Пашка побрёл по обочине. Боевой запал пропал, будто его и не было.
— Пособи, боец, — толкнул его кто-то.
Тот самый, в кепке. Тащит с дороги тело крупного мужчины в парусиновой куртке. Тянет за ноги, куртка задралась, в пыли дороги остаётся кровавый след…
Пашка наклонился было, но мужчина показал глазами на второе тело, чуть дальше — люди, бредя словно сомнамбулы, обходили его.
Девчонка. Молодая совсем, лет восемнадцать, не больше. Легкомысленный сарафанчик в цветочек, голубенький… и красный на груди. Русые волосы растрёпаны, широко распахнутые глаза глядят… уже не глядят в небо.
Тело было невесомым, даже легче, чем у лопоухого Петрухи. Ухватив за подмышки, Пашка легко снёс его с дороги, примостил в кювет. Сел рядом на склон, отстранённо посмотрел на руки, испачканные кровью, смешанной с пылью. Проведя ладонью по лицу, закрыл девчонке глаза. До боли сжал виски.
У этих не будет даже могилы. Некогда — и некому.
Третий. Всего третий день войны. Для меня — вообще первый и неполный. А кажется — прошла уже целая вечность…
Он вытер ладони о бриджи и встал.
Дальше. Вперёд.
Перелесок. Опять поле, метров двести. Впереди ещё один перелесок.
А гул слышен — всё тот же. Канонада… Где мы хоть находимся?
Оп-па… Это что? Неужто наши???
Пашка бессознательно ускорил шаг, виляя меж бредущими гражданскими, потом почти побежал, придерживая бьющий по боку приклад бесполезной винтовки. Вон они, бойцы — прямо меж деревьями, отрыты брустверы, кое-как замаскированные ветками, несколько человек у дороги — с винтовками, подгоняют беженцев… Неужели та самая долгожданная линия обороны?
— Ребята… — Пашка с трудом пытался отдышаться, — кто главный?
Обросший щетиной, но достаточно молодой боец в гимнастёрке с полуоторванным рукавом и халхинголке с незастёгнутым кожаным ремешком махнул рукой куда-то назад:
— Младший лейтенант, артиллерист… ищи, он у моста.
У моста? Значит, долгожданная переправа… и линия обороны.
Перелесок оказался узеньким — и полусотни метров не будет. Дорога вывела на берег не особо широкой речушки, изгибавшейся затейливым зигзагом, что называется — по десять поворотов на версту, и дальше шла на мост.
Мост оказался не особо впечатляющим — на первый взгляд и танк вряд ли выдержит. Деревянный и явно не новый — скорее всего, до войны по нему и не ездило ничего тяжелее полуторки, а сейчас шагали беженцы. Но мост-то важный, это даже Пашка понимал — берега заросли камышом, тут и там обрывчики, хоть и не высокие — но техника вброд не пройдет, даже если река мелкая. И если фашисты выйдут на эту дорогу — а они выйдут, об этой дороге они знают, раз уж по ней прошла полуторка с диверсантами — то мост надо жечь к едрене фене.
Так, а вон видна фуражка — точно кто-то из командиров, может быть, даже тот самый лейтенант-пушкарь.
Воодушевлённый появившейся целью, Пашка рванул к мосту. Да, скорее всего, именно тот командир — фуражка с чёрным околышем, разговаривает с каким-то нескладным долговязым бойцом…
Вот те номер, это ж Павлуха! Догнал, удовлетворённо подумал Пашка.
Вроде чему бы и радоваться, особенно если вспомнить драку во дворе брошенного дома, но всё же единственный мало-мальски знакомый человек… здесь.
— Тащ командир, красноармеец Соколов, разрешите обратиться, — запыхавшись, подлетел он к говорившим, в последний момент вспомнив, что при оружии честь не отдают.
Да, младший лейтенант, один кубик на черных петлицах, шеврон-уголок на рукаве шерстяной гимнастерки, уже изрядно перепачканной. В руках — пулемет Дегтярева, выглядящий у него совершенно не к месту. Молодой, чуть ли не младше Пашки, лет двадцать. Пацан совсем. Махнул рукой — погоди.
— Полуторка. Человек десять, политрук в кабине. Все с ППД. Положили наших ребят за несколько секунд. Часа… часа два назад, — докладывал Павлуха.
— А ты как цел остался? — подозрительно скривился артиллерист. Бросил взгляд на Пашку, на кромку леса.
— Мы за водой ходили, — выпалил Пашка. — Сержант послал, были на другом конце деревни. Не успели…
— Не успели, а политрука видели?
— Спрятались, тащ командир. Решили, что важнее доложить о диверсантах, чем там и лечь без толку. А то получится — ребята зря погибли…
Павлуха-длинный даже рот разинул — явно такой прыти от Пашки не ожидал. А артиллерист-то задумался…
— Что там творится? — наконец спросил он. Сдёрнул фуражку, вытер лоб рукавом.
— Новогрудок с землёй сравняли, — помолчав, сказал Павлуха. — Судя по всему, Столбцы бомбят…
— Сейчас на Столбцы прошла куча хейнкелей, — опять вклинился Пашка. — Мессеры колонну беженцев обстреляли.
Пушкарь посмотрел на него, помолчал.
— Связи нет. Как же плохо без связи… и капитана Гриневича не хватает, — на его лице отразилась тоска. — Его же эти увезли… на полуторке. И велели мост ни в коем случае не трогать, отходить… А Гриневич говорил — зубами держать его, и жечь, если… — он махнул рукой. — Так, бойцы. С ДП кто умеет обращаться?
— Я, — отозвался Павлуха.
— Держи, дуй на первую линию, правый фланг, — пулемёт перекочевал в руки слегка ошалевшего Павлухи. — Ты, — палец командира упёрся в грудь Пашке, — к нему вторым номером. Вон под мостом короб, там три диска. Стволов запасных нет, пулемёт берегите. Мужики, — лицо его на секунду стало совершенно детским. — Если попрут — удержите хотя бы полчаса. Мост нельзя жечь сейчас, надо пропустить беженцев… сколько сможем. Давайте, мужики, рысью. Найдёте сержанта Горелко, доложитесь ему.
Два Павла переглянулись. Особо тёплых эмоций на лице Павлухи-длинного написано не было, но он не сказал ни слова. Только дёрнул головой — пошли.
— Сейчас, блины возьму, — Пашка, стараясь не поскользнуться, спустился под мост, увидел у подножия одной из опор квадратную коробку с дисками от ДП. Перекинул через плечо ремень, хотел было подниматься, но вспомнил о том, что собирался сделать. Вытащил из кармана смартфон, зашвырнул его в речку — только круги пошли.
Догнал Павлуху.
— Ты там что, портсигар выбросил, что ли? — поинтересовался длинный.
— Ну да, — не стал вдаваться в подробности Пашка. — Решил бросать… самое время.