— «Избранное»! Ну не умора! А что еще на моем счету, скажи, что еще?
— Если хочешь, даже твой крах.
— А что еще? Знаешь ли ты, что я не сажусь писать, не имея в запасе набора фраз, взятых из последней дюжины эссе и плохих переводных романов, которые я прочел? Всем известно, что выходит из-под пера Родриго Полы: тарелочка объедков, собранных невзыскательной, как мышь, грязной служанкой.
Он уткнулся лицом в желтую подушку, а Сьенфуэгос налил две чашки дымящегося чая.
— А если бы ты добился успеха, ну, не знаю, у Нормы, на литературном поприще, в денежном смысле?..
— Нет, — поднял голову Родриго. — Нет… я разрушил бы такое благополучие. На это меня хватило бы при всей моей слабости. Покончить с собой! Вот потеха-то! Покончить с собой, потому что на вечере у некоего Бобо, евнуха с крашеными волосами, меня отвергли, меня отвергли, Икска, ты сам видел, я не лгу!
— Опять отвергли, Родриго. Это не в первый раз.
— И ты это знаешь. Чего ты не знаешь? Смехота! «Бард молодежи, многообещающий талант!»
Сьенфуэгос поставил чашки на единственный стул и взял Родриго за плечи.
— А теперь ты должен сделать выбор, ты меня понимаешь, правда? Бесповоротно стать на ту или другую сторону. Раз навсегда покончить с половинчатостью.
— Что толку? Кому это надо?
— Всем нам. Тем, кто навсегда останутся нам неизвестны. Тем, кому ты скажешь своим молчанием да или нет. Тем, кому ты сам не простишь, и тем, кому улыбнешься в знак примирения. Их много, Родриго, тех, кто никогда не узнают о твоем решении. Но одно решение приведет тебя к нам, откроет тебе глаза, позволит соприкоснуться с голой правдой страданий, более страшных, чем твои, и вложит кремень в твою грудь. А другое поставит тебя против нас, сделает тебя равным среди равных в блестящем обществе, даст тебе чувство собственной исключительности и принадлежности к немногим избранным. Здесь ты останешься в безвестности, но в своем одиночестве будешь причастен к всеобщему братству. Там у тебя будет имя, но среди толпы никто не коснется тебя и ты никого не коснешься. Выбирай.
Родриго сжал руки и воскликнул:
— Ты не понимаешь, Икска… Я не верю, не верю…
Сьенфуэгос силой развел руки Родриго.
— Выбирай… и вспомни.
— Воспоминания… Я Родриго Пола
— И еще, и еще…
— И место, где я был зачат
— И еще
— И такой доступный успех, который, однако, всегда выпадает на долю других и никогда на мою, разве не верно, Икска? Норма и Федерико, даже Бобо, Казо. Почему они, а не я?
— А те, кто не выбились в люди? Те, кому пришлось отдать Мексике больше, чем жизнь, — свою не-жизнь, свою бессловесность? Те, кто остались безымянными? Те, кому не пришлось ни от чего отказываться?
— Два берега
— Которым не сойтись
— Роскошный берег богатства и власти и суровый берег кабалы и бича
— Берег мертвых и берег живых
— Берег сладкого сна, непрерывной чреды солнечных, лучезарных сновидений и берег горькой яви — скудного маиса, съеженных тел, иссякшей воды
— А в центре город
— Распухшая голова, вместилище денег и званий, над рахитичными членами. Здесь живут те, кому есть от чего отказываться
— Но там, на другом берегу
— К нам протягивают руки те, кто так и не выбились в люди
— Мой отец
— Гервасио Пола. Неужели ты, Родриго, и Федерико Роблес, и Норма, и все остальные умрут, не узнав, кто они были?
— Не узнав, что они нас вскормили. Мой отец
— Память… Родриго… рождается и гибнет между двумя лунами, и взгляд беспокойно ищет
— Чем пригвоздить себя к кресту: гвоздь это всегда человек, мой отец
— А страна безымянна: где найти имя, которое было бы именем вождя
— Мой отец
— Вождя, который своею жизнью искупил бы все те разделявшие нас и ускользавшие от нас мгновения, когда мы не сумели возвыситься над ничтожной распрей, над чувством зависти, над трусостью
— Переряженной в рассудительность? Мой отец
— Ты помнишь его?
— Мой отец, мой отец, мой отец
Однажды ночью, в марте 1913-го, когда в воздухе пахло пылью и полоса лунного света, как шрам, прорезала долину, в тюрьму Белен прибыл губернатор Федерального округа Энрике Сепеда. Из автомобилей, вытирая нос рукавом, закуривая крошащиеся сигареты, начищая сапоги о ляжки, вылезло тридцать вооруженных людей. Лысый Ислас крикнул караулу: «Прибыл губернатор округа!», и Сепеда подошел вразвалку к старшему офицеру и изрыгнул:
— Я губернатор округа…