— Сука ты… Я твоему Робертино козью рожу сделаю…
— Только попробуй! Лучше скажи, откуда у тебя денег столько?
— Не болтай, тварь! Денис Петрович дал!
— За красивые глаза, да? А может, сам взял? В пустом магазине, куда за водкой ходил? А теперь эта кассирша за тебя в тюрьму сядет! А ее детей ты кормить будешь? Морда ты позорная, понял? Тоже мне, вор в законе! Дрянь!
Гаврош коротко ударил ее в скулу. Милка охнула, колени подогнулись, а Гаврош ударил еще и еще. Милка ойкала, закрывала лицо руками, стоя на коленях.
— Только вякни кому-нибудь, убью как мышь, — со свистом прошипел Гаврош. — Не я, так другие найдутся, запомни… И Робертино твоему голову отвернут, как шайбу с болта…
Он медленно вышел из «пенала». Слышны были его шаги по коридору, потом хлопнула парадная дверь. Милка повалилась на пол и глухо завыла, заплакала, и все ее худенькое тело вздрагивало…
…В просторном цехе с высоченными окнами в два ряда стояли линотипы — громадные, неумолчно гудевшие и щелкавшие машины. Девушки-линотипистки, сидевшие за клавиатурой, казались маленькими куколками в сравнении с этими громадными агрегатами.
Печатник Семен Григорьевич, одетый в синий халат, провел Робку и Богдана через цех линотипов, потом они пошли через наборный цех, где десятки печатников-наборщиков подбирали шрифты у длинных оцинкованных столов. Ребята зачарованно глазели по сторонам, а Семен Григорьевич что-то им рассказывал, иногда здоровался с кем-то из рабочих, с улыбкой показывал на подростков.
— А это цех цинкографии. — Они вошли в следующее помещение, поменьше, но с такими же большими, светлыми окнами. — Кирилл, ты где?
— А сколько нам платить будут? — спросил Робка.
— Здесь я. — Из маленькой конторки вышел плечистый парень в темном халате, надетом на майку.
— Вот пацаны интересуются, сколько печатник-пробист получает, — усмехнулся Семен Григорьевич, пожимая Кириллу руку.
— Тыщу, — ответил Кирилл. — Да премия, да квартальная. Но вы сперва у меня в учениках походите. Надо поглядеть, что вы за субчики.
— А ученику сколько? — спросил Богдан.
— Восемьсот рваных. На мороженое хватит, — улыбнулся Кирилл.
За наклонными столами работали шестеро таких пробистов. Трое смешивали лопаточками краски разных цветов, один резиновым валиком накатывал краску на большую свинцовую пластину. Вдоль стен на гвоздях были развешаны свежие плакаты…
— Каждый день видимся, а мне все мало, — горячо шептала Милка ему в ухо и ерошила на затылке волосы. — Ух, какая же я дуреха! Влюбила в себя малолетку, а теперь боюсь…
— Чего боишься?.. — спросил Робка.
— Тебя потерять боюсь…
— Ты меня в себя влюбила, а я, значит, ни при чем?
— Ты же бычок на веревочке… — Она тихо рассмеялась, потом спросила серьезно: — Тебе когда-нибудь важное в жизни решать приходилось? Что-нибудь очень важное?
— Не знаю… — пожал плечами Робка, обнимая Милку.
Она вздрогнула, отшатнулась:
— Ой, больно… в темноте об косяк стукнулась… — Она ладонью прикрыла припудренный синяк: — В «пенале» у себя…
Робка осторожно поцеловал синяк, пробормотал:
— Вот возьму и решу что-то очень важное.
— Что?
— Женюсь на тебе… — серьезно сказал он.
А Милка опять рассмеялась.
Стоял теплый вечер. Справа от них тянулся берег, усыпанный огнями, и музыка доносилась оттуда. Они проплывали мимо Ленинских гор, мимо Парка культуры и отдыха. На верхней палубе речного трамвая кроме них сидел еще один парень лет тридцати, курил и задумчиво смотрел на черную воду, по которой бежали, вздрагивая, желтые и красные дорожки света от фонарей. Милка и Робка целовались и забыли обо всем на свете.
— Если ты меня разлюбишь, я сразу… умру… Не веришь? Правда-правда, сразу умру…
Глухо рокотал двигатель трамвая, дрожала под ногами палуба, из-под кормы вырывались пенные буруны. Из парка отчетливо доносилась мелодия танго. Они долго молчали, потом Милка сказала:
— Это Гаврош в магазине деньги украл.
— Откуда знаешь? — вздрогнул Робка.
— Знаю, — жестко прищурилась Милка.
— Брось… — оторопело протянул Робка.
— Хоть брось, хоть подними, — ответила Милка. — Как подумаю, что он ворюга… Отец плюшевых мишек шьет… слепой… двадцать копеек за штуку. У него все пальцы иголкой исколоты… до крови… — В глазах у Милки стояли слезы.
— Да откуда ты знаешь? — повторил Робка.
— Знаю! — Она резко вскинула голову. — И скажу куда надо!
— Заложить хочешь? — испуганно посмотрел на нее Робка.
Милка пристально уставилась на него, и Робка не выдержал этого взгляда, отвел глаза.
— А что ж ты про свою соседку говорил? Двое детей у нее. Если ее посадят, детей в детский дом отдадут…
Робка молчал, опустив голову.