— Симон Волшебник. Он не был приглашен на ужин и пришел немного позже. Но они тут же попросили, чтобы его провели в зал. А сейчас он там внизу со всеми. Склонились друг к другу и о чем-то перешептываются.
— А главный священник?
— И он тоже там… сидит, завернувшись в свои одежды, весь покрытый украшениями. И главное — именно он находится ближе всех к этому проклятому… — голос раба задрожал от еле сдерживаемого страха. — Вместе с ним в дом пришли демоны и злые духи. Я чувствую, как они витают в воздухе.
— Кажется, я знаю, о чем говорят эти кайманы с Симоном Волшебником. Представляю, что они там замышляют! — проворчал Адам-бен-Ахер. — Надеюсь, что Моисей видит их и слышит, о чем они болтают. Но ничего. Он накажет их… накажет.
На следующий день Василий сидел у окна в своей комнате, дожидаясь, когда его позовут к Иосифу Аримафейскому. Ему был прекрасно виден весь, прямой как стрела, мост, соединявший долину с Храмом. Надо признать, что он был архитектурной удачей, как и великолепный Храм на холме со своей единственной белой каменной аркой длиной в 125 метров и достаточно широкой, чтобы сквозь нее могли проехать в одном ряду пять колесниц.
В который раз с восхищением изучая это произведение искусства, Василий неожиданно обратил внимание на трех мужчин, которые явно только что посетили Храм, а теперь возвращались в город. Они шли рядом, но внимание молодого скульптора больше всего привлек тот, который шел посередине. Маленького роста, он носил короткую тогу, открывающую до колен немного кривоватые ноги. Человек что-то оживленно говорил своим спутникам, потому что даже издалека Василию было видно, как он энергично мотает головой и резко жестикулирует, подчеркивая какие-то слова. Спутники маленького человечка шли молча, они внимательно слушали говорившего, буквально ловя каждое его слово.
Вскоре Василий отвлекся на другого человека в этой тройке: он шагал справа. Он смутно напомнил кого-то молодому художнику. Присмотревшись Василий узнал Луку. Да, это был Лука, он слегка приволакивал ногу и был усталым после долгого путешествия. Василий резко вскочил, потом как можно дальше высунулся из окна, чуть не вывалившись на улицу, вдруг со всей очевидностью ощутив, насколько ему не хватало этого замечательного и доброго человека.
Навстречу троице по мосту шагал какой-то прохожий. Поравнявшись с ними и, видимо, узнав их, он резко остановился, некоторое время смотрел вслед удаляющейся от Храма группе, а потом, неожиданно сорвавшись с места, бросился их догонять. Несколько мгновений спустя то же самое про изошло и с другим прохожим. И вот, прежде чем Василий смог понять, что происходит, целая дюжина людей уже окружила маленького человечка с кривыми ногами. Они гурьбой следовали за ним, а к тому моменту, когда толпа достигла конца моста, она выросла почти вдвое. Расстояние между Василием и людьми теперь сократилось настолько, что он мог даже различать их слова. Точнее, одно слово — имя, которое они повторяли: Павел… Павел… Павел…
Значит, этот кривоногий коротышка и был тем самым знаменитым проповедником, чьи призывы и предсказания обещали расколоть жителей города на две противостоящие стороны и, как поговаривали многие, чье присутствие в Иерусалиме рассматривалось как прелюдия к кровавым беспорядкам. И тут Василий вспомнил его. Впервые он увидел этою человека в тот же день, когда первый раз повстречал Луку Тогда люди, стоявшие под сводами церкви, с тем же благоговением повторяли ею имя. Но, как Василий ни старался, он не мог вспомнить его лица — образ проповедника не запечатлелся в детской памяти так же ясно, как образ Луки.
Наконец процессия достигла небольшой площади у ворот дома Иосифа Аримафейского. Здесь к ней присоединилась часть домочадцев и рабов Иосифа. Василий с удивлением рассмотрел в толпе и Бенхаила Любопытного. Справа от себя в соседнем окне молодой скульптор заметил лысый череп Аарона. Стараясь остаться для всех незамеченным, он осторожно высунул нос, чтобы не пропустить ничего из происходящего перед воротами.
В это время Лука склонился к Павлу и прошептал ему что то на ухо. Проповедник с большим вниманием выслушал его и кивнул головой в знак согласия. Затем он высоко поднял руку, призывая окружавших его людей к тишине и спокойствию и громко обратился к ним:
— Я думаю, друзья, что нам не подобает задерживаться у ворот такого замечательного и прекрасного человека, которому мы стольким обязаны.
Василий слушал, стараясь не пропустить ни одного слова, хотя Павел говорил громко и четко, поэтому напрягать слух не было никакой необходимости.
— Возвращайтесь домой и приступайте к обычным делам, дающим вам хлеб насущный. В ближайшие несколько дней у нас обязательно будет возможность собраться, и тогда я расскажу вам о цели своего прихода. Но пока я еще не знаю, где и когда мы сможем увидеться: враг подстерегает меня, поэтому нам надо быть очень осторожными. Идите и смиренно ждите часа, я вам дам знать. — Проповедник прервался и внимательно оглядел лица, обращенные к нему с тихим вниманием. — И тогда вы услышите прекрасную историю о городе, который томится в ожидании истины. Поля созрели для жатвы, друзья.
С десяти часов Василий сидел, раздираемый нетерпеливым ожиданием, но Лука появился в его комнате только часам к двенадцати. Ужасная усталость, которую Василий заметил издалека, вблизи просто бросалась в глаза. Бессонные ночи и тяжелые думы оставили под выразительными глазами Луки огромные иссиня-черные тени, щеки его ввалились, а походка стала заметно тяжелее. Но при виде Василия лицо Луки осветилось обычной радостью, и, подойдя к молодому человеку, он с прежней дружелюбной покровительственностью положил руку ему на плечо.
— Здравствуй, сын мой, — приветствовал он его с улыбкой. — Я выслушал столько комплиментов в твой адрес! Иосиф очень доволен твоей работой… и тобой тоже, а малышка Девора уверена, что ты самый великий мастер на свете. И даже Аарон — человек, который редко бывает доволен и вовсе не склонен к восторженности, ничего не смог возразить отцу и дочери. Думаю, не стоит говорить, как я был рад услышать эти похвалы.
— Мне очень не хватало тебя, — сказал Василий.
— Правда? — Улыбка Луки стала еще более теплой. — С тех пор как мы с тобой расстались, я побывал во многих местах и повидал столько всего, что даже трудно себе представить. Когда-нибудь наступит день, и я напишу о своих путешествиях. И тогда, сын мой, мир узнает одну удивительную и прекрасную историю, — при этих словах настроение его изменилось, и он с грустью покачал головой. — Как только мы прибыли в Иерусалим, то разошлись в поисках убежища по самым надежным друзьям. Даже Павел согласился до поры до времени остаться в тени, хотя и без конца повторяет, что Господь не для того призвал его в Иерусалим, чтобы он прятался в Долине сыроварен, и я очень боюсь, что его ненадолго хватит. Наверняка терпение его скоро иссякнет, и он отправится проповедовать о своем откровении в каком-нибудь публичном месте. И что же произойдет тогда? Что сулит нам грядущий день? — Он устало склонил голову.
— Я видел из окна, что Павел пришел вместе с тобой. Он еще здесь? — спросил Василий.
— Да, уже два часа беседует с Иосифом Аримафейским. Советы нашего друга по-прежнему скромны и точны. И Павел сам понимает, насколько они справедливы в нашей критической ситуации. А я покинул их на время, чтобы повидаться с тобой, сын мой. Но время неумолимо, и мне пора возвращаться. Думаю, что тебя тоже скоро позовут к Иосифу. — Уже на пороге Лука остановился и обернулся к Василию: — Да, я говорил с Иосифом по поводу той рабыни, которая осталась в Антиохии. Он согласен выкупить ее и уже собирается отдать необходимые распоряжения.
Волна благодарности к этим двум старикам буквально захлестнула Василия. Он с нежностью подумал о своем благодетеле, который не забыл похлопотать о маленькой Агнесии, и о добром Иосифе Аримафейском, который обещал помочь маленькой рабыне.
— Спасибо тебе, спасибо, — пробормотал Василий. Глаза его наполнились слезами. — Мой долг растет буквально на глазах. Смогу ли я когда-нибудь расплатиться с тобой?
— Да, — ответил Лука, — и думаю, очень скоро.
Через несколько минут после его ухода в комнате появилась Девора. Это был ее второй визит к молодому человеку. Ее сопровождали те же слуги и рабы, что и в прошлый раз. Та же связка ключей позвякивала в руке. На губах девушки играла легкая, немного смущенная улыбка.
— Павел беседует с дедушкой, — объяснила она. — Они провели вместе все утро.
— Я слышал, что он пришел посоветоваться.
Девора не смогла сдержать легкого смеха:
— Может быть, у Павла и было такое намерение, но пока что за всю беседу дедушка не смог вставить ни слова. Говорит один Павел. — Тут Девора спохватилась и, чтобы развеять неприятное впечатление, которое производили ее слова, поспешно добавила: — Он был прекрасен. Мне разрешили остаться и послушать его. Меня совершенно захватило то, что он говорил. — На лице снова появилась улыбка. — Но разговор длится так долго, что, кажется, ему не будет конца… Думаю, что дедушка очень устал. Ну а ты, Василий, наверное, ты очень скучаешь? Томишься в нетерпении?
— Да, немного, — признался Василий.
— И я тоже. Но, знаешь, я ума не приложу, о чем с тобой хотел поговорить дедушка. Он отказался обсуждать этот вопрос со мной. Весь вчерашний вечер и все сегодняшнее утро я приставала к нему с расспросами, но он проявил удивительное упрямство. Он лишь улыбался в ответ и говорил, что это тайна. Я даже немного рассердилась, но это ничего не изменило.
— Но теперь ждать осталось недолго, Девора.
Девушка уже собралась было уходить, но, услышав эти слова, остановилась и вернулась. Прислонившись головой К косяку двери, она с благодарностью посмотрела на скульптора.
— А ты знаешь, что только что назвал меня по имени? Оно еще никогда не звучало так красиво. Воистину голоса у греков чище и нежнее, чем говор нашего народа.
— А может быть, дело в том, что твое имя само по себе красиво?
Девора колебалась.
— Возможно, мне не стоит говорить тебе об этом, но… я кое-что узнала. Этого достаточно для того, чтобы быть уверенной, что ты будешь счастлив, услышав то, что скажет тебе дедушка.
Василия позвали к Иосифу Аримафейскому только к часу дня. В большой комнате хозяина дома разговор еще не закончился, и не успел Василий приоткрыть дверь, как услышал серьезный голос Павла.
— Я не соглашусь ни на какой компромисс, Иосиф, — говорил апостол. — Я пришел в Иерусалим, чтобы донести до его жителей послание, послание для всех крепколобых вождей, которые так уверены в себе и своем месте среди народа. Именно они должны выдвинуть свои предложения и условия, а не мы. Нет, мы не должны заставлять кого бы то ни было безоговорочно принимать все до одного заветы из Закона Моисея. Да, мы — другое дело, мы рождены с ними, мы к ним привыкли и поэтому следуем им. Но язычникам они чужды, они даже боятся их. И это удаляет их от Христа. Если мы будем заставлять их делать обрезание, прежде чем стать одним из нас, то это отвратит их от нашего учения и они так никогда и не познают истинность веры в Иисуса. Нет, нет и нет, Иосиф, я должен быть твердым, я заставлю уважать решения, которые были приняты пять лет назад. Да, ведь именно тогда мне дали свободу действий. Мы должны преодолеть упрямство приверженцев древней церкви.
— А вот и молодой человек, о котором я рассказывал, — сказал Иосиф, кивком головы приглашая Василия войти.
Пройдя в комнату, Василий увидел Иосифа Аримафейского, который, как обычно, лежал в кровати. Лука и Девора держались немного поодаль. Павел, который сидел рядом с Иосифом, резко обернулся и бросил на подошедшего художника быстрый и пронзительный взгляд.
Василий даже вздрогнул. Он внимательно вгляделся в этого замечательного человека и был удивлен, насколько тот был старым. Волосы и борода Павла совсем поседели. В глубоких морщинах, которые сплели на лице свой причудливый узор, читались безмерная усталость и неисчислимые страдания. И еще одно поразило скульптора: повернувшееся к нему лицо совсем не было добрым. Казалось, черты его высечены из гранита, так они были суровы. Такое лицо никого не могло оставить равнодушным. И увидевший его однажды наверняка не мог забыть уже никогда. Глаза, устремленные на собеседника из-под густых прямых белых бровей, имели необычный серебристый — лунный оттенок и обладали какой-то непонятной, но всеобъемлющей силой, это завораживало каждого, кто заглядывал в них. Василию было достаточно один раз увидеть этого человека, чтобы понять, что никто не только из присутствующих, но и вообще из его знакомых, не мог с ним сравниться.
Иосиф подал голос:
— Я уже говорил вам, что остался очень доволен той работой, которую выполнил для меня этот молодой человек. Но есть еще кое-что, о чем я не говорил вам. — Иосиф обернулся и указал на глиняный бюст, стоявший на небольшом пьедестале рядом с его кроватью: — Не ради этого я просил Луку отыскать для меня мастера. Ему предстоит сделать еще одну вещь, гораздо более важную и значительную. Настолько важную, что мне необходимо быть уверенным в мастере, который за нее возьмется. А это, — он вновь указал на бюст, — всего лишь доказательство. Он так великолепно справился со своей работой, что теперь я совершенно уверен, что он способен выполнить то великое дело, которое ждет его в будущем. К тому же я подверг его другим испытаниям, потому что ловкости в работе и таланта тут недостаточно. Я должен был убедиться в его моральном облике, в его верности, терпении, честности и доже смелости. Не говоря ему ни слова (а насколько мне известно, он ни о чем не догадывался), я установил за ним наблюдение и вот сегодня могу с уверенностью заявить, что этот молодой человек устраивает нас во всех отношениях.
Василий заметил, как Лука довольно кивнул ему и улыбнулся. Девора, подавшись вперед, с неподдельным вниманием и нетерпением ждала продолжения разговора.