— Ну и дурак, — резюмировал Павлуха. — Тебе не нужно — может, кому-то из ребят пригодилось бы… Эй, славяне! Где сержант Горелко?
Сержант нашёлся по центру — лет под сорок, с висячими усами, видимо, из старослужащих, а может — вообще из какого-нибудь хозвзвода. Устало махнул рукой в сторону фланга, показывая позицию.
Никаких траншей или более-менее толковых укреплений тут не было и в помине — так, отрыты небольшие капонирчики, скорее всего — наспех, сапёрными лопатками. Максимум — от пуль укрыться. Да, это вам не вырытые экскаватором траншеи…
— Вот здесь, — Павлуха поставил пулемёт на сошки, вытащил из чехла лопатку. — Давай, взяли. Надо хотя бы немного земли накидать…
Позиции располагались именно в той части узкого перелеска, что был обращён к полю — собственно, их и увидели с дороги. Над головами шумели берёзы, где-то далеко куковала кукушка. Неумело расшвыривая лопаткой неподатливую землю, Пашка ломал голову — что же не так? И не сразу сообразил, что поток беженцев на дороге почти иссяк. А это могло означать лишь одно…
Он, стараясь не вставать во весь рост, подобрал несколько ломаных веток — видимо, оставшихся после того, как маскировали выкопанную землю другие бойцы, — бросил их на бруствер.
— Тёзка…
— Чего тебе? — недовольно отозвался длинный.
— Людей на дороге почти нет. Скорее всего, немцы близко.
— Да всё равно, — зло отозвался Павлуха. — Тут их и встретим… Там на другом фланге сорокопятка есть, так что… так что ещё повоюем… внучек.
Пашка даже не обиделся. Одно было хреново — воевать придётся одному лишь Павлухе. Потому что пиленая «трёха» к бою непригодна.
А кстати… почему бы и нет?
— Слушай, ты у пулемёта… Дай твою винтовку.
— Тебе зачем, у тебя своя есть, — не удивившись и не возмутившись, сказал длинный, надевая каску.
— Смотри, — и Пашка показал ему вынутый затвор с ополовиненными упорами на личине. — У меня учебная, не было других. А у тебя — нормальная.
Только бы не посмотрел мою винтовку. Только бы не посмотрел… Сейчас, днём, увидит, что она чёрт знает на что похожа…
— Бардак у вас, а ещё ленинградцы, — философски отнёсся Павлуха. — Не надо тебе сейчас винтовки. Позицию демаскируешь… Лучше набивай мне пустые диски. Патроны хоть есть?
— Нет, — честно признался Пашка.
— Вот зараза… Держи, — длинный, чуть перекатившись на бок, выудил откуда-то из кармана бриджей четыре снаряжённые обоймы. Привстав, вытащил из подсумка ещё три. — Как же ты Родину защищать собирался…
— Спасибо, — с чувством сказал Пашка. Сейчас, несмотря на неприязнь, он готов был расцеловать тёзку — наконец-то пропало ощущение собственной бесполезности.
Как защищать… Не готов был я её защищать, подумал он. А сейчас — придётся.
Но вслух ничего не сказал.
А что такое — родина?
Понятие вдруг внезапно сжалось до этого моста через незнамо какую реку. Моста, который надо удержать любой ценой. До людей, бредущих по дороге. До того пацанёнка с мамой, которая разлила дерущихся водой, словно собак. До нескладного мужика в белой кепке. До…
До той девчонки, так и лежащей в канаве. И до десятков других — у которых, может быть, благодаря этому вот получасу появится шанс дожить до победы… или хотя бы до завтра.
— Тихо! Идут, — прошелестело по цепи слева направо.
Сколько тут бойцов? Наверное, десятка три, вряд ли больше — скорее всего, неизвестный капитан, сгинувший вместе с диверсантами, просто сумел организовать отступавших. И хорошо, что вместо него остался этот мальчишка-артиллерист, который прекрасно понимает, что на кону. Вот они, бойцы, лежат цепью — молодые и не очень, здоровые и перебинтованные, уставшие и запылённые, но готовые хоть на полчаса — но задержать врага.
Мотоциклист, лёгкий танк, за ним — два «ханомага», и вряд ли пустые — с пехотой, уж точно. Больше похоже на передовой дозор, а не на основные силы. Ну да, основные силы скорее всего прут по главному шоссе на те самые Столбцы. А эти идут уверенно — наверняка отлично знают, что перед ними прошли диверсанты и особого сопротивления быть не должно.
— Огонь не открывать!
Да понятно, нужно подпустить ближе… И первый выстрел должен быть за пушкой. Танк — обычная «двушка», в танковом бою не самый серьёзный противник, но даже Пашка отлично понимал — у пехоты шансов против него нет совершенно. Никаких. Даже неизвестно, есть ли у кого-то гранаты! И два БТРа — на каждом по пулемёту, а то и по два. А сколько солдат сидит в этих стальных полугусеничных гробах?
Артиллеристы, давайте, родимые… вся надежда на вас. Только не подгадьте… пожалуйста, иначе мы все тут ляжем — и очень быстро.
Он видел, как стиснул Павлуха ладонь на ложе «дегтяря». Из-под каски ползёт по виску капелька пота…
Как же это напомнило ТО ожидание! То самое, которое было… вчера? Или в прошлой жизни, миллионы лет назад?
Хорошо слышен звук моторов. Вдруг он изменился, мотоцикл тормознул, фашист на нём поднял руку…
И в этот момент грохнуло орудие — где-то далеко слева, на другом фланге.
Странный звон, взрыв — и танк, дёрнувшись, встал.
— Огонь!
Цепь взорвалась трескотнёй выстрелов. Мотоциклист повалился со своего двухколёсного коня, головной БТР, взревев мотором, вывернул на поле, ухнул капотом в кювет, тут же, высоко задрав срезанный нос, выскочил на поле, развернувшись гробообразным бортом. Пашка сквозь траву видел, как из железного нутра посыпались через откинутые дверцы солдаты в серо-зелёных мундирах.
Заговорил Павлухин пулемёт. Кто-то из выскочивших свалился, зацвиркали пули по скошенному боку БТРа, уходя рикошетами вверх и вниз.
Медленно поползла в сторону башня остановившегося танка. С сухим, гулким грохотом тонкая длинная пушка дала очередь снарядов на пять. Авиационный автомат!
И — снова выстрел пушки с фланга. Пашка еле сдержался, чтобы не заорать «Ура!» — башня танка дрогнула и замерла, из-под неё вырвались языки пламени, заклубился густой дым.
Цвирк… цвирк…
Над головой свистнуло, слетела вниз сбитая ветка. Пашка видел, как боец слева дёрнулся и замер, уткнувшись в раскопанную землю. Выпустил очередную трель ДП.
Парень скорчился за насыпью, которая сейчас показалась низенькой, несерьёзной, почти прозрачной. Над срезом брони БТРа словно замигал приветливый огонёк, и над головами, кажется, буквально на расстоянии ладони, разразился ад. Пули секли деревья, вышибали фонтаны земли, щепки и пыль летели тучами. Одного из бойцов, приподнявшегося для выстрела, аж отбросило назад, развернув.