Савостьянов показывает точку на экране. Дорохов трогает рубчатую рукоятку. На экране появляются черные паутинные нити, образующие подобие прицела. Мерцающая точка занимает сейчас место как раз на пересечении нитей. Мы падаем прямо на голову Богачеву. Вернее, догоняем его, потому что он уходит вниз.
«Если даже такая инертная натура, как Лансере, — думаю я, — и то поддалась, нетрудно представить, что могло случиться с Богачевым, человеком, надо полагать, обыкновенным, то есть достаточно впечатлительным. Один, самостоятельно управляя подземной лодкой, перерезав бездумно связь с внешним миром, он чертит траекторию прямо в пекло, словно мотылек, летящий в огонь».
Подрагивает корпус корабля, чуть покачиваются кресла-люльки, перед моими глазами проходят черные, розовые, красные слои пород — иногда густо-матовые, иногда сверкающие блестками, иногда в каких-то пятнах, как шкура леопарда. Я не силен в геологии и пока воспринимаю картину с чисто эстетической стороны.
Вдруг я представляю, как измельченная порода, которую оставляет позади себя «дракон», под действием тяжести движется вслед за нами, засыпает ход, пробиваемый кораблем, отрезает нам путь назад. Я ощущаю, как щебенка, подобно пригоршням земли, кидаемым в могилу, подваливает и подваливает, погребая наш металлический гроб. Вот уже, наверное, скоро километр, а мы идем все глубже, все основательнее хороним себя в недрах Земли. Мною овладевает неукротимое желание встать, пробраться к задней двери и стучать в нее кулаком, пока она не откроется.
Дорохов косит глазом на меня, крутящегося в кресле, борющегося с мягкими механическими руками, которые с настойчивостью санитара удерживают меня в сиденье, и усмехается. Должно быть, приступы подобного рода случаются с новичками.
Лансере висит спокойно, точно взвешивается на весах после ванны, и не выражает никакого намерения предпринимать какие-либо действия. «Если бы Богачев был такой»... — вспоминаю я. Да, тогда бы мы не мчались сейчас в глубины планеты!
Нечаянно я делаю открытие: рядом с большим экраном различаю красную стрелку глубиномера. Я смотрю на тонкую стрелку, уткнувшуюся в черную цифру, и обнаруживаю, что мы вовсе не находимся в глубинах планеты и вообще не мчимся. «Дракон» прошел всего десять метров по вертикали и не скоро одолеет одиннадцатый, судя по тому, как томительно медленно эта стрелка ползет. Однако другая стрелка — синяя — (она показывает скорость лодки Богачева) движется еще медленнее, почти стоит на месте, Так что «гонки» в разгаре.
Когда, спустя десять минут, я снова бросаю взгляд на глубиномер, то обнаруживаю, что мы прошли уже семнадцать метров. Неплохо! Но я тут же подсчитываю, что если даже мы разовьем скорость метр в минуту, нам потребуется 33 часа, чтобы пройти два километра.
— Когда мы догоним Богачева? — спрашиваю я Дорохова.
— На третьи или четвертые сутки, — отвечает он. — Если повезет.
Видя недоумение на моем лице, разъясняет:
— Богачев не стоит на месте. Скорость хода и лодки и «дракона» меняется. Многое зависит от его маршрута и от того, какие встретятся породы. И мы не все время будем идти по прямой.
Лансере выслушивает эти соображения совершенно спокойно.
— Чем больше, тем лучше, — говорит он.
— Вам нравятся путешествия под Землей? — спрашиваю я.
— Совсем нет. Моя стихия — воздух. Я исследую ветры.
— Как же вы очутились здесь?
— Меня срочно вызвали. Мы испытывали новую ветровую установку. Антарктида — отличный полигон ветров. Вдруг меня попросили спуститься к начальнику рудника, и вот я здесь.
— Вы не жалеете?
— Я рад, если смогу сделать что-нибудь для Богачева, но боюсь, что мое присутствие бесполезно.
Он покосился на Дорохова.
— А что, по-вашему, мы должны делать? — пробурчал Дорохов. Видимо, его многое раздражало в нашей импровизированной не по правилам экспедиции.
— Ничего, — ответил Лансере.
Савостьянов оторвался от изучения пульта с приборами и задрал голову.
— Что вы хотели этим сказать?
— То, что сказал. — Лансере проговорил это каким-то кротко-печальным тоном.
— Вы считаете, что не нужно спасать Богачева? — Дорохов изумленно уставился на Лансере.
— Его уже спасали и не один раз, — сказал Лансере.
— Разве Богачев не первый раз под землей? — повернулся Дорохов к Савостьянову. — Почему же его пустили снова? Раз уже случай был...
Савостьянов пожал плечами.
— Тот случай был не под землей, а в горах, — сказал Лансере. — И двенадцать лет назад. Первый случай.
— Но он же был тогда совсем мальчиком?
— Вот именно. Так к нему и отнеслись. И в этом заключалась ошибка.
— Вы что-нибудь понимаете? — спросил Дорохов меня и Савостьянова. У него действительно был вид человека, ничего не понимающего. — Я совершенно не могу уловить хода мысли... Почему, по-вашему, мы не должны спасать Богачева?
— Дайте человеку рассказать по порядку, — спокойно заметил Савостьянов. — Ведь для этого, собственно, Лансере с нами на борту. Он — школьный товарищ Богачева, друг детства.
Так вот в чем заключается «специальность» Лансере в данной поездке.
— У нас времени много, — согласился Дорохов. — Можем все выяснить обстоятельно.
— Разве ты не собираешься поворачивать обратно?
— Зачем?
— Ты же сам не дал согласия на рейс!
— Не дал, но это не значит, что я хочу, чтобы мы повернули обратно.
— Довольно сложная психология, — улыбнулся вдруг Лансере.
— При чем тут психология! Я — спасатель. Я спасаю людей. Сумма правил и ясность — вот наш девиз. И решительность.
— Вы спасаете людей, — мягко возразил Лансере. — Значит, вы должны знать людей. Если вы схватите Богачева за уши и вытащите на поверхность — вы его не спасете. Ему требуется совсем другая помощь.