и самой низкой машине, какие я когда- либо видел. Похоже, что около нее увивается какой-то янки. А пятницу я запомнил потому, что в тот день на полчасика показывалось солнце. Помните? Я понимаю, когда человек с головой погружен в работу, ему преподносят и не такие сюрпризы. А?
Теренс ждал ответа, собираясь вволю поиронизировать, но я решил не задавать больше вопросов и, пожав плечами, вновь занялся бумагами.
— Нет, серьезно, я так и не могу понять, почему вы до сих пор не женились?
— К вашему сведению, я был женат, правда, всего лишь одну неделю. Моя жена погибла во время автомобильной катастрофы. Точнее сказать — покончила жизнь самоубийством.
— Извините, Стив, — смутился Теренс. — Пожалуйста, извините! Я ничего не знал, а все ребята считают вас закоренелым холостяком, перекати-поле, если вы правильно понимаете, что это такое.
— Ей нравилась быстрая езда, — продолжал я, разговаривая не столько с Теренсом, сколько с самим собой. — Быстрая езда была ее страстью, и мне иногда даже казалось, что в болтовне Фрейда о вечной тяге к самоуничтожению есть доля истины.
Размышляя о прошлом, я с печалью и даже со стыдом припомнил, что в те дни жизнь казалась мне конченой. И все же… И все же пятнадцать лет спустя от моего горя осталось лишь слабое воспоминание. Я не мог уже, даже мысленно, даже на несколько секунд, вернуть ее к жизни. С тех пор все клеточки моего организма обновились дважды, я был уже совсем иным человеком, чем тот, кто пережил эту трагедию.
Я снова стал думать вслух:
— Меня, видимо, всегда влекло к женщинам, родившимся под несчастливой звездой. Девушка, на которой я хотел после этого жениться, тяжело заболела такой редкой болезнью, которая известна лишь узкому кругу специалистов. Не знаю, уместно ли в таком случае говорить о Фрейде, но, несомненно, каждый на моем месте вспомнил бы о нем. В старину человек воспринял бы все это как злой рок. Было время, когда и я спрашивал себя, почему такое происходит именно со мной, а теперь смирился и порой даже ловлю себя на мысли, что в общем-то доволен своей жизнью.
Сейчас уже Теренсу хотелось переменить тему разговора.
— Должен сознаться, — сказал он, — что меня тоже тянет уехать отсюда.
— Ну и почему же вы не уезжаете?
— В моем положении это непозволительная роскошь. Я пока ничем себя не проявил. Вы — другое дело, вы можете выбирать то, что вам больше по вкусу. Хотите знать, что мне не нравится в той жизни, какую мы ведем, если ее, конечно, можно назвать жизнью?
— Хочу.
— Бездушие всего этого. Пустота. Мы живем в духовной пустыне. — Он поднял стакан и с отвращением взглянул на него, — Пиво в банках, курица по-мэрилендски, стандартные радиопередачи, просмотры скучнейших кинофильмов, унылые проповеди мистера Фултона для верующих, наша библиотечка из дешевеньких книжонок, игра в кости на выпивку…
— А вы не обращайте внимания.
— Пытался, но не получается. Вся беда в том, что вне лагеря нет ничего интересного. Вы понимаете, насколько тут недостает местного колорита? Проживающие поблизости арабы ничем не занимаются… Я хочу сказать, что у них нет ни традиций, ни танцев, ни чего-нибудь другого, о чем можно было бы написать, скажем, в один из журналов…
— Они слишком бедны и вынуждены всю энергию расходовать на то, чтобы как-то свести концы с концами. Никто не пляшет на пустой желудок.
— Что бы вы там ни говорили, а жизнь наша должна идти совершенно иначе. Не знаю, что было бы со мной, если бы не моя сила воли. Вы только посмотрите, как такая жизнь влияет на людей. Бьюз, например, забавляется своими игрушечными поездами, а тот парень из Висконсина получает из дому землю в посылках и выращивает точно такие же цветы, как у себя на родине. Все они превратились в людей, которые хотят укрыться от действительности. Я не могу осуждать человека за желание бежать отсюда, если у него есть такая возможность.
— Со мной дело обстоит иначе. Срок действия договора у меня подходит к концу, а я считаю, что необходимо время от времени менять обстановку.
Однако мои слова не убедили Теренса.
— Хотите знать, что я о вас думаю? Просто вы считаете, что тут для вас нет перспективы, и опять же не могу не согласиться с вами. В конце концов, это же война. Большинство людей уверено, что, прежде чем улучшится обстановка, нам придется пережить нечто еще более страшное, чем сейчас. А кому же приятно чем- то заниматься, зная почти наверняка, что все твои усилия пропадут даром? Вы обычно молчите, Стив, но я-то понимаю — вы взвешиваете все «за» и «против». Вы не верите, что мы когда-нибудь будем перекачивать нефть по трубопроводу на побережье, ведь правда? Я пытаюсь взглянуть на все вашими глазами. Если вы возобновите договор, то свяжете себя еще на три года, а между тем вы, очевидно, уверены, что работы здесь закончатся значительно раньше. Так?
Я засмеялся.
— А мне и невдомек, что Бьюз обратил в свою веру еще одного человека. Но как бы то ни было, Теренс, вы по-прежнему ошибаетесь.
Я свернул на дорогу к Эль-Милии — там, на окраине, в несуразном доме на холме, меня ждала Элен. «Около нее увивается какой-то янки…» Почему мне пришли на память эти слова? Ведь стоит мне только заикнуться об этом, как Элен тут же осмеет и развеет мои сомнения. Словно прикосновением волшебной палочки, она заставит меня поверить в любую ложь, и я с презрением и негодованием буду вспоминать о собственных подозрениях. «…Где же ты была всю прошлую неделю?» — «Ты же помнишь, я говорила тебе, что поеду к тете в Блиду… Нет, позвонить я не могла, телефонная связь была прервана. Но ты, надеюсь, получил мою открытку?» — «Да, я получил почтовую открытку с видом Блиды». (Правда, судя по почтовому штемпелю, она была отправлена совсем из другого города.)
«Дорогой, не приходи сегодня вечером. У меня сильнейший приступ гриппа или чего-то еще в этом роде — я прямо не в состоянии поднять головы… Как я ухитряюсь жить на свое жалованье? Естественно, я не смогла бы на него жить, если бы мне кое-что ежемесячно не присылал папа…»
Впереди возникли очертания города. Мокрая, наконец-то отогревшаяся под весенним солнцем земля издавала горячий железистый запах. Передние колеса машины разбрызгивали лужи, и капли воды падали на лилии в кюветах. Белые снизу облака, как лебеди, толпились над озером. Собирался дождь.
«Милый, но ты должен признать, что я никогда ничего от тебя не скрывала… Конечно, у меня был мужчина, но сейчас его нет — я покончила с прошлым, как только мы встретились. Можешь верить мне — я совершенно откровенна с тобой».
И действительно, слушая ее, я не сомневался, что она говорит правду. С самого начала Элен казалась мне олицетворением честности и чистоты… когда была со мной. В такие минуты я верил ей, но стоило нам расстаться, и меня снова начинали одолевать сомнения. Я не знал ничего определенного и все же чувствовал что-то неладное. Шаг за шагом, изучая Элен, я понял, что она верит лишь во влияние планет на ее судьбу, и ни во что больше. Люди безропотно бредут по уготованной для них тропе. Бирманские женщины покорно соглашаются растягивать свою шею медными кольцами. Дочь цыгана и его внучка живут в шатрах и отдают свою любовь только цыганам. Те же, кто не нашел предназначенной им в жизни дороги, бесцельно и бесконечно бродят по кругу. Дочь ничтожества обладает лишь животной хитростью для защиты от последствий собственной бессмысленной жестокости. Я сомневался в существовании доброго отца Элен — он казался мне нереальным, как призрак, — и это сомнение, одно из многих, обуревало меня, когда я не видел ее.
Сквозь мягкую сетку дождя отчетливей стали проглядываться белые домики Эль-Милии, словно сошедшие с картинки рая, как его изображают в детских книжках. Я спросил себя, не умирает ли наконец моя любовь к Элен. В том, что она уже не любит меня, если вообще когда- нибудь любила, я не сомневался. Красавицы — награда храбрых (или, в современном варианте, богатых, или знаменитых, или, наконец, молодых и красивых). Я не подходил ни под одну из этих категорий и не переставал ломать голову, чем Мог привлечь Элен. Да и мое собственное чувство к ней было не столько любовью, сколько обычной человеческой потребностью кого-то любить. В поисках выхода я почти твердо решил не возвращаться сюда после своего очередного отпуска.
Погруженный в размышления, я медленно ехал по грунтовой дороге, отходившей от шоссе и зигзагами взбегавшей по склону холма. Я почти не замечал ни оставшейся внизу посеребренной зелени, ни мокрых кактусов по обочинам дороги, ни возвышавшегося впереди карликового серого замка, в котором жила Элен. Я знал здесь почти каждый кактус, каждую смоковницу. Вот это рожковое дерево зимой шумело надо мной, потрясая своими стручками. Я испытывал какую-то нежность к козе, всегда привязанной на одном и том же месте, и к потемневшей лачуге, окруженной такими же потемневшими горшками; меня охватывала тихая радость, когда передо мной на поворотах дороги открывались изгибы текущей внизу реки.
Много раз, чаще всего в приподнятом настроении и окрыленный надеждой, я поднимался по этой дороге, но сейчас меня вдруг охватило предчувствие, что я последний раз подъезжаю к этому уродливому дому, последний раз позвоню у готической двери, последний раз поднимусь по лестнице и обниму Элен. Я чувствовал, что меня ждет какое-то потрясение, и не мог подавить противного страха, но, сделав усилие, рассмеялся. На меня, несомненно, подействовали Бьюз и другие пессимисты из нашего лагеря. Я стал жертвой массового гипноза. Рюмка вина — и все пройдет.
Я остановил вездеход в небольшой желтой луже под опунцией и, разбрызгивая воду, подошел к двери.
В дом меня впустила наглая горничная. Сделав вид, что не замечаю ее взгляда, я прошел в гостиную. Элен здесь не оказалось, и я, налив себе вина, уселся и стал ждать.
На низеньком столике лежала книга «Красное и белое». Стены комнаты были покрыты бледно-серой краской. Несмотря на простую, почти пуританскую обстановку, все в этой комнате производило впечатление, в том числе и картина модного французского художника, писавшего довольно мрачные индустриальные пейзажи. В комнате чуть пахло краской и теми ароматными антисептическими препаратами, которыми обычно дезинфицируют кабины воздушных лайнеров.
На улице снова пошел мелкий дождь. Я сидел и прислушивался, как дождевые капли бьются о стекла окон.
Вошла Элен, и на мгновение в гостиную ворвалось несколько тактов завывающей музыки.