— Молодой человек, — сказал Иосиф, на этот раз обращаясь непосредственно к Василию. — Перед тем как продолжать, я должен предупредить тебя, что работа, о которой я собираюсь сказать, потребует от тебя серьезного изучения и самоотверженного труда. Для того чтобы выполнить ее, тебе могут понадобиться годы. Тебе предстоит много странствовать по свету, чтобы встретиться с людьми, чьи бюсты ты выполнишь с той же тщательностью, что и мой. И ты должен быть готов к предстоящим трудностям и даже опасностям.
— Я буду счастлив ваяться за это дело, — ответил Василий, — и отдать ему все свои силы и способности. И если у меня и есть какие то сомнения, то они касаются себя самого — хватит ли у меня таланта, чтобы удовлетворить ваши требования. Василий сделал небольшую паузу, перевел дух и спросил: — Куда я должен идти?
— В Кесарию, я думаю. В Эфес. А может быть, и в Рим.
Василий с трудом сдержат порыв радости. Отправиться в Рим! В Рим! Это решало многие проблемы, а особенно ту, что занимала его больше всего. За одно это он был готов заранее на все остальные условия. Да, он отправится в Рим и отыщет там Христофора из Занты!
Но главное было по-прежнему не произнесено. Иосиф Аримафейский взглянул на сидящего рядом Павла, затем перевел глаза на Луку.
— Несколько лет тому назад я стал владельцем одной вещи. И с тех пор дрожу под грузом ответственности, которая навалилась на меня вместе с огромным счастьем. Одна только мысль, что вещь может быть повреждена или (ужасная мысль!), потеряна, а может быть, даже украдена, мне становится плохо. Меня преследуют кошмары, и я даже выделил для ее хранения отдельную комнату. Она находится там, сокрытая от всех глаз. Сегодня, впервые за много лет, я решил открыть эту комнату.
Павел слушал объяснения старого хозяина с вниманием, но и с некоторым нетерпением. Было видно, что он недоволен тем, что беседа о его дальнейших планах неожиданно прервана, а тема разговора сменилась.
— Дорогой мой Иосиф, — перебил он. — Так что же это за таинственная вещь?
— Нет, позвольте мне сначала рассказать, как она попала ко мне. Мне принесла ее одна женщина. Бедная, почти нищая, она хранила ее у себя, толком не зная, как с ней поступить. Женщина больше всего боялась, что эта вещь попадет в плохие руки, но после долгих и мучительных раздумий принесла ее мне. Засыпав меня рекомендациями и советами, она умоляла меня сохранить эту вещь до тех пор, пока не наступит день, который подскажет, как с ней быть. Она была бедной, эта женщина, но все равно не взяла за вещь никакого вознаграждения.
Иосиф сделал усилие и попытался приподняться, но ему пришлось подождать, когда Девора и Василий придут ему на помощь. Опираясь на руки молодых людей, он пересек комнату и медленно приблизился к дальней стене. Запустив руку за старый шкаф, отделанный акацией, он повернул какой-то невидимый рычажок, и часть стены сдвинулась, открыв вход в маленькую и темную комнату.
— Подайте мне лампу, дети, — попросил старик.
Через несколько мгновений Девора вернулась с зажженной лампой. Она протянула ее в проем двери, и помещение осветилось. Почти всю площадь этой крохотной комнатенки занимал большой сундук сандалового дерева, установленный на небольшом пьедестале из белого мрамора. Иосиф вошел внутрь, приподнял крышку сундука, опустил внутрь руку и вытащил небольшую серебряную чашу. Самую обыкновенную серебряную чашу. Овальной формы, она была лишена кого бы то ни было орнамента. Края были закруглены небрежными ударами молоточка, и было видно, что ею много пользовались: на поверхности имелись небольшие выемки и царапины.
Почтительно склонившись, Иосиф дрожащими от волнения руками протянул чашу стоявшим перед ним людям.
— Это чаша, — прошептал он благоговейно и торжественно — из которой пил Иисус и которую Он передал своим последователям на последней тайной вечере.
Иосиф протянул чашу Луке, и тот восторженно принял ее. По щекам старика струились слезы.
— Я часто спрашивал себя, в какие руки она попала! И боялся… боялся, что она потеряна для нас навсегда!
Он хотел уже было передать чашу Павлу, но тот, вместо того чтобы взять сосуд в руки, упал перед ней на колени.
— Самой большой трагедией моей жизни было то, что мне так никогда и не удалось увидеть Иисуса, — сказал великий апостол. — Я выучил наизусть каждое Его слово, я лез вон из кожи, чтобы узнать о Нем все, что только можно было узнать, я слышал Его голос по дороге в Дамаск, но мне так и не удалось увидеть Его. — Он протянул руку и провел дрожащими пальцами по неровной поверхности чаши. — Вот здесь, — прошептал он, — вот здесь Он касался ее губами.
Наступило долгое молчание. Лука, Иосиф и Девора не могли сдержаться и продолжали плакать. Несмотря на то что Павел не проявлял так открыто своих эмоций, он по-прежнему не сводил с чаши глаз, а Василий видел, как дрожат его руки.
Стоя немного в стороне, молодой грек с удивлением наблюдал за этим взрывом религиозных чувств. «Воистину, — подумал он, — это очень странные люди. Видимо, они очень любили этого Иисуса, если до сих пор так убиваются по Нему». Его взгляд все время возвращался к Павлу, и молодой скульптор чувствовал, как его влечет к этому суровому и волевому человеку. По привычке, направляясь в комнату Иосифа Аримафейского, он захватил с собой глину, и сейчас его пальцы сами принялись за работу, пытаясь запечатлеть в мягком податливом материале выразительные черты великого апостола.
Первым пришел в себя Павел. Оторвавшись от созерцания чаши, он спросил Иосифа:
— И что ты теперь собираешься делать?
— Я думал, что надо соответствующим образом украсить борта чаши, придать ей вид, достойный такой величественной реликвии. Может быть, имеет смысл выгравировать на ней украшенную терновым венком голову Иисуса, а также запечатлеть всех его последователей.
— Да, чашу необходимо сохранить до того великого дня, когда Иегова спустится к нам в сиянии своей славы — земной и небесной. И гравировка должна быть сделана настоящим художником. Это большое искусство. Все лица должны быть узнаваемы, чтобы те, кто придет после нас, могли представить, каким был Иисус и его ученики. Может быть, со временем эта чаша станет символом христианской веры. — Павел окончательно пришел в себя и говорил привычным хорошо поставленным голосом. Он снова владел ситуацией. — Да, сначала надо сделать великолепную оправу, а затем хорошенько продумать, куда установить чашу. — Тут он неожиданно нахмурился и спросил язвительным тоном: — Кого из последователей Христа ты собираешься включить в группу? Скажи, ты уже думал об этом?
— Как мне кажется… наверное, тех, кто пил из этой чаши во время последней вечери.
— Ни за что на свете! — От возмущения лицо Павла пошло красными пятнами. — И что — Иуду тоже? Ты что же считаешь, что он должен стоять рядом с тем, кого он так бессовестно предал?
— Нет, нет, конечно же Иуда не будет включен в это число, — поспешил успокоить его Иосиф. — Уверяю тебя, Павел, я еще не думал серьезно об этом вопросе.
— Так как мы решили исключить из числа учеников Иуду, то должны довести свой отбор до конца. Действительно ли надо брать всех остальных? Все ли имена останутся в памяти грядущих поколений? Матфей, Марк, Лука — обязательно, потому что именно их записи послужат основой для истории нашей Церкви. Петр — без сомнения, этот мужественный человек должен быть на первом месте. И Иоанн — любимый апостол, Иаков Заведеев и Иаков — младший, сын Алфеев, брат Господен. Мне кажется, что Андрей, брат Петра, тоже должен быть включен в число избранных. Ведь именно он привел Петра к истинной вере и мужественно погиб на кресте. Филипп живет сейчас в Кесарии, он уже очень стар. Лучше выбрать Иуду, который находится сейчас в Иерусалиме.
В это время Павел заметил, что пальцы Василия заняты работой. Он протянул руку и выхвати у молодого художника глиняную заготовку. Несколько минут он внимательно рассматривал ее, а затем удовлетворенно кивнул головой:
— Да, в этом что-то есть. Но пока не идеально. Ты сделал мне слишком высокий лоб. Мои враги — а у меня, уверяю тебя, их очень много — утверждают, что мой низкий интеллект заметен по моему низкому лбу. Безусловно, в их словах есть доля истины. — Затем он повернулся к Иосифу: — Завтра у меня назначена встреча с Иаковом и Иудой. Там же будут присутствовать и старейшины Иерусалима. Будет очень хорошо, если наш молодой мастер примет участие в этой встрече и безотлагательно возьмется за работу. А затем, — продолжил Павел решительно, — он встретится в Антиохии с Матфеем и Марком. Иоанн сейчас в Эфесе, с ним тоже придется встретиться — он отличается от всех нас, и никто не может описать его должным образом. Над ним простерта длань Иеговы, и душа его полна видений о будущем. Да, поездку к нему не стоит откладывать. А Петр в Риме, и я очень боюсь, что скоро до него доберется рука палача, ибо доходят сведения, что он словно сам ищет мученической смерти. Да, в Рим надо спешить, если вы хотите увидеть знаменитую львиную голову на плечах ее хозяина.
— О большем я и не мечтал, — ответил Василий с сильно бьющимся сердцем.
А про себя добавил: «С удовольствием отправлюсь туда хоть сейчас».
Но настроение Павла снова неожиданно изменилось. Он замолчал и некоторое время пребывал в грустной задумчивости, потирая кожаную повязку со словами из Священного писания, которая была обмотана у него вокруг головы.
— Нам следует торопиться не только с Петром, — сказал он, наконец. — Я чувствую, что и мой конец близок. Везде, где я останавливался по дороге в Иерусалим, я прощался с друзьями, потому что знаю — мне больше не увидеть их. Именно здесь, в Иерусалиме, евреи свяжут меня и передадут в руки римлян. У меня осталось всего несколько дней свободы, и если я должен быть среди тех, чьи изображения украсят эту чашу, то придется начать с меня. — Глаза Павла потеряли свой блеск и стали жесткими и холодными. — Так что работай проворнее, может быть, тебе не представится еще одной возможности.
На втором этаже в западной части дома был балкон, покрытый какой-то тонкой и прозрачной тканью, которая не мешала легкому ветерку, но предохраняла от насекомых и мух. Когда наступал вечер, это было самым приятным временем во всем доме. За час до ужина на балконе собралась небольшая молчаливая группа — Лука, Девора и Василий пришли сюда в поисках прохлады.
Внизу под ними улица чернела от людей: как только по городу разнесся слух, что Павел остановился у Иосифа, у дома собралась огромная толпа горожан. Несмотря на шум возбужденных людей, все трое на балконе прекрасно слышали, что говорит Павел слугам в помещении для рабов. Их собралось немного, потому что Эбенейзер, повинуясь таинственному знаку Аарона, увел большую часть челяди на работы в мастерские.
Но как только раздался слабый, но четкий звук рожков, что-то в поведении толпы изменилось. Люди, которые с угрожающим видом стерегли ворота, начали расходиться. Они что-то кричали и размахивали руками. Прошло всего несколько минут и площадь перед воротами опустела.
Лука, который наклонился через перила, чтобы получше рассмотреть происходящее на площади, повернулся к собеседникам и сказал с улыбкой:
— Это уловка Адама-бен-Ахера. Видимо, он подкрался со своими людьми к задней двери, ведущей в мастерские, и выкрал одного из тех, кто, закутавшись в плащ с капюшоном, охранял этот выход. Как видите — ход удался. Все заметили пропажу, и разнесся слух, что Павла хотят вывести через задние ворота. Они тут же перебежали на другую сторону дома.
— А с ними ничего не случится? — обеспокоенно спросила Девора.
Нет, Лука не думал, что с Адамом-бен-Ахером и его людьми могло что-нибудь произойти. Павлу нужно было всего несколько мгновений, чтобы скрыться, а потом Адам успокоит толпу, показав, что Павла с ним нет. А если толпа станет вести себя агрессивно, Адам сможет постоять за себя.
Страстный голос Павла неожиданно смолк, и в помещении для рабов наступила тишина, а через минуту на пороге главных ворот появились два силуэта. Они осторожно, но очень проворно скользнули по пустынной улице и скрылись из виду.
— Вот он и ушел. Его сопровождает Бенхаил, — сказала Девора, которая вместе с Василием облокотилась на перила балкона.
Неожиданно локти молодых людей соприкоснулись, но ни один из них не сделал попытки отодвинуться.