Скинув замшевую куртку, Вавилон беззвучно хохотал в кресле.
— Кто не вынесет этих водевилей, так первый — я! Тут запросто психопатом станешь. — Вавилон достал сигарету и щелкнул зажигалкой. — А ну их к черту, рассказывай, как живешь.
— С бабушкой было лучше. Хоть накормит.
— Да-а, — посочувствовал Вавилон. — Жизнь, видать, не малина. Мать все в проводниках?
— Послезавтра вернется. Так и мотается: четыре дня в поездке, потом — дома. Семечек мешок привезла. Думает: стану продавать!
— Семечек? — выпустив струю дыма, переспросил Вавилон.
— Тыквенные. Вкусные…
— Сколько же там в мешке?
— Стаканов двести. По пятнадцать копеек. Или даже по двадцать. Хорошие семечки. Жареные…
— Двести на двадцать… — Вавилон прищурился. — Это сколько же? Сороковка? Э-э, ерунда. Не товар. — Утратив всякий интерес к семечкам, он спросил: — Не скучаешь?
— Некогда. — Гринька улыбнулся. — Пацаны привязались — палкой не отгонишь. В карты играем. Дурю, как маленьких. Только ушами хлопают. Пеньки с глазами.
Вавилон глубоко затянулся, проводил печальным взглядом сиреневые кольца дыма, поднимавшиеся к потолку, и, не докурив, долго разминал в пепельнице сигарету. — А мне, понимаешь, и в картах что-то не везет в последнее время. Преферанс — игрушка рисковая. Крепко сел на мель… Знаешь, сколько просадил? — Вавилон оглянулся на дверь. Прошептал: — Не угадаешь. Четыреста целковых.
У Гриньки холод пошел по спине.
— Вот такие-то пироги-ватрушки! — Вавилон стремительно встал с кресла, постоял у окна, прошел к письменному столу, щелкнул ногтем по цветной картинке, где длинноногая девица в синем купальнике бикини нахально улыбалась из-под зонтика. — А долги платить надо, — глухо обронил Вавилон. — Закон. Срок придет — спросит Козерог. Спросит. Он шутить не любит…
— Какой Козерог? — не понял Гринька.
— Есть такой. Сильно играет… Да, четыре сотни. Сумма.
— Где же ты возьмешь столько? — ужаснулся Гринька.
— Доставать надо. — Вавилон взглянул на часы. — Доставать, хоть кровь из носа!.. А тут, понимаешь, парнишку одного замели на базаре. Говорит, не раскололся, а там черт его знает. Хлипкий парень. Может, и на меня капнул. Просто так не отпустят… Матери, говоришь, сегодня дома нет?
— Что? — Гринька не сразу сообразил, что вопрос относится к нему. — А, матери. Нет. Во вторник приедет.
— Гринь, — снова садясь в кресло, сказал Вавилон. — Я передам тебе сумку с товаром. Припрячь на время. Сможешь?
Гринька пожал плечами.
— А мне что? Могу. — Ответил спокойно, а сам почувствовал, как часто-часто забилось сердце. Наверно, опасное это дело, если и сам Вавилон так трусит. Может быть, обыска боится?
— Ну, спасибо! Другого и не ждал от тебя. — Вавилон приподнял тяжелый матрас раскладного дивана и достал оттуда желтую сумку. — Припрячь получше. Чтобы мать случайно не нашла. Есть такое место?
— Тоже в диване у себя спрячу. Она туда не полезет.
— Ну тогда тронули, — сказал Вавилон. — Помогу тебе нести…
Недалеко от нового девятиэтажного Гринькиного дома Вавилон передал увесистую сумку своему юному помощнику и в который уже раз посмотрел на часы.
— Сам понимаешь — болтать про это не надо.
— Ясно, не маленький! — Гринька даже слегка обиделся, что его предупреждают о таком.
— Ну-ну, — потрепал его по рыжему чубу Вавилон. — Какой бука! Шайбы-то водятся? Не голодаешь?. Возьми-ка вот. — Он сунул Гриньке в руку металлический рубль. — Да, и это еще… — Вавилон извлек из заднего кармана джинсов два узких блестящих пакетика. — Жевательная резинка. Мэйд ин Франс. Понял? Французские. Для укрепления зубов.
Гринька подивился на диковинные полупрозрачные пакетики, в которых виднелись розовые зубчики жевательной резинки, спрятал пакетики в карман и, не утерпев, спросил:
— А чья это машина, на которой поедете?
— Есть у меня друг один, счастливчик. «Лада». Совсем новенькая. Не его, конечно, — папаши. А сам папаша на полгода в Монголию уехал. Так что катайся на здоровье. Друг водить не умеет, меня и попросил… Ну, бывай. Сумку береги. В воскресенье заглянешь в бильярдную. Понял?
По меньшей мере с десяток предметов мысленно перебрал Костя, мучительно решая, какой же из них отдать Гриньке в счет сегодняшнего проигрыша в карты. Увеличительное стекло? Но там, на черной пластмассовой ручке, в которую задвигается стекло, видна цена — 80 коп. Придерется — меньше рубля, скажет, стоит. Валдайский колокольчик? Но они же в комплекте. Мама на экскурсию в Новгород ездила, оттуда и привезла четыре штуки на подставке. Заметят. Судейский свисток? Тоже не пойдет — совсем дешевка. А если хорошую книжку? «Маугли», например. С красивыми цветными картинками. Но отдавать книжку Косте вдруг стало жалко. Да и мама может спросить, куда подевалась новая книжка. А уж Ленка-то сразу заметит пропажу. «Да и нужна ему эта книжка, как корове зонтик! — рассудил Костя. — Еще засмеет!»
Можно было бы отдать Гриньке компас с кожаным ремешком. Его носят на руке, как часы. Буквы со странами света и кончик стрелки зеленым светом в темноте блестят. Отличная вещь. Но… как отдать? Компас, хотя и лежит в общем ящике серванта, вроде как ничейный, но всем же отлично известно, что давным-давно он был подарен отцу за участие в тушении лесного пожара, это еще когда отец служил в армии в Белоруссии. Нет, из-за компаса могут быть неприятности…
В конце концов, повздыхав, Костя прошел к столу, где лежала тетрадка с написанным условием задачи про бассейн и трубы, и взял свою голубую трехцветную ручку. Что поделаешь — придется отдать. «Скажу, потерял», — решил Костя. Но оказалось, что и замечательной трехцветной ручкой он не может расплатиться с Гринькой: на колпачке, увенчанном металлической защелкой, виднелась чуть заметная трещина. Костя и огорчился этому и обрадовался. Больше обрадовался: ручка с такой ерундовой трещинкой еще долго прослужит ему, а Гриньке отдавать ее нельзя. «Порченую, скажет, вещь подсовываешь». Только отчего же трещина появилась? Может, вчера, когда Женьку Кругликова портфелем на перемене трахнул?..
Так и не придумал Костя, чем расквитаться за проигрыш. Не до того потом было — засел перед телевизором, показывали футбольный матч динамовских команд Киева и Тбилиси.
А совсем поздно вернулся отец. Снял в передней туфли и неслышно прошел в спальню.
— Мамусь, — виновато взглянул он на жену и осторожно дотронулся до ее плеч. Лидия Ивановна, с ножницами и сантиметром стоявшая у стола, на котором были разложены куски материи, недовольным движением стряхнула с плеч его руки! — Мамусь, — жалобно повторил Аркадий Федорович, — все знаю, что хочешь сказать: испорчено великолепное воскресенье, ты весь день одна, ждешь и, быть может, даже горько рыдаешь, вспоминая тот день, когда… в бассейне спортобщества «Трудовые резервы» увидела на десятиметровой вышке поджарую и довольно мускулистую фигуру своего будущего супруга.
— Ох и подлиза ты! — усмехнулась Лидия Ивановна. — Ну мог хотя бы позвонить?
— Ты же знаешь — у Галиева нет телефона… Но, Лидуша, должен тебе доложить, что мы, в общем, не зря поработали. Чуть-чуть двинулись вперед — попробуем расположить магнитные датчики в шахматном порядке…
— Аркаш, вы хоть поели там?
— Я сыт, сыт. Превосходные, поверь, изготовили макароны, яйцами залили. А за черный кофе Ашот мог бы взять международный приз. Непревзойденный мастер.
— А ты у меня непревзойденный фантазер, невнимательный муж и неважный отец.
— Неужели все так плохо? — убито спросил Аркадий Федорович.