— Ишь ты! Даже в Нью-Йорке беспокоится! Скорее всего из-за этой самой ликвидационной комиссии, да, Георгий?
— Вчера большинство сотрудников «Блек бокс», которые в корешах у покойника Коляши Англичанина ходили, участвовали в бою двух бандитских группировок. Меня удивляет молниеносная осведомленность спонсирующих банков о происшедшем, если уже сегодня они приступили к ликвидации детективного бюро. Принимая во внимание такую их информированность, я думаю, что они в курсе некоторых твоих дел, которые явно придутся им не по душе. Тебе бы на время из Москвы исчезнуть, Вадим. И как можно быстрее.
— Опасно для жизни? — Вадим презрительно усмехнулся.
— Пока нет. Но опасно для твоих связей с Дедом, с Леней Маховым.
— Я — не пальцем деланный, Георгий.
— Да я не о том! Я о том, чтобы о тебе забыли! Смотаться есть куда?
— Группа «Сомнамбулы» в турне с собой страстно зовет, — невозмутимо ответил Вадим. — Эксперимент у них. Хотят впервые не под фанеру, а живьем петь. И чтобы я им диск сделал. Козлы.
— Когда они отбывают?
— Через три дня.
— А ты с ними договорись и завтра же махани как бы для подготовки. Кстати, куда?
— Гастроли по крупнейшим волжским городам. Нижний, Казань, Саратов, Самара, Волгоград.
— Гляди ты! Как пишут в рекламных проспектах, сказочный тур по прекраснейшей в мире реке Волге.
— Именно, — злобно подтвердил Вадим. — Они на теплоходе будут закатами и восходами любоваться, а я свое ателье на колесах по российским дорогам растрясать до негодности.
— А ты им условие поставь, чтобы и «рафик» водой переправляли. Зато жизнь-то какая. Они днем на своих электродровах репетируют, а ты на пляже под золотым солнышком лежишь и любуешься, как Волга к Астрахани катит.
— Что все-таки случилось, Георгий? — напрямик спросил Вадим.
— Случилось что-то, это точно. Но как и для чего — не знаю.
— Александр Иванович в курсе?
— Нет пока.
— Почему?
— Ты когда его в последний раз видел?
— Давно уже. В апреле, наверное.
— А его в мае в больницу клали, в предынфарктном состоянии.
— Может, вы и правы, что его не тревожите. — Вадим тихо улыбнулся, вспоминая Деда. — Он же ужас какой заводной, старый черт! — И тут же легкая подначка: — А вы почему впряглись, Георгий? Милиция одна без вас уже ни с чем и справиться не может?
— Не может, — Сырцов не обиделся. — Все началось с меня. Теперь бы я и рад выскочить, да не могу. Поезд скорость набрал.
— Понятно, — Вадим опять упал спиной на траву. Спросил, глядя в побледневшие вечерние небеса: — Больше мне ничего знать не положено?
— Главное для тебя сейчас — уберечься, а не знать.
— Я стою на берегу. Не могу поднять ногу́. Не ногу́, а но́гу! Все равно не мо́гу, — зачитал Вадим дурацкий стишок.
— К чему ты это? — подозрительно заинтересовался Сырцов.
— Я картиночку нарисовал. На этой картиночке я и Волга.
— Но почему же ногу́ не можешь поднять?
— Потому, что не мо́гу.
— Но встать-то ты можешь? Вставай, я тебя до дома довезу.
Уже в «девятке» Вадим сказал так, между прочим, впроброс:
— Ликвидация «Блек Бокса» не была неожиданной, Георгий. Руководство бюро объявило о ней своим клиентам за десять дней. Так что если вы собираетесь кое-что привязать к внезапной ликвидации, то учтите: не привязывается. В особенности к внезапной.
— Ну, ты и змей, Вадик! — восхитился Сырцов. — Держал меня за дурачка, пока не надоело. Тогда скажи мне, всезнайка: куда они людей девать собирались? Ведь штат-то у них человек пятьдесят.
— Шестьдесят два. Все уже были распределены по филиалам.
— Мерси, мой юный друг. Как говорил классик советского детектива, информация к размышлению. Ну, поплывешь по Волге с «Лунатиками»?
— С «Сомнамбулами», — поправил Вадим. — Поплыву.
…Была у Сырцова девушка Люба. Познакомились они в заварушном деле год тому назад, и уже год Сырцов прикидывал: а не жениться ли ему? Останавливало пока одно: судя по всему, Люба тоже прикидывала и пока пребывала по отношению к нему в нерешительной неопределенности. Сегодня она сдавала последний экзамен сессии в своем гуманитарном университете. После напряженной осторожности поступков и разговоров в сегодняшних делах ужасно захотелось пообщаться с милой гражданкой в забавной, раскрепощенной и полной отвязке. С Любой.
«Девятка» будто сама по себе докатила его до тихого Пречистенского переулка. Он вылез и хлопнул дверцей нарочито сильно. Гром прогремел в безлюдном поздневечернем переулке. Но ничто не распахнулось, и не вышла Инезилья на балкон. Тогда Сырцов засунул два пальца в рот и издал невыносимый, почти на ультразвуке свист. Вот тут-то Инезилья и сдалась. На третьем этаже хорошо отремонтированного дореволюционного (революция семнадцатого года) доходного дома растворились створки щедрого модернового окна, и в окне явилось курносое, в веснушках (веснушки Сырцов сейчас не видел, он знал о них), русопятое и прелестное личико Инезильи.
— Я с тобой не разговариваю, — объявила о своем решении Инезилья-Люба.
— В чем виноват? — деловито осведомился Сырцов.
— А виноват ты тем, что хочется мне кушать! — прокричала цитатой из басни Люба.
— Нет проблем. Идем в кабак.